— Так и работайте, — сказал я, обращаясь к командирам. — Завтра эти группы станут острием нашего удара. От их слаженности зависит успех прорыва. Продолжайте занятия.

Я поднялся на крышу штабного блиндажа, где была оборудована основная радиостанция. Начальник связи корпуса, майор доложил о развертывании резервных сетей.

— Товарищ комкор, основные частоты забиты помехами. Финны активно глушат.

— Вводите дублирующие каналы на запасных частотах, — приказал я. — Меняйте их каждые два часа по заранее утвержденному графику. Каждая штурмовая группа, каждый артдивизион должны иметь две работающие радиостанции.

Майор кивнул, но в его взгляде читалась неуверенность.

— С рациями напряженка, Георгий Константинович. Не хватает даже на основные нужды.

— Снимите с тыловых частей и штабов, — жестко сказал я. — Приоритет — передний край. Если связи не будет, мы ослепнем в первый же час атаки.

Спустившись вниз, я собрал командиров связистов и начальников штабов полков.

— Проводная связь будет рваться в первые минуты боя, — начал я без предисловий. — С сегодняшнего дня вводится система световых и звуковых сигналов. Разработайте к 14:00 единые сигналы для всех частей корпуса: ракеты разных цветов для переноса огня, прекращения атаки, ввода резерва. Свистки — для ближнего взаимодействия в цепи.

Командир батальона связи уточнил:

— А если дым или туман? Свистков в грохоте боя не услышать…

— Значит, дублируйте сигналы всеми способами, — парировал я. — Связь — это не только провода, это любая возможность передать приказ. Отработайте эту систему сегодня же.

Следующим моим распоряжением стало назначение делегатов связи.

— При каждом стрелковом батальоне и артдивизионе назначается ответственный делегат связи, — объявил я начальнику штаба корпуса. — Его задача — не просто передавать приказы, а контролировать их исполнение и немедленно докладывать о любых отклонениях от плана.

Комбриг, начальник штаба, озадаченно поднял бровь.

— Георгий Константинович, это потребует отвлечения боевых командиров… — проговорил он.

— Это обеспечит выполнение приказов, — уточнил я. — Мы не можем позволить себе ситуации, когда рота не пошла в атаку потому, что командира убило, а заменить его некому. Делегаты связи — это нервная система корпуса. Подберите инициативных младших командиров, способных взять на себя ответственность.

Выйдя из штаба, я видел, как по всему корпусу начиналась лихорадочная работа: связисты тянули дополнительные провода, пехотинцы тренировались в распознавании сигнальных ракет. Система управления, неповоротливая и закостенелая, начинала обретать гибкость, необходимую для предстоящего прорыва.

— Товарищ комкор, разрешите обратиться? — подскочил запыхавшийся ординарец.

— Обращайтесь.

— Там вас… спрашивают…

— Кто именно? — спросил я.

— Девушка, товарищ комкор.

— В расположении воинской части просто девушек не бывает, Трофимов! Говори толком.

— Санинструктор Бобырева!

— Вот так-то лучше. Пусть подойдет.

Он рванул к палатке с красным крестом и скоро вернулся в сопровождении девушки в буденовке и красноармейской шинели. На рукаве у нее была белая повязка с таким же как на палатке обозначением.

— Санинструктор Бобырева по вашему приказанию явилась, товарищ комкор! — чуть хриплым от мороза тонким голоском доложила она.

Я всмотрелся в румяное лицо и сразу вспомнились пыльные степи Халхин-Гола, баночка с самодельной заживляющей мазью, пожилой красноармеец, осваивающий азбуку, сохнущие на ветру бинты.

— Зина!

— Она самая, товарищ комкор.

— Какими судьбами?

— Служба.

— Да, верно.

— Разрешите обратиться, товарищ комкор?

— Обращайтесь, товарищ санинструктор.

— С вами тогда лейтенант был, где он сейчас?

— Воротников? Мой адъютант?

— Да, он…

— Служит там же, на Дальнем Востоке. Он же танкист.

— Понятно…

— Хотите, узнаю номер его полевой почты, напишите ему, Зина?

— Буду благодарна.

— Сделаю.

— Разрешите идти?

— Ступайте. Рад был повидать.

