Айгуль не отступила. Ее коса, перевитая красной нитью, колыхалась от незримого ветра, и в ее глазах Елена увидела не только горе, но и надежду.

— Это не вопрос вины, — прошептала Айгуль. — Это вопрос выбора. И твой выбор определит не только твою судьбу, но и судьбу всех, кто живет здесь. Но ты не одна. Я пришла не с враждой, а с предупреждением. Слушай.

Она подняла руку, и пейзаж вокруг изменился. Они стояли теперь перед маленькой деревней, которую Елена не могла определить как русскую или степную. Дома, построенные из глины и соломы, едва держались, стены трескались от жары, а крыши обуглились от постоянного солнечного света. Дети, бледные и худые, сидели на земле, их глаза были пустыми, а рты высохли от долгого отсутствия воды.

Старик, сидящий на земле под редким деревом, поднял голову и посмотрел на них. Его глаза, мутные от старости, все еще хранили огонь.

— Это Москва, — прохрипел он. — Она пьет наши реки. Сначала она отобрала у нас воду, теперь отбирает жизни. Нет дождей, нет рек, нет детей. Только песок и жажда.

Дети, сидевшие рядом, не плакали. Их слезы давно высохли. Один мальчик, похожий на того, что Елена видела в своей деревне, держал в руках куклу из высушенной травы. Он не играл с ней, а просто сжимал, будто пытаясь сохранить что-то живое в этом мертвом мире.

Айгуль подошла к нему и коснулась его руки. Елена увидела, как по лицу девушки побежали ледяные трещины, и на мгновение показалось, что Айгуль сама становится частью этой засухи.

— Мой брат… — она не договорила, но Елена поняла. Хан, о котором она слышала от Следопытов, был не просто вождем, он был человеком, который потерял все, что любил.

Из-за деревенской черты появился силуэт мужчины. Это был Хан, но Елена едва узнала его в этом состоянии. Его лицо, всегда строгое и решительное, было измождено, глаза горели жаром, который не имел ничего общего с огнем. Он держал в руке меч, но не поднимал его — его рука дрожала от слабости и горя.

— Я видел, как умирает моя мать, — прошептал он, не глядя на сестру. — Видел, как мои дети не могут пить. Видел, как реки, в которых я играл в детстве, превращаются в пустыню. И все это… из-за вас.

Елена почувствовала, как по ее спине пробежал холод. Она не знала, что ответить. Ее отец ушел, мать умерла, но это было личной трагедией. Здесь же страдало целое поколение. Хан опустил меч и упал на колени, его плечи вздрагивали от беззвучных слез.

— Если они не вернут воду, — прохрипел он, — я верну огонь. Огонь, который уничтожит все, но даст шанс вырастить заново.

Елена посмотрела на Айгуль. В ее глазах читалось не согласие, а глубокое отчаяние. Она не пришла сюда, чтобы убедить Елену в справедливости брата. Она пришла, чтобы показать, что выбор, который кажется простым, на самом деле убивает всех.

— Ты чувствуешь, как земля сохнет? — спросила Айгуль, и ее голос был едва слышен. — Это не просто жара. Это ваш лед высасывает нас. Он забирает влагу из земли, превращает жизнь в пепел. Выбери: или лед, или жизнь.

Елена попыталась ответить, но слова застряли в горле. Она чувствовала, что если скажет, что не виновата, это будет ложью. Лед, который она несла в себе, был частью того, что разрушало эту землю. Ее кровь, ее сила, ее наследие — все это было связано с тем, что происходило здесь.

— Я… я не виновата, — наконец вырвалось из нее, но слова прозвучали пусто. Она подняла ледяную руку, и на ней появился знак вопроса, выжженный льдом.

Айгуль подошла ближе, и Елена увидела, что в ее руке дымится ветка, обожженная синим пламенем. Ее глаза, полные слез, но не слабых, а сильных, смотрели прямо в душу Елены.

— Возьми, — сказала она, протягивая ветку. — Пусть это будет мост. Не между нами, а между тем, что есть, и тем, что может быть. Ты не можешь вернуть воду, но можешь найти путь, где лед и огонь не убивают, а рождают жизнь.

