В голосе его не было заметно сожаления, только констатация факта. Ремесло ловчего и в самом деле считалось донельзя опасным, пожалуй, даже опаснее плавания на Берег Крови. Однако прибыль была настолько велика, что поток отчаянных голов, желающих рискнуть шкурой и заработать состояние, не иссякал. Слуги Черного Трилистника могли выбирать людей на свой вкус и знать, что на место выбывшего всегда придет новичок.

За одну удачную «прогулку», как цинично называли Ловцы свои экспедиции, можно было озолотиться, ведь ловчие не шли наугад. Каждая вылазка осуществлялась по заказу того или иного тормарского правителя или самого Лунного престола, и разрешение утверждалось Черным Трилистником (за что взималась отдельная и весьма немалая плата).

— Сколько раз вы бывали за Занавесью? — спросила Эрме.

— Восемь раз, монерленги, — ничуть не удивившись вопросу, ответил Висконти. — Дважды капитаном у Великого мастера Джованни да Брейо, а после его гибели стал ловчим его отряда.

Эрме краем глаза заметила, как Крамер невольно сделал шаг в сторону. Для греардца человек, столько раз оказавшийся лицом к лицу с порождением Язвы, воспринимался как существо, от которого следует держаться на расстоянии. Она не сомневалась, что Висконти тоже это заметил. Капитан, знал бы ты, насколько часто ты, бывало, встречал подобного человека…

— Восемь и идете в девятый?

— Именно так, монерленги. Я намерен превзойти Великого мастера Роберто Манчиа. Он побывал в Язве четырнадцать раз.

— Насколько я помню, это закончилось довольно дурно. И не только для него.

— Все когда-то заканчивается. Какая разница, как, если заканчивается.

Эрме почувствовала, что разговор явно сворачивает в сторону. Странное дело: бесстрастный тон и четкие короткие ответы Массимо Висконти не вызывали желания прервать беседу, напротив словно побуждали задавать новые вопросы. Словно в воронку затягивает, подумала Эрме. Чувство опасности не притуплялось, но теперь к нему прибавился интерес. К самому человеку или к его роду занятий? Или одно неотделимо от другого?

— Итак, вы пришли за благословением и…

— Застал это непотребство. Я послал людей осмотреть окрестности, и они наткнулись на брата или кузена вашего дикаря, шарящего по кустам. Как я понял, поиски зашли в тупик.

— Точно мы этого не знаем, — заметила Эрме.

Массимо Висконти коротко кивнул и заметил, без интереса взглянув на очаг:

— Вот что значит посвящать время отвлеченным умствованиям. Раз — и вся твоя философия превращается в пепел.

— Не вся, — неожиданно сказал Тадео.

Во время разговора он тоже отошел в сторону, к столу и занялся перелистыванием тетради. Эрме мысленно выругалась. Они так старательно пялились на сгоревшие бумаги, что едва не пропустили уцелевшие. Те еще дознатчики.

— Как я вижу, страницы пусты, — Висконти с высоты своего роста без труда заглянул через плечо Тадео.

— Не совсем, — Тадео протянул ей тетрадь. — Вот здесь, посмотри.

Листы желтоватой дешевой бумаги и впрямь избежали карандаша или пера. Все, кроме одного. Внизу самой последней страницы, где по традиции автор должен поставить знак Трилистника, дабы подтвердить, что все должное — сказано, и иного не последует, были четким почерком выведены два слова на квеарне.

Они молчат.

— Ты издеваешься, Тадди! — простонала Эрме вполголоса, так, чтобы не расслышал ушедший вперед Массимо Висконти. — Ты не можешь меня заставить туда лезть. Я почти пожилая дама, у меня ноги гудят…

Тадео, размеренно пыхтевший рядом, улыбнулся и также шепотом ответил:

— Давай я тебя посажу себе на плечи.

— Нет уж! Ты меня уронишь! Как тогда, когда мы забрались в тот жуткий подвал.

— Это было давно. И я нечаянно. Я задумался…

— Нечаянно он. А у меня шишки неделю синели. Меня бабушка знаешь как проучила!

— Как будто меня она пожалела и кормила медовыми коврижками.

— Тебя не заставляли вышивать крестиком!

— Да, меня всего лишь отправили в караулку изучать приемы владения глефой.

