— Герцог сказал, что если он не успеет выполнить договор, то следующий Живущий в пламени примет обязательства на себя.

Ну, спасибо, дорогой дедуля! Нашел на кого скинуть! Что ж, не только ты умеешь играть в такие игры… я тоже научилась…

— Допустим, — надменно процедила она, жалея, что расцарапанное лицо и кровь на шее портят впечатление. — Но чтобы не обещал герцог, вы свои обязательства не выполнили.

— Да, это так, — признал он. — Псы виновны и взывают к милосердию…

— Вины искупают, Дарте Форга.

Старик снова сощурил глаза и вытянулся, словно зверь, настороживший уши. Он явно надеялся на такой поворот дела.

— Как именно, госпожа? — спросил он.

— Пусть твои люди прекратят обтирать колени о траву. Курт, подойди сюда! — приказала она. — Где то растение, что я велела тебе спрятать?

Надежды не оправдались. Форга столпились над лежащей на камне веточкой ночеглазки, честно пялились на ядовитый плод, но нет, никто не встречал подобное растение нигде в лесной чащобе. В конце концов Эрме велела Крамеру отогнать всю компанию, а старик приказал родне заняться более насущным делом — тело отшельника следовало спустить вниз для погребения.

— А теперь рассказывай, Дарте Форга, — потребовала Эрме, когда они втроем укрылись от нарастающего солнечного света в тени ржаволиста.

— Что госпожа желает знать? — старик поудобнее пристроил костыль. Сесть он не пожелал — возможно, боялся, что не встанет без посторонней помощи и покажет излишнюю слабость.

— Что делал фратер Бруно на Тиммерине?

— Жил, — признался старик.

— Подробнее, Дарте Форга.

— Варил похлебку и кашу, собирал хворост, искал грибы и ягоды — правда, сначала он путался, какие можно есть, а какие нет. Ловил рыбу у Дикого мыса…

Дарте даже пальцы начал загибать, перечисляя. Эрме поморщилась.

— Стирал исподнее, штопал чулки, умывался и сморкался. Не столь подробно. Что он делал не для поддержания своей жизни?

— Он читал книги и писал тетради. Еще рисовал…

— Уже интереснее. Что именно он писал?

— Я не знаю грамоты, госпожа, — сокрушенно произнес Дарте Форга. — Никто из Форга не знает. А рисунки он сразу стирал. Рисовал угольком на камне и размазывал. А после жаловался, что у него болит голова. Моя жена приносила листья рыжего ярца — знаете, если растереть и сделать настой…

— Знаю, — разочарованно прервала Эрме. Поставить сторожем над книжником неграмотного — что это? Оплошность или расчет? — Он как-то связывался с герцогом?

— Он писал письма. Дважды в год. Я относил послания в условленное место и оставлял. Они исчезали.

— И ты не любопытствовал, кто именно забирал? Ни разу?

Дарте Форга свел седые жидкие брови.

— Псы нелюбопытны, госпожа.

А жаль. Но письма все же были зацепкой.

— И он все еще писал? После смерти герцога Джеза? — вяло спросил Тадео.

— Нет, джиор наместник. Герцог умер, и письма прекратились.

Николо Барку завернули в плащ, и, обмотав веревками, потащили к тропе. Эрме помолчала, провожая носильщиков взглядом.

— Он жаловался на свою жизнь? — спросила она. — Роптал?

— Никогда, госпожа. Разве что в последнее время говорил, что устал. Что они смотрят, и смотрят, и смотрят.

— Кто они⁈

— Не знаю. Может, боги. А может, ястребы. А может, сам лес.

— Да уж, смотрят, — пробормотал Тадео. Он все еще пребывал в каком-то оцепенении после сцены с ястребами.

— Я сказал ему тогда, что все устают, — словно углубившись в воспоминания, произнес Дарте Форга. — Люди, звери, камни. Само время может устать и расплавиться в песочных часах на такой вот жаре…

А ведь он говорит совсем иначе, чем Черныш, в который раз подумала Эрме. Иначе, чем вся его родня, бубнеж которой она слышала вокруг камня с ночеглазкой. Речь легче и плавнее, язык много богаче, и этот выговор… что-то скользнуло и исчезло в выговоре.

— Откуда ты взялся, Дарте Форга? — задумчиво спросила она.