Елена взяла ветку, и в этот момент синее пламя коснулось ее ледяной руки. Она не почувствовала боли, но увидела вспышку — мир, где реки текут подо льдом, а огонь дает тепло, но не разрушает. Это был третий путь, который она искала, но не видела, потому что боялась признать, что обе стороны правы.

Сон начал таять, но не в привычном порядке. Степь не исчезала — она переплеталась с реальностью, и Елена чувствовала, как синее пламя в ее руке продолжает гореть, даже когда она открыла глаза.

Она лежала на земле, рядом с Данилой, который спал, положив руку на рукоять ножа. Костер почти погас, оставляя лишь красные угольки, но в ее руке горела ветка. Но это был не сон — ветка была реальной, и огонь в ее ладони горел синим, как во сне.

Елена подняла голову и посмотрела на Данилу. Он уже проснулся и смотрел на нее с изумлением, смешанным со страхом.

— Это невозможно, — прошептал он, прикасаясь к ветке. — Огонь не должен гореть так. Это… это ледяной огонь.

Елена посмотрела на свою ледяную руку. Узоры на ней изменились, стали сложнее, и в их центре появился маленький символ — переплетенные лед и огонь.

— Это не мост, — прошептала она, и в ее голосе было не отчаяние, а понимание. — Это начало. Начало того, что я должна сделать.

Домовой выскочил из рюкзака и, взлетев к ветке, прошептал:

— Она оставила тебе знак. Не просто ветку. Она оставила тебе путь. Но помни: мосты не строятся одними, они требуют двух сторон.

Елена посмотрела на север, где за горизонтом лежала Москва, и на юг, где начинались степи. Впервые она поняла, что выбор, который она делает, не только за нее. Это выбор за тех, кто не может больше ждать, за тех, кто страдает и на севере, и на юге. И в этом выборе нет правых и виноватых — есть только путь, который она должна найти.

Ее ледяная рука, которая до этого казалась проклятием, теперь стала частью решения. Она не должна была отрицать свою силу, но и не могла использовать ее для удержания старого порядка. Лед, который она несла в себе, был не врагом, а инструментом, который требовал мудрости, а не силы.

Она вспомнила слова Марии: "Баланс без движения — это смерть". Теперь она поняла, что баланс не в том, чтобы сохранить все как есть, а в том, чтобы позволить изменениям происходить. Лед не должен замерзать навсегда, огонь не должен сжигать все дотла. Нужен третий путь — не в борьбе, а в соединении.

Елена посмотрела на синюю ветку в своей руке. Теперь она знала, что Айгуль не была врагом. Она была жертвой той же системы, что и Елена. И только понимание этого могло помочь им найти общий путь.

Домовой, сидя на ее плече, прошептал:

— Сон стал реальностью, дитятко. Теперь ты несешь в себе и лед, и огонь. И это сделает твой путь еще сложнее. Но помни: тот, кто носит в себе противоречия, имеет шанс найти истину.

Елена кивнула, зная, что ее путь к Москве больше не просто путь к трону или к балансу. Это путь к тому, чтобы стать мостом между двумя мирами, между льдом и огнем, между прошлым и будущим. И этот путь требовал не силы, а понимания, не победы, а соединения.

Она встала, чувствуя, как ледяная рука пульсирует в такт с синим огнем ветки. Вокруг начинало светать, но ночь еще не отступила. Она подошла к Даниле и протянула ему ветку.

— Нам нужно идти, — сказала она. — Но не к трону. К истине.

Данила взял ветку, и в его глазах отразился синий огонь. Он кивнул, зная, что их путь изменился. Теперь они шли не ради власти, не ради разрушения, а ради жизни, которая требовала движения, течения, перемен. И впервые за долгое время Елена почувствовала, что идет не к концу, а к началу — к миру, где лед и огонь не будут врагами, а станут частями одного целого — жизни, которая течет, дышит и живет.

Когда они двинулись дальше, синяя ветка в руке Елены продолжала гореть, но уже не синим, а теплым, как будто отражая ее внутренние изменения. Впервые за долгие дни она почувствовала, что их путь не ведет к концу, а к новому началу — к миру, где лед и огонь не враги, а части одного целого.

В рюкзаке, среди свитков и артефактов, тихо шептал домовой, напевая мелодию земли. Песня памяти. Песня, которая никогда не умрет, пока есть те, кто готов ее слушать.