Вдалеке, за горизонтом, уже начинал светать новый день. Но Елена знала, что перед ней не рассвет, а начало пути, который изменит все. Путь, где нет врагов, а есть только те, кто ищет общий путь. И этот путь начинался сейчас, с синей ветки, горящей в ее руке, и с пониманием, что баланс не в том, чтобы остановить время, а в том, чтобы дать ему течь.

Елена и Данила шли уже третий день по прямой, без единой тропинки, ведущей в сторону. Пустоши, что простирались за Владимиром, словно выжженная душа, не знали ни звука, ни движения. Ветер, что здесь гулял, не был ветром — он был пустотой, проносящейся сквозь пустые черепа старых деревьев, не имея цели, не принося ничего, кроме холода, который не имел источника.

Данила шел впереди, его шаги были тяжелыми, но решительными. Ветка ольхи, которую он нес, слегка дрожала в его руке, будто чувствуя приближение. Елена шла позади, ее ледяная рука пульсировала в такт с каждым шагом, и в этом пульсировании она чувствовала не только собственное сердцебиение, но и что-то еще — отголосок древнего ритма, который становился все сильнее по мере их приближения к цели.

— Мы близко, — прошептала она, не глядя на Данилу. — Я чувствую его. Как биение сердца в земле.

Данила кивнул, не оборачиваясь. Его глаза, темные и сосредоточенные, смотрели на горизонт, где небо и земля сливались в одну точку. В его взгляде читалась не только усталость, но и понимание того, что перед ними не просто физическое препятствие, а последняя черта, за которой начинается неизвестность.

— Сколько еще? — спросил он, его голос был хриплым от долгого молчания.

Елена подняла левую руку, на которой в последнее время ледяные узоры становились все сложнее, переплетаясь в тонкие, едва заметные линии, напоминающие руны. Каждый раз, когда она смотрела на них, они словно двигались, меняясь, обретая новые формы.

— Ты чувствуешь? — спросила она, не отвечая на вопрос. — Стена. Она уже здесь. Прямо перед нами.

Данила остановился, его взгляд скользнул вправо, где пустынная местность резко обрывалась, уступая место огромному, непроницаемому барьеру.

Когда Елена и Данила подошли ближе, Ледяной Предел предстал во всей своей устрашающей красоте. Стена, высотой в двадцать метров, не была простой преградой — она дышала, пульсировала, словно живое существо. Лед, из которого она была сложена, не был прозрачным, а переливался оттенками синего, как глубокие воды Байкала. В его глубине мерцали крошечные звезды, и при ближайшем рассмотрении становилось ясно — они не были вкраплениями, а живыми существами, заключенными в ледяную темницу. Атмосфера вокруг стены была необычной. Воздух стал густым, словно превратившись в жидкость. Ветер, что до этого дул постоянно, здесь замер, а те, кто пытался говорить, обнаруживали, что их голоса теряют силу, будто лед поглощал звуки. Снег, покрывающий землю, не просто лежал, а вращался в тонких вихрях вокруг основания стены, создавая сложные узоры, которые напоминали руны, но были непонятны.

Елена подошла ближе, чувствуя, как ледяная рука откликается на присутствие стены. Воздух стал густым, насыщенным запахом старого льда и чего-то еще — едва уловимым, но знакомым, словно она уже много раз ощущала это в своих снах.

— Это не просто лед, — прошептала она, и ее голос дрогнул. — Это живое. Оно дышит.

Данила кивнул, его рука сжала рукоять меча, но не для атаки, а как для защиты. Его глаза, всегда спокойные, теперь отражали не только готовность к битве, но и уважение к тому, что стояло перед ними.

— Ты готова? — спросил он, и в его голосе читалось не сомнение, а понимание, что выбор, который она сделает здесь, определит не только ее судьбу, но и судьбу всего, что лежало за этой стеной.

Елена не ответила. Она уже знала, что ответ не в словах, а в том, что она сейчас сделает. Она подошла к стене, и в этот момент из ее тени выступили фигуры.

