Сняв китель, я почувствовал дикую усталость. Завтра — снова совещания в Смольном, в штабах, доклады, споры. Сейчас, в этой тихой комнате в гостинице в мирном, спящем городе, я мог немного отдохнуть. Только я подумал об этом, как раздался стук в дверь.

Стук был негромкий, но настойчивый. Мы были не где-нибудь, а в колыбели Великой Октябрьской Социалистической Революции, но Трофимов, дремавший в кресле у двери, мгновенно вскочил и расстегнул кобуру своего нагана.

— Кто там? — спросил я, не двигаясь с места.

— К вам, Георгий Константинович, — донесся из-за двери знакомый, чуть картавый голос. — По чрезвычайно важному делу.

Зворыкин? В Ленинграде! В моем номере… Мысли пронеслись со скоростью пули… Провал, провокация, арест? Не знаю, по крайней мере, в голосе незваного гостя не слышно было ни торжества, ни угрозы. Была сдержанная, почти деловая напряженность.

— Открой, — приказал я Трофимову.

Ординарец отпер дверь, пропустив пришедшего. Зворыкин вошел, бегло окинул взглядом номер, кивнул Трофимову, и только когда дверь закрылась, снял каракулевую шапку. Сейчас он выглядел не как «серый кардинал», а как человек, не спавший несколько суток.

— Простите за вторжение, Георгий Константинович, — начал гость, опускаясь на предложенный стул, нервно теребя шапку. — Обстоятельства… вынуждают к крайним мерам. Сказанное по телефону ныне имеет свойство долетать до нежелательных ушей.

— Говорите прямо, — сказал я, оставаясь стоять. — Что с поставками?

— Поставки… — он горько усмехнулся. — Первая партия станков задержана в Гётеборге. Шведские посредники внезапно заволновались. Началась война, говорят, риски возросли. Требуют новых гарантий. Не денежных. Политических. Им нужны сигналы, что канал… что их партнер на этой стороне остается надежным и, главное, влиятельным. Ваши успехи на перешейке — лучший аргумент, но его недостаточно. Нужны встречные шаги. Быстрые.

Это была плохая, но рабочая новость. Проблему можно было решить через Берию, надавив на внешнеторговые каналы, но в глазах Зворыкина читалось что-то еще. Его явно волновали не только задержки с поставками, но и что-то личное.

— И вы из-за этого примчались из Москвы? — уточнил я.

— Не только, — он опустил глаза, и его голос стал тише, потеряв деловитость. — Война, Георгий Константинович, как трактор. Она перепахивает не только поля. Моя… легальность в определенных кругах всегда висела на волоске. Связи с заграницей, родственник в Штатах… Это было терпимо, пока я был полезен. Теперь, — он сделал паузу, — теперь ко мне проявляют повышенный, я бы сказал, карательный интерес. Не те, с кем мы работаем, — он кивнул в мою сторону, видимо, имея в виду Берию, — а другие. Те, кто считает любую связь с внешним миром изменой. Ко мне уже приходили. Для беседы…

Он посмотрел на меня прямо, и в его взгляде не было ни просьбы, ни угрозы, лишь констатация факта, обреченная откровенность.

— Увы, я сейчас слабое звено в цепи, Георгий Константинович. Если это звено вырвут, оно может потянуть за собой многие другие… Я приехал не только по делу. Я приехал, потому что мне не к кому больше обратиться. У меня в Выборге живет сестра с детьми. Если город возьмут… — он не договорил.

В комнате повисло молчание. Зворыкин не был шантажистом. Он был человеком, который чувствовал, как земля уходит из-под ног, и в отчаянии цеплялся за единственную твердую опору — за меня.

Канал поставок продукции американской промышленности был важен для модернизации, а следовательно и для укрепления обороноспособности страны, но теперь Зворыкин привез с собой и собственную обреченность и просьбу о помощи.

— Что касается данных по задержанному грузу… Оставьте их мне, — наконец сказал я. — Я решу этот вопрос. Что касается вашей… ситуации, — я выбрал слово тщательно, — продолжайте работать. Ваша полезность — лучшая страховка. На остальное не отвлекайтесь.

