— Где полушубки? Где ватники? — спросил я, оборачиваясь к Найденову.

— Товарищ комкор, по табелю рядовым красноармейцам положены шинели… — растерянно проговорил тот. — Валенки и полушубки в первую очередь идут в лыжные батальоны…

— То, что они идут в лыжные батальоны — это хорошо, — откликнулся я. — Вот только в морозы наша старая добрая шинелка не подруга. Немедленно поднять все наличные запасы утепленного обмундирования. Все, что есть в корпусе. Все валенки, все полушубки, все стеганые брюки и фуфайки. Сформировать бригады и начать выдачу. В первую очередь — штурмовым группам.

Интендант 3-го ранга, однако, не торопился воспылать служебным рвением.

— Но, товарищ комкор, без приказа из округа…

Я подошел к нему вплотную.

— Товарищ Найденов, когда бойцы пойдут в атаку, встанут морозы под сорок. В этих шинелях они замерзнут насмерть за час, не добежав до врага. Если к вечеру я не увижу штурмовиков в валенках и полушубках, отдам вас под трибунал за срыв боевой операции. Как поняли, товарищ интендант 3-го ранга?

Тот вытянулся.

— Есть, товарищ комкор! Будет выполнено!

Я покинул склад и направился к полевой кухне. Кашевары в засаленных халатах мешали в котлах густую пшенную кашу. Я пощупал котел — тот была чуть теплым. А каша, надо думать, и того холоднее. Хорошо хоть ледком не тронулась.

— Когда готовили? — спросил я у старшего повара.

— С четырех утра, товарищ командир! — доложил тот.

— А на передовую когда доставите?

— К девяти, товарищ командир! Как положено!

— К девяти она у вас льдом покроется, — сказал я. — И бойцы будут есть не кашу, а — мороженое. Позаботьтесь о термосах. Если нет или не хватает штатных, используйте подручные емкости Фляги, бидоны, придумайте, как их утеплить. Проявите смекалку. Горячая пища должна доставляться на передовую каждые четыре часа. И быть горячей. Не «теплой». Горячей. Если я увижу, что бойцы едят холодное, пеняйте на себя.

Ко мне подбежал связной.

— Товарищ комкор, разрешите доложить?

— Докладывайте!

— Комбриг Гордов просит срочно связаться. Говорит, вопрос не терпит отлагательств.

Я кивнул. Первая же инспекция выявила, что армия была готова воевать по уставу, а не побеждать. И винить-то в этом некого. План, утвержденный Ставкой, обещал серьезный, если не немедленный успех. Откуда им было знать, чем это обернется?

— Едем на КП, — бросил я Трофимову, садясь в машину. — Послушаем, какие еще «не терпящие отлагательств» вопросы у них нашлись.

Дежурный по штабу корпуса проводил меня к полевому телефонному аппарату, установленному в отдельной, отгороженной фанерной стенкой кабине для секретных переговоров. Я взял трубку.

— У аппарата.

В трубке трещало и выло, словно по проводам мчались не электроны, а зимняя вьюга.

— Здравствуйте, — донесся из трубки ровный, без лишних эмоций голос, который я сразу узнал. — Связь плохая, поэтому буду краток. Интересует ход подготовки к строительству.

«Строительство» — это для посторонних ушей.

— Работы ведутся в соответствии с поставленными задачами, — ответил я, разумеется, опуская детали. — Провожу осмотр объектов, уточняю данные по размещению рабочих и строительной техники. Есть вопросы по снабжению участков строительства стройматериалами и спецодеждой.

— Это мне известно, — откликнулся собеседник. — Меня интересуют другие аспекты. Ваши распоряжения вызывают… оживленную переписку в стройтресте. Поступают сигналы о нарушении утвержденных планов.

Я мысленно оценил скорость, с которой информация достигла Москвы. Значит, Гордов и Яковлев, а скорее всего — сам Мерецков жалуются на меня. Что ж, это вполне понятно. Я вырвал их из рутинного болота, заставил пересматривать уже утвержденные планы.