Статуи-стражи, вырезанные изо льда, ожили. Их очертания, казавшиеся неподвижными мгновение назад, теперь дышали, медленно разворачиваясь к ним. Их лица, выточенные с невероятной точностью, не имели выражения, но в их глазах горели синие огни — не огонь, а холодный свет, который отражал не только их присутствие, но и то, что лежало глубоко внутри.

Стражи, вырезанные изо льда, не были просто бездушными статуями. Их глаза, светящиеся синим огнем, выражали сложные эмоции — не гнев, а скорее печаль и ожидание. Когда Данила подошел ближе, один из стражей внезапно замер, и на его ледяной поверхности проступил знак — погон с снежинками, такой же, что был на его собственной шинели.

— Я помню тебя, — прошелестел голос, и Данила почувствовал, как что-то давит на его сердце. — Ты бежал. Как и многие другие. Но ты не умер. Ты вернулся.

Данила хотел ответить, но не смог. Его прошлое, связь с морозниками, все то, от чего он пытался убежать, вернулось к нему в этот момент. Страж, который узнал его, не выглядел враждебно. В его синих глазах читалась не только печаль, но и надежда.

— Ты не должен бояться своей истории, — прошептал страж. — Но помни: прошлое, которое ты не помнишь, станет ловушкой для будущего.

Этот момент стал важным для Данилы. Он понял, что его решение идти с Еленой не было бегством, а возвращением к тому, что он когда-то предал.

— Кто ты, чтобы войти в Москву? — раздался голос, который не был ни мужским, ни женским, а напоминал эхо, доносящееся из самых глубин земли.

Елена замерла, чувствуя, как сердце колотится в груди. Она знала, что этот вопрос не требовал простого ответа. Это был тест, испытание, которое могла пройти только та, кто действительно принадлежала к роду Ветровых.

— Я — Елена Ветрова, — сказала она, и ее голос был твердым, несмотря на страх, который пронизывал каждую клетку ее тела. — Последняя из рода Хранительниц.

Стражи замерли, их синие глаза изучали ее, словно взвешивая каждое слово. Воздух вокруг стал еще гуще.

Перед тем, как Елена смогла коснуться стены, из ледяной массы выступили не просто стражи, а целая процессия. Они образовали полукруг, и их синие глаза зажглись ярче. В воздухе возник голос, который не имел источника, но был повсюду сразу:

— Стояли ли вы на краю? — спросил голос. — Стояли ли вы перед выбором, который мог уничтожить вас? Стояли ли вы перед тем, что любили, и не сожгли его?

Стражи выстроились в круг вокруг Елены и Данилы. Их ледяные тела начали менять форму, превращаясь в проекции памяти — здесь появился мост, где Елена впервые услышала Вологду, там — поле боя, где она встретила призраков морозников, здесь — лагерь, где Айгуль предупредила ее о страданиях юга.

Каждая проекция представляла собой испытание. Чтобы пройти через круг, Елена должна была прикоснуться к каждой из них, тем самым подтвердив, что помнит свой путь и не боится его. Последней проекцией стала Вологда — город на краю памяти. Там, перед фонтаном, стояла русалка, протягивающая руку.

— Ты отказалась от моего предложения, — прошептала русалка. — Почему?

— Потому что я не хочу забыть, — ответила Елена, и в этот момент ледяной круг начал таять, освобождая путь к самой стене.

— Докажи, — раздался голос, и на этот раз он прозвучал не как требование, а как приглашение к чему-то древнему, что требовало не силы, а понимания.

Когда Елена подошла к стене, она вспомнила слова Арины о Мокоши и балансе. В этот момент из-под ног выросли корни, и перед ней возник образ древнего дерева — не дуба, а именно березы, которая, согласно славянским верованиям, связывает миры.

— Ты видишь? — прошептал домовой, выглядывая из рюкзака. — Это не просто стена. Это Великий Круг, созданный не людьми, а самой Землей. Каждая стена — не преграда, а врата. А каждые врата требуют жертвы, чтобы открыться.