Эрме никогда раньше не видела этого человека, но была наслышана о нем, как и любой, кто интересовался старинными книгами. Лукавый Джез был верен своей идее — прибрать к рукам все самое толковое, что есть на полуострове. Блудный Лис, или Лис-Бродяга, стал последней монетой в его людской копилке.

— К указу был приложен подписанный контракт. И надо сказать, деньги этот умник получит немалые. Но мы решили, что контракт утвердим. Последняя же воля, шутка ли! Да и давно пора расчистить эти развалины. Работы скоро начнутся. Этот парень приедет ко двору в начале следующего месяца. Говорят, он чуток странноватый, но книжники они все такие, а он же еще и ферратец!

— Он чудноват, — подтвердил Таорец. — Я его помню по аддирской кампании. Но отважный и порой остроумный. Жаль, что тратит жизнь на книги и архивы, но что делать: Феррат — слишком мал и дик, а сыновей у герцога было слишком много. Неудивительно, что все на родной земле не уместились…

— За то мы поместимся все! — провозгласил Сандро. — Выпьем! За род Гвардари и за его наследие! До дна!

Эрме послушно подняла кубок. Вина поубавилось, и теперь она могла держать его в руке.

Так и жизнь, подумала она. Что-то по руке, что-то нет.

Пожалуй, она была даже отчасти рада такому повороту событий. Политика — чрезвычайно утомительное занятие, и Эрме всей душой желала бы держаться подальше от интриг и склок. Живи и радуйся жизни, как сказал Сандро.

По крайней мере, теперь она точно сможет продолжить свое затянувшееся обучение у Руджери и сдать наконец экзамены. Заняться дочерью. Сможет отправиться в Таору и на Тиммерин, в гости к Тадео. Возьмет от своего нового положения, все, что сумеет.

Но когда Эрме, допивая вино, вновь обратила взгляд к портрету, то сердце ее пронзила острая тоска. Она вдруг ощутила себя бесконечно одинокой и потерянной. Какой-то скрытый смысл слов и событий вновь ускользнул от ее понимания. Проиграла она или выиграла? И что потеряла, а что уберегла в итоге?

«За тайны и прибой», — мысленно сказала, она, обращаясь к тому, кто уже не мог ее услышать.

За все, что уже никогда не сбудется.

В ту ночь Эрме впервые приснилась Лестница.

Желтая тряпка, подвешенная на ветке липы, весело плескалась на утреннем ветерке и издали напоминала флажок, забытый после ярмарочного представления. Скошенный полукруг с чертой внизу — Серп Эрры — усиливал и без того явное предупреждение.

В деревне был гулена. Пошедший. Пошедший, уже проливший кровь.

Легионеры угрюмо смотрели на тряпку, словно на злейшего врага, не обращая внимания на мошкару, что начала роиться над головами людей и лошадей.

— Поганые гулены, — простонал Клаас Крамер.

В отдалении, там, где через истоптанную коровами луговину к роще убегала тропка, виднелось еще одно желтое пятно.

«Каждый управитель замка, равно же и городской подеста и старшина улицы, равно же и деревенский староста, обязан иметь в распоряжении своем полотнища желтого цвета со знаком и без оного по числу дорог и троп, которые ведут к замку, либо городу, либо селению, дабы в случае опасности упреждать путников…. Каждый управитель замка…»

Эти слова из Правил Просперо крутились у Эрме в голове, тяжелые, точно мельничные жернова. Полотнище было мятым: наверно, валялось годами где-нибудь у старосты в сундуке. И вот пригодилось в недобрый час.

Эрме смотрела на Серп Эрры и чувствовала, как в сердце заползает ощущение тоскливой неизбежности.

Та цепь событий, что началась бродильцем, наверно, и должна была закончиться как-то как. Но представить, что это «так» случится здесь и сейчас, жарким утром, в нескольких часах пути от Виоренцы, почти дома, было невыносимо. Это не мелкие твари и даже не те жуткие создания-богомолы с головой-глазом, что преследовали ее в тиммеринских блужданиях.

Здесь было иное. Реальное, безумное и уже отмеченное кровью.

