— Связь с островами?

— Держим. Бочаров докладывает, что батареи на Сейскари готовы. Ждут команды.

— Отлично. Передайте: «План „Лед“ в действии. Огонь по береговым целям — по графику».

План был прост, как удар тараном. Пока финны смотрели на юг, куда линкоры и островные батареи обрушивали тонны металла, создавая видимость подготовки к десанту, главный кулак тихо и быстро перебрасывался по льду с юга на запад, в обход города.

Цель — высадиться в районе мыса Ристиниеми, захватить шоссе и железную дорогу Выборг — Хельсинки. Полная изоляция города. Психологический удар, после которого гарнизон должен был дрогнуть.

Внезапно с юга, со стороны островов, рванула канонада. Не гул линкоров, а более частый, яростный лай полевых орудий. Это заработали наши гаубицы с Сейскари. Блестяще. Значит, переправа техники прошла успешно.

И почти сразу же, словно в ответ, с западного берега, куда двигалась колонна, ударили орудийные выстрелы. Неприятные, резкие хлопки. Финны все-таки заметили. Ну этого следовало ожидать.

— Постановка дымзавесы! Немедленно! — рявкнул я в трубку связи с командиром группы.

Через минуту на льду, впереди колонны, начали рваться специальные снаряды, выбрасывая густые, молочно-белые клубы дыма. Они смешивались со снежной поземкой, создавая непроницаемую стену. Выстрелы с берега стали беспорядочными, палили вслепую.

Это еще ничего не значило. Финны могли вызвать авиацию или подтянуть минометы. Вернее — и, и. И тогда десанту придется туго. На это случай был у меня заготовлен один сюрприз, который мог оказаться весьма неприятным. Для противника.

Товарищи Гвай, Галковский, Павленко, Попов, Тихомиров, Артемьев, Крутецкий и Королев под руководством товарища Костикова подогнали. Все равно нужно испытать. Одно дело полигон, другое — реальные боевые действия.

— Товарищ врид командира дивизии, — проговорил я. — А что если мы наши «гостинцы» испытаем? Расчеты все равно изнывают без дела… Цель — береговая полоса в квадрате 58−12! Залп, затем перенос огня на полкилометра вглубь! Огневой вал! Чтобы они там головы не подняли!

— Давайте попробуем, товарищ комкор, — кивнул Щербаков и вернулся в блиндаж.

Так. Приказ ушел. Я знал, что «гостинцы» уже выдвинуты на открытые позиции у восточного берега. Сейчас там засуетятся расчеты, а более всего — сопровождающие свои изделия инженеры. Для них это звездный час.

Минуты тянулись мучительно долго. На льду, в дыму уже рвались снаряды. Один из грузовиков вспыхнул факелом. Мелкие, как муравьи, фигурки рассыпались от него по льду. Черт! Потерпите ребятки. Сейчас финикам станет не до вас.

И тут над моей головой, с востока, пронесся нарастающий вой. Казалось, рвется само небо. Это летели залпы установок БМ-13, будущих легендарных «катюш», еще на полигоне испытанных на два года раньше, чем в предыдущей версии истории.

Реактивные снаряды пронеслись и врезались в лесистый западный берег. Земля вздыбилась сплошной стеной огня, дыма и вывернутых с корнем деревьев. Потом еще и еще. И финские батареи умолкли, подавленные или уничтоженные этим огненным шквалом.

— Колонна ускорила движение! Выходят на берег! — закричал связист.

В бинокль я увидел, как первые темные силуэты танков «Т-28», скользя и цепляя гусеницами за изломы льда, выползли на прибрежный скат. За ними, спотыкаясь и падая, бежала пехота. Начался бой на берегу — короткие, яростные перестрелки, взрывы гранат.

И в этот момент загрохотало с юга. Со стороны материка, началась наша отвлекающая атака. Грохот сотен орудий, пулеметные очереди, крики «Ура» — все слилось в один сплошной рев.

Финны, державшие фронт на востоке, теперь получили удар с запада. У них началась паника. Это чувствовалось даже по хаотичному огню. Трофимов подбежал ко мне, протягивая трубку полевого телефона.

— Товарищ комкор! С флота! Срочно!

Я взял трубку.

— Жуков слушает!