— Из тумана, госпожа, — ответил он. — Ибо прошлое есть туман непроглядный. Тебе нужно идти, госпожа. Скоро солнце начнет печь. Ты сочла наши вины и решила, каково искупление?

— Да, решила, — Эрме тяжело встала с земли. Перед глазами потемнело, голова пошла кругом, и она упала бы, не вцепись в плечо Тадео. Тот поспешно поддержал ее, в свою очередь поднимаясь на ноги. Старик молча ждал.

— Слушай, Дарте Форга. Первое — отныне твои люди должны приглядываться к тому, что растет в этих лесах. Если кто-то заметит растение, которое вам показали, вы не должны дотрагиваться до него, но должны тотчас уведомить джиора наместника. Тотчас, ты понимаешь⁈

— Псы сделают это, — легко ответил Дарте Форга.

Не то что бы Эрме была уверена, что это принесет плоды, но откуда-то ночеглазка здесь взялась…

— Второе: если в лесу появятся новые люди и начнут шататься поблизости от «скорлупки» или произойдут странные события, ты также сообщишь об этом.

— Насколько странные? — уточнил Дарте Форга.

— Такие, что пересекают границы привычной странности!

— Псы сделают это, — с явным облегчением произнес старик. Наверно, он решил, что легко отделался. Зря.

— И третье: ты отыщешь Висконти. Ты проследишь его пути и выяснишь, почему он покинул скалу и что намеревается делать. И будешь следовать за его отрядом, пока тот не покинет пределы Тиммерина.

Дарте Форга прикусил губу и отвел взгляд в сторону, но Эрме успела заметить тоскливое выражение его глаз. Старик смотрел на вершины деревьев, на едва различимое зеркало озерной воды, на пустынное выжженное небо, на красные скалы. И молчал.

Он боится, подумала Эрме. Самого Висконти? Черного Трилистника? Чего-то еще? Сильно боится.

Голова снова начала кружиться. Царапины на лице горели.

— Псы сделают это, — почти шепотом, словно опасаясь собственного слова, проговорил Форга и повторил уже громче. — Да, сделают. И тогда ты госпожа отдашь псам лес?

— Земли Тиммерина вправе жаловать лишь герцог, — ответила Эрме. — Служи честно, Дарте, и Саламандра попытается решить дело в твою пользу.

Такой ее ответ вряд ли пришелся по нраву старику, но он вынужден был проглотить возражения молча и лишь склонил голову, когда они наконец направились прочь от поляны к спуску.

На полпути Эрме обернулась.

— Дарте Форга! — окликнула она. — Здесь на скале есть место, где черные камни стоят тесно, словно частокол или лабиринт?

Старик удивленно покачал головой.

— Нет, госпожа. Камни Ламейи красны, как кровь, либо, серы, как сумерки. Я не встречал ничего подобного.

Отчего-то она так и думала.

— До краев! — велела она, и Тадео уже заметно нетвердой рукой разлил по бокалам вино, на сей раз густого рубинового оттенка.

Они устроились в гроте на краю бассейна. Тадео стянул сапоги и опустил босые ноги в воду. Расшитый золотой нитью нарядный черный дублет был небрежно наброшен на плечи статуи юноши с птицей. Эрме полулежала на покрывале, опираясь на локоть.

Если прислушаться, можно было различить, как в замке еще вовсю гремит музыка. Здесь же лишь плескала вода, да иногда слегка потрескивали фитильки светильников.

Третьей в компании была Вероника. Куница забралась прямо в поставленное на пол оловянное блюдо и, вертясь и издавая урчаще-мурчаще-рычащие звуки, уминала сырую тушку куренка — только косточки трещали. Иногда она прерывала свой ужин, чтобы ожесточенно почесаться — большей частью об колено Тадео, которое уже лоснилось от жира. На Эрме она не обращала ровным счетом никакого внимания.

Зверек ждал на Диком мысу, сидя на нависающей над камнями веткой пинии. Вероника спрыгнула прямо на плечо Тадео и мгновенно юркнула к нему за пазуху. Там она и проспала весь обратный путь по озеру. Плакальщица не встретилась, Крамер зря озирался, стоя на носу фару.

— Вовремя мы удрали, — заметила Эрме, уловив новый взрыв музыки.

Тадео рассеянно кивнул. Он так толком и не пришел в себя после мерзкого утреннего приключения. Эрме и самой этот вечер дался куда как непросто.