Эрме огляделась вокруг. Долина была пустынна и безмятежна. Но Эрме знала, что близко, за невысокими холмами лежит Виа Гриджиа, Серая дорога — людная и суетливая. Что было ни ждало там, в конце липовой аллеи, оно не должно было покинуть деревню. Не должно добраться до тракта. Иначе последствия непредсказуемы. Точнее предсказуемы, конечно, но лучше такое не предсказывать.

— Стражи нет, — проговорил Крамер.

— Деревня слишком маленькая. Где найти людей, чтобы выставить стражу вокруг. Если она и есть, то ближе к…

— А может, ее и вовсе нет, — проворчал Матиас Граве. — Кто согласится-то? Все, поди, по домам забились.

— Может, пошутили? — встрял Клаас Крамер. Он нервно ерзал в седле, и нервозность эта заражала его коня. Тот прядал ушами и шумно дышал.

— За такие шутки знает что бывает? — осадил его Стефан Ройтер. — Не станут таким шутить, дурень.

Эрме кивнула. Никто не станет шутить с тем, что страшнее чумы и снежного жара.

Сейчас она уже жалела, что решила не ждать, пока проснется весь лагерь, и отправилась в путь на рассвете, взяв с собой лишь малый отряд, состоявший из членов привычной «арантийской десятки»: Крамер-старший, Ройтер, дожидавшиеся в Фортецца Чиккона Матиас Граве и Отто Эбберг и в придачу Клааса, которого старший брат методично готовил в постоянное сопровождение. Сколько в деревне «гулен»? Может, один, а может, уже пол-деревни, и сейчас первая половина убивает вторую.

— Курт, пошли Клааса за остальным отрядом. Пусть поторапливаются. Если прибудут сюда и не найдут нас, пусть выставляют цепь вокруг деревни и действуют по ситуации. Посылают в Виоренцу за подмогой. Обязательно Руджери. Не Верратиса — Руджери!

— Слышал? Все запомнил? Чтобы птицей, — приказал брату Крамер, и бледный Клаас торопливо развернул коня и погнал его назад к реке.

— Может, все же подождем подкрепление, командир? — Отто Эбберг вглядывался в липовую аллею с недоверием. — Это ведь не с бродильцами воевать…

— Съездим проверим, — ответила Эрме вместо Крамера. — Если поймем, что не справимся — сразу отступим. Сам знаешь — время против нас.

Отто не стал возражать. Отстегнул висящий у седла клевец, продел ладонь в кожаную петлю, крутанул оружие в руке.

— Кольчужные сетки на шеи надеть, — командовал Крамер. — Перчатки не забывать. Ройтер и Граве — арбалеты наготове. С коней не спешиваться. Монерленги, держите.

Он протянул Эрме свой запасной кольчужный шарф и помог застегнуть его, тщательно закрывая горло. Кирасу она с собой в путь не потащила — не собиралась она воевать чуть ли не у стен родного города, но куртка у нее была своя. Шлем она отвергла — слишком тяжело, просто намотала на голову плотный платок. Надела перчатки.

Жарко во всей этой сбруе было до ужаса. Нижняя рубашка моментально намокла от пота.

— В порядок, — скомандовал Крамер и они перестроились: Крамер и Эбберг по обе стороны от Эрме. Ройтер — впереди, Матиас Граве — замыкает.

— Стеф, ты завещание написал? — с невеселым смешком съязвил Матиас.

Ройтер обернулся и без стеснения показал насмешнику неприличный жест.

— Помолиться бы, командир, — заметил Эбберг. Эрме удивленно приподняла бровь: особым молитвенным усердием Отто прежде не отличался.

— Молись, — разрешил Крамер. — Молча. Благие и мысли слышат.

Капитан наклонился к Эрме.

— Может все же здесь останетесь, монерленги? — без особой надежды в голосе предложил он.

— Не имею такого права, Курт, — ответила она. — Сам знаешь.

Есть вещи, которые нельзя поручить другому. Особенно если носишь номерной знак Школы.

Мир полон зла и заразы. Чума, оспа, снежный жар прокатываются по городам и селениям, собирая свою скорбную жатву. Но они не забирают каждого встречного. Даже у пораженного чумой есть шанс перебороть болезнь, у оспенного — встать на ноги, пусть обезображенным, но живым, у попавшего в путы снежного жара — очнуться после испепеляющего огня лихорадки.