Эрме не выдержала и засмеялась, представив Тадео —щекастого неповоротливого мальчишку, вооруженного длиннющей глефой. Наверняка цеплялся древком за все углы, вызывая смешки легионеров.

Единственным оружием, которым ее родич научился сносно пользоваться, была тризубая рыбацкая острога. Да и то Тадео брался за нее редко — жалел рыбу.

За всей этой шутливой перепалкой они добрались наконец до подножия высоченного утеса, поросшего частым кустарником. Ржаво-красная скала нависала над окрестностями, словно гигантская наковальня. По крутизне, точно муравьи, карабкались люди из отряда Висконти, то исчезая за кустарником, то показываясь вновь — черные фигурки на фоне раскаленного камня.

Массимо Висконти остановился.

— Надеюсь, вы не устали, монерленги? — невозмутимо осведомился он.

— Нисколько. — Эрме небрежно закинула за ухо выбившуюся из-под сетки прядь волос. — Но я надеюсь, что ваше настойчивое предложение отправиться сюда имеет под собой веские основания.

— Поверьте моему опыту, монерленги, это наилучший вариант. Здешний лес, пусть он и кажется обманчиво спокойным, не самое уютное место для ночлега. Пребывание у «скорлупки» после всего произошедшего может быть опасным. Мы ведь так и не выяснили, что именно произошло.

— Однако Черныша вы посоветовали оставить у заводи.

— Эта порода ко всему привычна. Да и пес его с ним. Дикарь уведомит, если фратер Бруно все же объявится. Мы же переночуем в Убежище и поутру вы сможете вернуться к вашей фару. Джиор наместник подтвердит мою правоту, не так ли?

Тадео кивнул, не тратя сил на слова. Эрме и сама чувствовала, что придраться не к чему, но ощущение опасности не желало исчезать. Быть может, это неотъемлемая часть личности ловчего?

Массимо Висконти молча ожидал ее решения. Сейчас, при солнечном свете глаза его казались почти прозрачными, напоминая голубоватый, не тающий при зное, равнодушно-спокойный лед.

Говорят, что Язва высасывает из человека, рискнувшего ступить за Занавесь тумана, жизненные соки, истощая, истончая, обесцвечивая. У Аррэ глаза были бледно-зеленые. Она никогда не спрашивала, от рождения ли это или пришло позже. А ведь могло, наверно…

— Что ж, джиор Массимо. Раз так, полагаюсь на ваш опыт. Ведите.

Где-то через час она сидела на траве, стянув сапоги и с облегчением растирая ладонями щиколотки. Ноги не просто гудели, они готовы были отвалиться.

Тадео, раскинув руки, лежал на траве рядом. Подъем вымотал и его — Эрме видела, как тяжело вздымается его грудь.

Висконти, все такой же равнодушно-спокойный, бродил в отдалении, наблюдая, как его люди разбивают лагерь. Он, кажется, даже не вспотел. Разве что рукава закатал чуть выше локтя, обнажив бледные руки.

Крамер — он, как обычно, следовал в арьергарде — еще карабкался по круче. Иногда из-под ног его сыпались камешки и земля, и слышалось едва различимое бодрое насвистывание. Лазание по козьим тропкам явно навевало капитану воспоминания о родине. Что ж, по крайней мере отвлечется от утреннего приключения на озере и перестанет злиться.

Наконец Эрме ощутила в себе достаточно сил, чтобы обуться, подняться на ноги и осмотреться.

Вид на окрестности поражал. Высота была приличная — сердце неприятно екнуло, когда она подошла ближе к краю утеса. Отсюда открывалась обширная панорама на кучерявые кроны пиний, елей и дымных кедров, меж которыми то тут, то там красными свечами вставали голые скалы. Лес тянулся и вправо, и влево, насколько видел взор. Отсюда нельзя было различить ни заводь, ни «скорлупку» фратера Бруно, ни даже Дикий мыс, где оставалась фару. Все поглощала лесная зелень.

Само озеро, далеко впереди, за деревьями словно слабо поблескивало на солнце, отражая в себе бледно-голубые небеса. Вчера, смотря с противоположного берега неподалеку от Тиммори, Эрме не могла и представить, как на самом деле обширны и дики здешние леса. Тогда все внимание притягивало само озеро, но сейчас Тиммерин казался чем-то далеким и малозначащим. Все зависит оттого, с какой стороны глядишь.