В динамике, поверх треска и гула, прозвучал голос капитана 1-го ранга Святова:

— Георгий Константинович! Воздушная разведка докладывает: на шоссе Выборг — Хельсинки, в десяти километрах западнее города, движение. Колонны автотранспорта, повозок, пехоты. Похоже, началась эвакуация штабов или даже попытка отхода гарнизона.

— Капитан, слушайте мою команду! — заорал я в трубку. — Немедленно перенести огонь линкоров и крейсеров с Тронгзунда на это шоссе! Бить по колоннам! Не дать им уйти! Превратить дорогу в мышеловку!

— Понял! Будет сделано!

Я бросил трубку. Ловушка захлопывалась. Выборгский гарнизон, зажатый между нашим фронтом на востоке и высадившимся десантом на западе, лишался последней дороги для отхода. А с моря на отступающих обрушивался огонь главного калибра.

Я обернулся к Щербакову.

— Всем подразделениям! Общее наступление! Давление по всему фронту! Они дрогнули! Теперь их надо добить!

Грохот вокруг стал абсолютным, всепоглощающим. Шум боя. Оглушительный треск рушащейся обороны противника. Его воли к сопротивлению. Самый приятный в жизни любого военного, тем более — того, кто это организовал.

— А черт! — крикнул я, заметив движение справа. — Трофимов, заводи свой тарантас. Дуй к Выборгу.

«ГАЗ-64» рванул с места. И вовремя. То справа, то слева стали вставать разрывы. Видать — финны пытались отыграться. Нас с ординарцем спасло лишь то, что били они, видать, не прицельно. Как бы то ни было — проскочили.

В Выборге меня, понятно, никто не встречал хлебом солью. На временном КПП бойцы внутренних войск НКВД скрупулезно проверили документы. И не только у меня, но и у Трофимова и бойцов охраны.

Понятно. Обстановка была все еще весьма серьезная. Шла зачистка. То и дело раздавались одиночные и пулеметные выстрелы. Красноармейцы выкуривали последних фанатиков, засевших в развалинах.

И все же город пал не в ходе уличных боев. Его гарнизону не хватило ни людей, ни огневой мощи. Когда западное шоссе было перекрыто нашими танками, пришедшими по льду, а восточные укрепления прорваны общим натиском, воля к сопротивлению лопнула.

Остатки гарнизона попытались прорваться на север, в леса, но были накрыты огнем с островов и рассеяны. Теперь предстояло вылавливать их, не давая сбиться в банды, наподобие «лесных братьев». Это задача ВВ НКВД и Народной армии Новой Финляндии.

«ГАЗик» медленно пробирался по улицам, усеянным битым кирпичом, остатками сгоревшей техники, брошенным в поспешном бегстве скарбом и телами убитых. Вонь гари, пороха и смерти висела в морозном воздухе, не рассеиваясь.

Я приказал Трофимову ехать к зданию городской ратуши — массивному, темно-красному строению с высокой башней. На ней уже трепыхалось на пронизывающем ветру большое красное знамя. Надо отдать приказ о награждении тех, кто сумел его водрузить.

У парадного подъезда ратуши меня ждала группа командиров — командир 50-го корпуса, комдив 123-й, который провел механизированную группу по льду, и несколько других. Лица у всех были серые от усталости, но глаза сияли от удовольствия. Они победили.

— Товарищ комкор… — начал Гореленко, но я его остановил.

— Потери?

Комдив сглотнул.

— Уточняются. В общем, нам тоже досталось. Особенно 90-й дивизии, что шла в лобовую на восточные укрепления. И при высадке на лед… артобстрел береговых батарей дорого нам стоил. Но город наш.

«Досталось». Что это означало? Тысячи? Десятки тысяч? Это предстояло узнать. В первой версии истории потери были чудовищные. Особенно — во время первого штурма линии Маннергейма. Будем надеяться, что сейчас все-таки меньше.

— Хорошо, — сказал я. — Организуйте учет потерь, сбор раненых, похороны убитых. Немедленно начать разминирование основных улиц и объектов. И найти финский госпиталь, если он еще работает. Наши врачи должны помочь и нашим, и пленным, и гражданским, которые остались.

— Есть.

Я вошел в ратушу. Внутри царил тот же хаос — сломанная мебель, разбросанные бумаги с непонятными финскими словами, на полу осколки стекла и темные пятна. На втором этаже, в большом зале с высокими окнами, уже расположился наш полевой штаб.