Томмазо продрал озноб. Сразу, словно всплыв из темного колодца, вернулись все слышанные в детстве рассказы, все те страшилки о жутких порождениях Язвы, которыми матери по горло пичкают детей.

Благие, сейчас же весна… Гнилые ветра еще спят, воды чисты и все грязные твари таятся по своим логовам. Или не таятся⁈ Или пришли по его несчастную душу⁈

— Вейтц! — осторожно позвал Томмазо. — Вейтц, просыпайся!

Вейтц не слышал. Он повернулся на бок и безмятежно похрапывал. Чувствуя, что вот-вот разрыдается, Томмазо вскочил с лавки и принялся трясти щитоносца.

— Вставай! Вставай! Встава-ай!

Шлепанье нарастало. Резкое, словно частая дробь дождя. Словно ладони сжались в твердые кулачки, готовые проломить стену.

— Сдурел⁈ — Вейтц спросонья рванулся и отвесил Томмазо сильнейший тычок в лицо. — Порешу, сморчок!

Томмазо откатился к очагу. Кровь из рассеченной скулы текла на губы. Вейтц во мраке застыл на месте, выставив руки для обороны, и вслушивался в перестук, часто дыша.

— Что за шутки⁈ — проревел он, хватая со стола арбалет. — Кто ломится⁈

Внутренняя дверь распахнулась, в глаза ударил свет. Томмазо загородился рукой, зажмурился, отползая в угол.

В проеме стояла тетка Джемма, бледная, с собранными в узел волосами и железной лопатой на изготовку. За ее спиной, словно взъерошенный котенок, жалась девчонка. Глаза ее были дико вытаращены, в одной руке — мотыжка, в другой — светильник с горящим фитильком.

Тетка Джемма оглядела комнату.

— А ну, ребятки, — недобрым шепотом сказала она. — Ну-ка заткнулись.

И Томмазо внезапно понял, что кроме Вейтца, никто в доме не спал.

Луна ползла по небосводу, точно усталая галера. Говорят, на Мраморном архипелаге есть поверье, что ночное светило — призрачный корабль, перевозящий души с берега бренного мира на берег вечный. Оно плывет по небу, меж звездами и планетами, словно меж островами, собирая пассажиров и постепенно погружается все глубже в темные воды вселенной, наполняясь грузом сомнений, страстей, пороков, пока не перевернется под этой тяжестью в новолуние. Те, кто сумеет отбросить все лишнее, ненужное, земное, доплывают до обетованного берега, а остальные…

Благие, что только не лезет в голову! Призрачный корабль, надо же… Человек, который рассказал ей эту легенду, сам оказался ненадежным и лживым, как месяц, и так же легко исчез в тумане времени, как меркнет месяц при наступлении дня. Может, и впрямь лежит где-нибудь на морском дне — ведь не зря же Йеспер шатается по Тормаре в одиночку! — и жадные крабы давно полакомились его наглыми бледно-зелеными глазами. (Эрме передернуло при этой мысли).

И только память продолжает выбрасывать воспоминания, словно прибой — обломки разбитого при кораблекрушении корабля. Щепки, ни на что не годные, но такие острые…

Сегодня поистине день колкой щепы.

— Ш-ш-ш, — Стефан Ройтер вскинул кулак, привлекая внимание. — Слышите?

Они насторожились, но поначалу ничего не услышали. Дымный кедр легонько качал ветвями, фыркнула вдали лошадь, стукнув копытом.

— Вот, — Ройтер поднял палец. — Вот. Снова. Оно?

Теперь и Эрме различала, как шелестят камешки под плоскими ступнями.

— Да, думаю. Оно. Они.

— Ну, Стефан, не подведи, — сказал Крамер. — Сделай все чисто.

— Не бойся, командир, — хмыкнул Ройтер. — Главное, чтобы болтов достало.

Он вскинул арбалет и принялся искать цель. Эрме приподнялась, отодвинув нависшую ветку. Лунный свет давал возможность различать кустарник на дальнем краю поляны и ближнюю осыпь, но тени были глубоки. Создания ночи привыкли таиться в тени, но сейчас им придется показаться, пусть и на короткое время.

— Слева, — прошептал Курт. — За валуном.

Ройтер только кивнул. Он, видимо, выжидал, пока цель не приблизится. Эрме и сама теперь различала приземистые силуэты, копошащиеся на склоне. Один, второй, еще двое…

Она чувствовала странное спокойствие. Это всего лишь охота, пусть дичь в этот раз непривычная. Но в сущности, чем это отличается от засады на черного горного медведя? Лукавый Джез постоянно таскал ее на медвежьи травли. Однажды она даже сидела на помосте с копьем, вот так же поджидая добычу.

