Старший наряда, судя по петлицам, в звании сержанта государственной безопасности, оглянулся на человека в идеально сшитом, явно заграничном костюме. Это был Зворыкин, которого я несколько часов назад видел в Кремле.

— Георгий Константинович, — обратился он ко мне и повел рукой. — Позвольте мне разрешить эту… недоразумение.

— Если вы называете это недоразумением, — хмыкнул я, — то давайте!

С этими словами, я протянул браунинг Сафроновой сержанту и тот сунул его в карман галифе. Двое других нацепили на профессорскую дочку наручники. «Журналисты» все еще стояли, задрав руки в гору. Чекисты отняли у них камеры, но этим пока и ограничились.

Получив мое разрешение, Зворыкин, едва ли не подпрыгивая на ходу, легко прошелся по номеру, и сотрудники НКВД расступались перед ним с почтительным видом. Его взгляд скользнул по иностранным фотографам, застывшим с поднятыми руками.

— Эти господа из «Associated Press», кажется, заблудились, — произнес он. — Что ж, придется вам ответить на несколько вопросов наших органов… Уведите.

Чекисты вывели иностранцев. Затем Зворыкин повернулся к Сафроновой, которая сжалась у стены. Я с любопытством наблюдал за происходящим. Вдова незадачливого диверсанта явно знала «серого кардинала», но благоразумно помалкивала.

— А вам, Ольга Ивановна, позвольте выразить соболезнования по поводу вашего недавнего… нервного срыва. Вам требуется покой и лечение. — Он кивнул одному из чекистов. — Полагаю вам будет обеспечено уютное местечко в ведомственном санатории… На неопределенный срок.

Она промолчала и ее тоже вывели из номера. Дверь закрылась. Мы остались с «серым кардиналом» с глазу на глаз. Зворыкин достал портсигар, предложил мне. Я отрицательно мотнул головой. Он не спеша прикурил.

— Вы проявили завидное хладнокровие, Георгий Константинович, — сказал он, выпуская дымок. — И умение отделять зерна от плевел. Мелкая провокация… Жалкая попытка испортить вам репутацию. Те, кто ее устроил, не понимают, с кем имеют дело.

Он помолчал, видимо, давая мне время оценить ситуацию. Я не торопился высказываться по поводу произошедшего. Его мнение меня тоже не интересовало. А вот, что ему от меня понадобилось, это бы понять не мешало.

— Но давайте теперь говорить откровенно, товарищ Жуков, — не дождавшись от меня реакции, снова заговорил он. — Ваши реформы… они требуют не только воли Политбюро. Для их осуществления нужны ресурсы. Технологии. Станки, которых у нас нет. Лицензии, которые нам не продадут.

Я молчал, ожидая продолжения.

— Я вам открою маленькую тайну. Мой двоюродный брат, Владимир Кузьмич, эмигрировал в Соединенные Штаты. У него обширные связи в деловых кругах. Есть люди, которые смотрят на ваши успехи на Халхин-Голе с большим интересом. Они видят в вас… потенциального партнера. Человека, который понимает, что современная армия не может быть построена на одной лишь революционной риторике.

Становилось все интереснее, но я по-прежнему молчал. Он натянуто улыбнулся и даже подошел ближе, понизив голос.

— Я могу быть полезен вам, Георгий Константинович. Могу организовать канал для получения того, что вам нужно. Оборудование для заводов. Техническая документация. Даже… неофициальные консультации лучших инженеров. Все это можно организовать. В обход официальных запретов правительства США.

Он внимательно посмотрел на меня, оценивая реакцию. Я сохранял неподвижность. Даже не моргал.

— Разумеется, это потребует определенной… гибкости с вашей стороны, — продолжал Зворыкин. — Однако я уверен, что мы могли бы найти взаимовыгодные условия. Подумайте. Не торопитесь. Помните — у вас появился новый союзник. Или, если хотите, — посредник. Желающий помочь вам построить ту самую армию, о которой вы сегодня так убедительно говорили в Кремле.

Он положил на стол свою визитную карточку — простой белый прямоугольник с номером телефона.

— Я буду ждать вашего звонка, Георгий Константинович. И, пожалуйста, — он задержался у двери, — не судите о моих методах по сегодняшнему спектаклю. Войны бывают разные. И бои идут на разных фронтах.

