Елена поняла, что стена была не только физическим барьером, но и духовным. Вход в каждый мир требовал не силы, а правильного выбора, жертвы, которая не разрушала, а укрепляла баланс.

Елена подняла руку, и в этот момент из ее ладони, покрытой ледяными узорами, вырвался тонкий луч света. Узоры на ее коже засветились, и в их мерцании она увидела то, что не могла видеть раньше — не просто узоры, а целые миры, скрытые в каждом символе. Она вспомнила слова Марии: "Скипетр не спасает. Он держит баланс". И в этот момент она поняла, что доказательство не в том, чтобы показать силу, а в том, чтобы показать, что она помнит.

Она приложила ладонь к стене.

Когда Елена коснулась ледяной стены, ее ледяная рука не просто отреагировала — она начала таять. Каждый узор на ее коже превращался в крошечный кристалл, который погружался в стену, создавая новую связь. В этот момент она почувствовала, что не она прикасается к стене, а стена прикасается к ней. Лед откликнулся низким гудением, напоминающим звук колокола, погруженного в воду. Она увидела не просто свои воспоминания, но и воспоминания стены — как она росла, как в нее замерзали те, кто пытался пройти через нее без права, как она хранила память о тех, кто прошел через нее и изменил мир. Она увидела Марью, свою прабабку, стоящую здесь много лет назад, смотрящую на Москву с печалью в глазах.

— Ты идешь туда, куда я не могла, — прошептала Мария, и ее образ начал таять. — Найди Исток. Найди правду. И если сможешь — восстанови баланс.

Лед, который до этого казался непроницаемым, вдруг стал прозрачным. Ее рука не встретила сопротивления — она вошла в стену, как в воду, и в этот момент в ее сознании всплыли образы: снежные поля, покрытые следами, которые вела к Москве; лица тех, кто до нее шел этой дорогой; крики тех, кто пал на поле боя под Владимиром.

— Ты помнишь, — произнес страж, и в его голосе не было ни удивления, ни одобрения, только констатация факта. — Но помнить — недостаточно. Ты должна понять, что за этой стеной не только трон, но и боль. Москва больна. Лед, который должен был сохранять, стал клеткой. Ты пришла, чтобы освободить ее?

Елена не ответила. Она уже знала, что ответ не в словах. Она отняла руку от стены, и в этот момент на льду проступил узор — не просто снежинка, а сложный символ, который она видела раньше, но не могла понять. Теперь она поняла: это был символ баланса, который она искала.

— Трон не ждет меня, — прошептала она, и ее слова прозвучали не как утверждение, а как осознание. — Трон боится. Боится, что я не буду поддерживать статус-кво, как делали все до меня. Боится, что я найду третий путь.

Стражи замерли на мгновение, их синие глаза мигнули, и в их взгляде мелькнуло что-то, похожее на уважение.

Стена, откликаясь на ее касание, начала менять форму. Ледяные узоры, которые до этого казались случайными, собрались в сложный символ — знак баланса, который она видела у Мокоши. И в этот момент стена не просто раскрылась, она пригласила их внутрь.

— Проходи, дочь Ветра, — произнес страж, и его голос стал тише, почти шепотом. — Но знай: Москва больна. И если ты не найдешь способ исцелить ее, ты станешь частью этой болезни.

Когда стена начала раскрываться, Елена почувствовала, как что-то внутри нее ломается. Это не было болью, но глубоким пониманием — она больше не была той, кто шел к трону. Она становилась тем, кто должен найти новый путь.

— Я не спасительница, — прошептала она, и ее слова отразились в ледяной поверхности. — Я не Императрица. Я — мост. И если мост должен сломаться, чтобы спасти тех, кто идет по нему, то так тому и быть.

Данила, стоявший рядом, коснулся ее плеча. Он не сказал ни слова, но в его прикосновении читалось понимание. Они оба знали, что за этой стеной их ждет не власть, а ответственность. Не победа, а начало долгого пути к балансу.