— Есть, товарищ комкор! — медсестра откозыряла, немного помешкала и добавила: — Я тоже была рада повидаться, Георгий Константинович…

И она убежала, совсем по-женски, хоть и была в шинели и сапогах. Зина… Та самая, что под огнем вытаскивала раненых на Халхин-Голе и своим упрямым спокойствием возвращала бойцам волю к жизни.

Ее появление здесь, на этом заснеженном Карельском перешейке, можно было счесть знаком свыше, а может просто — напоминанием о той, другой войне, где все казалось проще и яснее. Хотелось бы верить, что знак этот добрый.

Ординарец тоже смотрел ей вслед, одобрительно качая головой. Он прав, девчонка хорошая. Только бы не забыть выяснить, где теперь служит мой верный адъютант, которого мне так не хватает сейчас.

Мысль о Воротникове, его надежности и прямоте, заставила меня острее почувствовать свое нынешнее одиночество. Здесь, в штабах и на передовой, меня окружали умные и способные люди, но свои, проверенные в деле, были сейчас за тысячи верст.

Трофимов, словно угадав мое настроение, тихо спросил:

— Товарищ комкор, может, чаю? Пока не началось…

Я покачал головой. «Пока не началось» — эти слова висели в морозном воздухе, сгущая напряжение. Я подошел к стереотрубе. Внизу, в серой рассветной мгле, лежала та самая полоса — Сумма-Хотинен. Линия Маннергейма.

Вот только теперь она была не просто схемой на карте. Теперь перед ней, вжимаясь в промерзлую землю, стояла вся мощь, которую мне удалось собрать и выстроить за эти несколько суток.

Я мысленно перебрал список подразделений. Двадцать шесть стрелковых дивизий, растянувшихся по всему перешейку. Семь танковых бригад, чьи экипажи ждали команды. Целая стрелково-пулеметная бригада — тот самый резервный кулак.

И главная наша сила — артиллерия «боги войны», где на каждое финское орудие приходилось десять наших, включая четыре дивизиона орудий большой мощности, нацеленных на железобетонные сердцевины ДОТов.

«Стальной клин» был собран, отточен и занесен для удара. Концентрация сил завершена. Оставалось только нанести удар. Я отвел взгляд от стереотрубы. Рано. Надо, чтобы пехота, саперы завершили подготовку, а разведчики пополнили данные.

Развалины мельницы восточнее Белоострова

Алексей Иванович Воронов пробирался сквозь заснеженный бурелом, и каждый хруст ветки под валенком отдавался в его ушах пушечным выстрелом. В кармане галифе лежала записка от «В» и «донесение», полученное от Егорова.

Техник-интендант 2-го ранг оглянулся — за ним лишь глухая стена леса, а вокруг — предрассветная мгла. Никого. Перед ним выросли развалины старой мельницы, почерневшие от времени и непогоды. Он замер у обломка стены, сердце бешено колотилось.

— «Жаворонок»? — прозвучал прямо за спиной тихий голос.

Воронов вздрогнул и резко обернулся. Из тени, отбрасываемой огромным жерновом, вышел невысокий мужчина в красноармейской шинели и буденовке, с петлицами рядового. Его лицо было худым, аскетичным, а глаза смотрели с холодным, изучающим спокойствием.

— Я… я пришел, — выдохнул Воронов. — Разрешите доложить?

— Докладывай.

«Жаворонок» сбивчивым шепотом изложил все, что накопил в голове. А потом протянул бумажку, которую ему вручил Егоров. Финский агент схватил ее, развернул, прочел и покачал головой.

— Понятно, — разочарованно проговорил «Вяйнемейнен». — Мало того, что ты опаздываешь, так еще и твои донесения… — Он сделал легкий, пренебрежительный жест рукой, — пустая болтовня… «Комкор инспектирует». «Подготовка усилена…» Это не информация. Это газетная сводка.

— Я… я только устроился… доступ ограничен… — залепетал Воронов.

— Война не ждет, «Жаворонок», — назидательно произнес финский агент. — Концентрация войск завершена. Наступление начнется с часу на час. Нам нужен участок. Точный участок главного удара. Где Жуков сосредоточил свои танки и артиллерию? Хотя бы номера корпусов и дивизий.