— Планы не нарушаются, — сказал я твердо. — Они корректируются с учетом рельефа местности и возможностей доставки материалов. Проведение работ без учета этого приведет к срыву запланированных сроков, текучки кадров и, в конечном, счете к неудовлетворительному выполнению государственного плана. Я действую так, как считаю нужным для выполнения поставленной задачи с минимальными расходами.

В трубке послышался негромкое покашливание.

— Забота о снижении расходов делает вам честь, товарищ прораб, но не забывайте, госкомиссия будет принимать объект, руководствуясь конечным результатом, а не методами, использованными при его возведении. Некоторые товарищи выражают озабоченность вашей… излишней самостоятельностью.

— Моя самостоятельность оправдана опытом сдачи предыдущих объектов, — парировал я. — И если эти товарищи хотят сменить меня до начала строительства, пусть дадут официальную директиву. А пока я здесь — я отвечаю за итог.

Помолчав, мой собеседник ответил, уже более раздраженно.

— Никто не собирается вас менять. Просто советую быть… осмотрительнее. Докладывайте о своих решениях руководству треста. Ради соблюдения необходимых формальностей. А то у нас тут один… инженер проявляет повышенный интерес к вашей персоне. Считает, что вы отвлекаете ресурсы от других строек.

Стало ясно, что собеседник не столько предупреждает, сколько зондирует почву, проверяя мою устойчивость и определяя, стоит ли ему и дальше держать мою сторону.

— Ресурсы сосредотачиваются на главном стройучастке, — ответил я. — Это азбука строительной науки. Передайте товарищу инженеру, что при необходимости я лично доложу ему о целесообразности такого решения. Что касается формальностей — обязуюсь регулярно информировать Главк.

— Это разумно, — заключили с того конца провода. — И еще один момент. Организация, поставками которой вы пользовались… испытывает временные трудности. Будьте осторожны с новыми контактами.

Фраза прозвучала как отдаленный, но четкий удар гонга. Зворыкин. Значит, его либо арестовали, либо он попал под подозрение. Канал поставок из США мог быть перекрыт.

— Понял. Благодарю за информацию.

— Удачи, товарищ прораб. Ждем новостей. И помните — здесь, в Главке, любят быстрые и убедительные результаты.

Связь прервалась. Я положил трубку. Разговор был краток, но исключительно содержателен. Мне дали понять, что я на тонком льду, но пока меня прикрывают. И что единственное, что может укрепить мое положение — это безоговорочная победа.

Штаб 50-го стрелкового корпуса располагался в капитальном блиндаже, врытом в склон высоты. Внутри пахло сырой землей, махоркой и свежей хвоей. Комдив Гореленко, войдя следом за мной, сразу развернул на столе оперативную карту.

— Георгий Константинович, по вашим указаниям начата перегруппировка, — он провел указкой по участку предстоящего прорыва. — Но есть вопросы по взаимодействию с соседями. 19-й корпус продолжает готовиться к наступлению на своем участке по старой схеме. Без единого плана артподготовки возможны проблемы.

Я кивнул, изучая карту. Проблема была очевидной. Удар должен быть массированным, единым по всей линии прорыва, а не набором разрозненных атак.

— Хорошо, я сам навещу штаб 19-го корпуса. Думаю предложить им начать активные демонстрационные действия на своем участке на час раньше основной атаки, чтобы сковать резервы противника. Причем — именно демонстрационные, без лобового штурма. Нам нужно будет оттянуть их силы, а не увязнуть во второстепенной атаке.

Гореленко кивнул, делая пометку в блокноте. Было видно, что он мысленно примеряет на свое подразделение эту задачу и находит ее разумной.

— Понял. Главное, согласованность действий, — пробормотал он.

— Да, но покуда это лишь мысли вслух. Форму приказа они обретут, когда предложение будет согласовано с командованием фронта, — сказал я.

В блиндаж вошел начальник разведки корпуса, подполковник, с папкой в руках.

— Товарищ комкор, свежие данные от наших разведгрупп. — Он разложил на столе несколько увеличенных аэрофотоснимков и схем. — Подтвердились сведения о новом ДЗОТе здесь, на левом фланге нашего участка. И уточнена система траншей между ДОТами «Поппиус» и «Миллионер».