Я не дал ему прямого обещания того, что окажу содействие семье его сестры. Не мог, потому что до Выборга мы пока не добрались, но Зворыкин все понял. Выдохнул и благодарно покивал головой.

— Благодарю вас, — сказал он, поднялся и протянул сложенный вчетверо листок. — Здесь все данные по нашим заокеанским поставщикам и шведским посредникам. Жду добрых известий… И… будьте осторожны, Георгий Константинович. Ваши успехи делают вас мишенью не только для финнов. Некоторым товарищам ваша самостоятельность нравится куда меньше, чем мои связи.

Он вышел так же тихо, как и появился. Ординарец запер дверь номера. Посмотрел на меня вопросительно. Я покачал головой, давая понять, что сейчас мне ничего не нужно. Мне и в самом деле надо было остаться одному и все обдумать.

Вторая Мировая война уже в самом разгаре. Немцы подмяли по себя всю Европу — Западную, Восточную, Южную и Северную. Все эти хваленые «демократии» либо прямо оккупированы фашистами, либо заключили с ними союз, либо делают вид, что нейтральны.

Гитлер ведет войну с Англией, убеждая руководство СССР, что именно Британская империя его основной враг. Вот только это ложь. Все они, независимо от политической болтовни, ненавидят Россию и мечтают добраться до ее природных богатств.

Потому так важны победы в якобы локальных конфликтах с Японией и Финляндией. Одержав их, мы покажем своим геополитическим врагам, что способны решать вопросы не только дипломатическим, но и военным путем.

Понятно, что Гитлера и его союзников это не остановит. Понятно, что никакая модернизация промышленности и вооруженных сил не даст нам сейчас решающего преимущества, но они могут уменьшить потери и облегчить борьбу.

Именно ради этого нам нужна не просто победа в нынешнем конфликте, нам нужна победа очевидная, не допускающая иных толкований. И в то же время, мы не должны впасть по этому поводу в эйфорию, самоуспокоиться и почивать на лаврах.

Так что, как ни крути, а поставки продукции американских промышленников нам сейчас необходимы до зарезу. А следовательно придется как-то уладить дела со шведскими посредниками. И здесь без помощи Берии не обойтись. А значит отдыхать мне пока рано.

«Эмка» бесшумно въехала во внутренний двор здания на Литейном, 4. Даже ночью «Большой дом» не спал — в нескольких окнах горел желтый свет. Меня встретил вежливый молодой человек в штатском и без лишних слов проводил по пустынным, выложенным кафелем коридорам в маленькую комнату с одним столом, телефонным аппаратом ВЧ-связи и стулом. Больше ничего. Дверь закрылась за мной с мягким щелчком.

Я сел, снял трубку. Через несколько секунд в наушнике раздался ровный голос.

— Слушаю вас, Георгий Константинович. Здравствуйте!

— Добрый вечер, товарищ Берия! Мне нужно срочно с вами поговорить.

— Докладывайте. Как ваши успехи на перешейке?

— Первая полоса линии Маннергейма прорвана. Войска вышли ко второй, но я звоню не по этому поводу. Возникли проблемы с поставками американского оборудования. Первая партия застряла в Швеции. Посредники нервничают из-за начала войны, требуют дополнительных гарантий.

С другой стороны провода послышался тихий, сухой смешок.

— Гарантий… И наш посредник, наверное, тоже занервничал? Дал понять, что его собственное положение пошатнулось?

Нарком внутренних дел был в курсе. И, конечно, знал больше меня.

— Да. Он здесь. Просил… обратить внимание на его положение.

— Его положение, Георгий Константинович, зависит от одного — его полезности для нас. И от ваших успехов. Каждая взятая вами высота — лучшая гарантия для него и для его шведских дружков. Передайте ему это, если он снова объявится. Что касается оборудования, мы нажмем на свои рычаги во Внешторге. Груз на месте не останется.

Тон Лаврентия Павловича был отстранено деловым, но в нем сквозило напоминание о том, что Зворыкин — инструмент, не более.

— Вас понял, — коротко сказал я. — Но если инструмент сломают те, кто не в курсе его предназначения, все поставки встанут.