И он ушел, так и не услышав от меня ни слова. Если в номере установлена прослушка, а я в этом не сомневался, то она зафиксировала только слова Зворыкина. Так что не это меня сейчас занимало.

Было несколько вопросов, с которыми предстояло разобраться. Во-первых, не было ли предложение этого типа чистой воды провокацией. Во-вторых, следует ли рассказать об этом визите Берии. В-третьих, насколько реальны предложения Зворыкина.

Для провокации слишком сложно. Берии все равно об этом узнает, так что молчать нет смысла. Что касается третьего вопроса… Зворыкин прав. Для осуществления задуманных мною реформ не хватает многого, слишком многого.

Вот только зачем америкосам помогать нам?.. До вхождения СССР в антигитлеровскую коалицию еще два года. Сейчас Советский Союз и Штаты скорее враги. Правда, американским бизнес-воротилам все равно с кем торговать.

Я посмотрел на белый прямоугольник визитки, запоминая номер. На всякий случай. Этот Зворыкин и впрямь обладает серьезным влиянием, если он запросто является в Кремль на сугубо секретное заседание. Так что пустобрехом его считать было бы опрометчиво.

Взяв трубку, я набрал номер. Не Зворыкина — Берии.

— Лаврентий Палыч, добрый вечер! Жуков говорит.

— А-а, Георгий Константиныч, дорогой, здравствуй! Как поживаешь?

— Лучше не бывает… Нам бы поговорить, Лаврентий Палыч.

— С удовольствием. Заодно расскажешь, как прошло совещание.

— Расскажу.

— Тогда высылаю за тобой машину.

Машина прибыла через десять минут. О чем доложил сам шофер, позвонив из фойе гостиницы. Я сунул визитку Зворыкина в карман. Спустился, сел в черный лимузин со шторками на окнах и через пятнадцать минут был у наркома внутренних дел.

Лаврентий Павлович встретил меня в приемной. Велел секретарю подать нам чаю с бутербродами. Знал, видать, что я еще не ужинал. И при этом не собирался мне устраивать званый ужин. Нюанс, который следовало учесть.

Пока несли чай, я коротко рассказал Берии об итогах совещания, на котором он почему-то не присутствовал. Понятно, он и без меня был в курсе, но его интересовали мои впечатления. Я не стал ничего скрывать, сказав, что общий настрой большинства участников мне не понравился.

— Производственники! — отмахнулся нарком. — Они те же капиталисты, тоже трясутся за каждую копейку. И это правильно — копейка-то народная.

— Согласен, Лаврентий Палыч, — кивнул я. — Только оборона страны важнее.

Принесли чаю. Берия пододвинул мне тарелку с бутербродами с икрой и ветчиной. Я не стал отказываться. И некоторое время методично пережевывал пищу. Нарком смотрел на меня, поблескивая стеклышками пенсне.

— Ну, Георгий Константинович, какие еще новости? — спросил он, позвякивая ложечкой в стакане.

В голосе его звучал сарказм. Не в мой адрес — это я сразу понял. Разумеется, он все знал и теперь его интересовала степень моей искренности. Не исключено, что вся эта история с сегодняшней провокацией — его рук дело. Что ж, на войне как на войне.

— Новости, Лаврентий Павлович, странные, — начал я, отхлебывая из своего стакана. — Вчера, после совещания, ко мне в номер пожаловали незваные гости…

Я подробно, без прикрас, изложил историю появления Сафроновой, «корреспондентов», а затем — суть визита Зворыкина, его предложение и свою оценку произошедшего как провокации, но не простой, а «многослойной».

Берия слушал, не перебивая, хлебая чай так жадно, словно это был «Киндзмараули». С каждым мгновением его пенсне становились все более непроницаемы. Похоже, он нарочно поворачивался к лампе, чтобы за бликами на стеклах я не мог видеть его взгляда.

— Теперь ты понял, Георгий, какие зубры порой водятся в кремлевских кабинетах.

— Нет, Лаврентий Палыч, — прямо сказал я. — Не понял. Не понял, почему ко мне в номер врываются сумасшедшие бабы, которые целят в меня из шпалера, за ними лезут какие-то фотографы, а в завершении — брат белоэмигранта, которому почему-то подчиняются ваши сотрудники, товарищ нарком.