Елена кивнула, понимая, что этот выбор не просто путь к трону, а путь к пониманию. Она шагнула вперед, и Данила последовал за ней, его рука крепко сжимала рукоять меча, но не для атаки, а как знак поддержки.

Когда стена полностью раскрылась, из-за нее появился силуэт. Это был не житель Москвы, а человек в потрепанной одежде, с повязкой на глазах. Он нес в руках маленький кристалл, который пульсировал синим светом.

— Они уже здесь, — прошептал он, и его голос был хриплым от долгого молчания. — Огненные Следопыты. Они пришли с юга, не через Пустоши, но через тайные ходы. Они знают, что вы идете.

Человек вручил Елене кристалл и исчез так же внезапно, как появился. В кристалле она увидела отражение — не себя, а Хана, стоящего на краю пустыни, смотрящего на Москву.

— Это предупреждение, — сказала она Даниле, сжимая кристалл в руке. — Но не о том, что они придут. О том, что выбор, который мы сделаем, повлияет не только на север, но и на юг.

Как только они переступили порог, стена за их спинами закрылась, и они оказались внутри.

Москва открылась перед ними не как город, а как живой организм, затаивший дыхание. Кремлевские стены, покрытые ледяными узорами, не выглядели как замок, а скорее как гигантский хрустальный цветок, замерзший в момент расцвета. Каждая башня, каждый купол были увиты ледяными виноградными лозами, на которых висели крошечные цветы, мерцающие в такт с невидимым сердцем города. Улицы были пусты, но не мертвы. Там, где должны были быть люди, стояли ледяные статуи — не застывшие в мгновении, а словно живые, но не способные двигаться. Они смотрели в разные стороны, и в их глазах читалась не только пустота, но и ожидание. Воздух был наполнен звуком, который не был звуком, — это был шепот, который исходил из самой земли, из каждой ледяной структуры. В этом шепоте Елена услышала голоса тех, кто когда-то здесь жил.

— Это не конец, — прошептала Елена, глядя на Данилу. — Это начало. Начало пути, который я должна пройти.

Данила кивнул, его глаза были полны решимости.

— Ты чувствуешь? — спросила Елена, останавливаясь на площади перед Кремлем. — Этот шепот. Это не тишина. Это дыхание города, которое остановилось, но не умерло.

Данила кивнул, его глаза были сосредоточены, но не испуганы.

— Я понял, что мы не пришли сюда, чтобы взять трон, — сказал он. — Мы пришли, чтобы услышать, что он хочет сказать. Москва — не просто город. Она — живой артефакт, созданный не льдом, а самой Империей. И если мы не найдем способ, при котором она сможет жить, а не замерзать, то весь мир умрет.

Елена посмотрела на свои руки. Ледяные узоры на них пульсировали, и в этот момент она поняла: она не спасительница. Она не должна была спасать. Она должна была найти способ, при котором лед и огонь не будут разрушать друг друга, а дадут жизнь новому миру.

— Мы не здесь, чтобы править, — прошептала она. — Мы здесь, чтобы вылечить.

Она подняла голову, и в ее глазах отразился Кремль, но уже не как символ власти, а как символ возможности. Возможности, которую нужно было найти, не разрушая, а сохраняя.

— Пошли, — сказала она, и в ее голосе не было страха, но и не было уверенности. Было только понимание, что путь в Москву — это путь к истинному балансу.

Данила кивнул, и они двинулись вперед.

Когда они двинулись вглубь города, домовой выскочил из рюкзака и, взлетев над их головами, произнес последние слова, которые они услышали перед тем, как погрузиться в сердце Москвы:

— Помни, дитя, — прошептал он, и его голос эхом разнесся по ледяным улицам. — Путь к истинному балансу не в разрушении, но в восстановлении. Ты не должна выбирать между льдом и огнем. Ты должна найти то, что их соединяет. И это место находится не где-то вдалеке, а здесь, в твоем сердце.