Тени двигались на краю поляны, словно не решаясь приблизиться. Все труды по естественной истории Тормары, сами по себе весьма путанные и спорные, сходились в одном: бродильцы неразумны. Жажда человеческой плоти выводит стаю наружу из подземной норы и заставляет следовать за вожаком-разведчиком, как стадо овец — за старым бараном. Если бы не странная способность парализовывать внимание жертвы своим близоруким желтым взглядом, они были бы не опаснее мелкого волка с лавовой пустоши. Самые простые и незамысловатые твари из всей проклятой фауны Язвы.

Разглядят ли они, что вожак мертв? Или почуют? Испугаются? Или все же подойдут ближе? Ветер сопутствовал людям, но насколько тонко чутье тварей, Эрме могла лишь догадываться.

Одинокая тень, припадая к земле, поковыляла через террасу к каменной горке. За ней двинулась другая, третья… Эрме видела, как напряглась спина Ройтера. Легионер выцеливал дичь.

Щелкнул спусковой крючок. Болт врезался в тело, отбросив бродильца шагов на пять, и тот же миг Крамер ударил кремнем, высекая огонь. Комки горящей промасленной пакли полетели вниз, на камни, высветив бледные оскаленные морды и синюшные тела. Клаас уже зажигал факел.

Ройтер бешено крутил ворот арбалета. Вот он снова вскинул его, и новый болт ушел в полет и отыскал цель. Эйрик Штольц решил не остаться в стороне и бросил в одну из тварей кинжал. Попал в бедро, и бродилец, завыв, заметался, ударился боком о камни, упал, суча лапами и истекая кровью.

Ворот работал снова — Ройтер явно намеревался подтвердить славу самого быстрого арбалетчика в Легионе. Еще две твари кинулись врассыпную, шлепая между камней. Свистнула стрела, тварь споткнулась на бегу и упала, как подкошенная.

— Вон еще один! — заорал Штольц. — Удирает!

И, не совладав с азартом, он вырвал у младшего Крамера факел и спрыгнул наземь.

— Эйрик! — крикнул капитан, но Штольц уже в три прыжка преодолел расстояние до каменной горки, схватил булыжник и со всей силы запустил в спину бродильца. Эрме поморщилась, услышав, как омерзительно хрустнули кости и как тело покатилось вниз по склону.

Настала тишина, прерываемая лишь хрипением раненой твари. Эйрик Штольц повыше поднял факел, освещая поляну, вытянул из ножен чикветту и, подойдя к бродильцу, быстро ткнул острием.

Хрипение прекратилось.

Ройтер опустил арбалет. Лицо его было невозмутимо.

— Мишени кончились, монерленги?

— Да, Стефан, — ответила Эрме. — Удачная охота, джиоры.

В стае редко когда бывало больше пяти-шести особей. И если они не напали все разом, значит, или больше никого и не было, или оставшийся был стар или слишком слаб. Если такой и высунется из норы, то в конце концов крестьяне добьют его сами. Основное дело они сделали. Долина Монте Россо очищена от дерьма.

Завтра вернемся в Фортецца Чиконна, подумала Эрме, спрыгивая наземь прямо в руки капитана Крамера. Пара дней передышки — и в Тиммори, дела не ждут.

Она вышла к каменной горке. Голова бродильца таращилась на разгром, учиненный его стае.

— У него зубы не ядовитые? — спросил Штольц с края поляны. — Я выбью парочку — парням в роте показать…

— Не вздумай! Весь будешь в этой слизи, а мыться негде.

— Как скажете, монерленги, — отозвался он обиженно-дурашливым тоном. — А я-то ожерелье собра… Монерленги…

Голос Эйрика звучал придушенно, словно легионер подавился. Эрме оглянулась и увидела, как Штольц пятится, выставив чикветту перед собой.

Сначала она различила только тьму за камнями, мглу, в которой теплой россыпью зажглось множество светлячков.

И лишь миг спустя пришло понимание.

— Ушли⁈

Вейтц стоял у порога, лицом к двери, выставив арбалет перед собой. В рыжем свете лампадки лицо его казалось очень бледным. Лоб усеивали капли пота. Девчонка, прижавшись к оконной раме, вслушивалась в ночные шорохи. Мотыжка в руке ходила ходуном.