— Сядь!

Эрме села. Герцог тоже.

— Разорались, будто пьяный сброд, — проговорил Оттавиано. — Остыньте оба. Никто и никогда не собирался отнимать у тебя перстень, Эрме. Раз отец так решил — его воля. Другое дело, что ты не готова, Эрме. Не к Искре — я понятия не имею, что такого в перстне, да и ты, сдается мне, тоже. Но вот к тому, что к перстню прилагается, ты не готова.

Эрме желала бы возразить, но внезапный запал ее угас, и она угрюмо сидела, вцепившись пальцами в край скатерти.

— Да, видел я, как он тебя натаскивал, но не всякая наука идет впрок. И потому Саламандра ты или нет, но принимать решения и лезть в политику мы тебе не позволим. Именно это и желал сказать герцог. Не так ли, Сандро?

— Так, — проворчал герцог, не смотря на Эрме. — И нечего здесь выкаблучиваться.

Сандро тоже было не по себе, поняла она. Возможно, даже чуточку стыдно.

— Ты не думай, что мы тебя прочь вышвыриваем, — успокаивающим тоном произнес герцог. — Земли твои и за тобой останутся. Желаешь заниматься Школой — в добрый путь! Ты еще молода — так и живи в свое удовольствие. Да, и если любовника заведешь, осуждать не будем. Только выбирай кого поприличнее…

— Снова тебя заносит, брат, — поморщился Оттавиано. — Что ты такое говоришь?

— Жизненные вещи, — ответил Сандро. — Присутствовать будешь там, где это положено по церемониалу. Приемы, Советы, как полагается. Но что тебе говорить, решим мы. И чтоб без выкрутасов, Эрме. Без выкрутасов.

Вот значит как. А она-то, дурочка, уцепилась за камень. Как будто в нынешней жизни что-то значат традиции и символы! Сандро оказался неожиданно умнее, чем она ожидала, он просто обошел препятствие. Его не интересовала форма. Лишь суть.

Но что здесь форма, а что содержание? Мысль эта мелькнула и исчезла, утонув в горечи осознания собственной ошибки.

Возразить по сути было особо и нечего. Даже и пожелай она биться с за власть с родным отцом и дядей, что она могла противопоставить им двоим? Ничего. Земли, где она не была ни разу за два года и даже не знает толком, сколько они приносят дохода? Сторонники? Войско? Где все это?

И это против титула, герцогской казны и армии, что обожает Тавиньо Таорца, Спасителя Тормары. Бессмысленно. Смешно. Да и откровенно ненужно.

Она не готова, вот и все.

Глупая девчонка, заносчиво решившая, что ее слабая фигура что-то да значит на игральной доске. Но — раз! И ты уже заперта вне игрового поля. Не готова — значит, принимаешь поражение. И радуйся, что не расплачиваешься ни жизнью, ни свободой.

— Ну, что? — завершив свой монолог, спросил Сандро. — Уразумела, девочка?

— Вы герцог, — ответила Эрме. — Ваша воля — закон для меня.

Таорец смотрел на дочь пристальным взглядом. В уголке его губ таилась колкая усмешка. Над ней, над братом, над всем миром?

— Вот и молодец! — просиял Сандро, словно враз сбросив с плеч тяжкую ношу. — Вот и славно! Вот и решили спокойно, по-родственному… почти без выкрутасов… Давайте выпьем, что ли.

Эрме приподняла кубок. Рука дрожала то ли от тяжести, то ли от пережитого нервного напряжения. Вино пролилось на скатерть темным пятном.

Слишком тяжелая ноша. Слишком тяжелая ноша…

Она сочла разговор законченным и собиралась удалиться, но герцог не отпустил.

— Еще одно дело, Эрме, — хмельной и довольный Сандро положил руку ей на плечо. — Сделай мне одолжение. По-родственному, а? Переберись в матушкины покои.

Эрме недоуменно воззрилась на дядю. Матушкины покои? Но она и сейчас занимает комнаты своей матери. Или?

— Вы имеете в виду комнаты герцогини Оливии⁈ Но они теперь принадлежат вашей супруге…

— Она не может там жить, — Сандро поморщился. — Наотрез отказывается. Говорит, что обстановка слишком строга и непривычна. Черный дуб, резьба, светильники эти… Еще ее мучают какие-то шелесты и шепотки, то и дело знобит и постоянно кажется, что на нее кто-то пялится. И она до жути боится фресок.

Эрме слушала в полном изумлении. В детстве она проводила у бабушки много времени, а вовремя эпидемии снежного жара, после смерти кузенов, и вовсе жила у герцогини. И надо сказать, обстановка там нравилась ей куда больше, чем в ее собственной детской. А еще там была лучшая во дворце ванная, в эклейдском стиле, с водопроводом и дельфиньей мозаикой по стенам.

— Наши бывшие комнаты обещаны Джезу, и свое слово сыну и наследнику я не нарушу. Сделай милость, Эрме, поменяйся с ней, — задушевным тоном попросил Сандро. — Она не спит, бабы ее не спят (этим просторечным словом герцог поименовал фрейлин герцогини). Я к жене ночью не для того иду, чтоб истерики слушать. А мебель из черного дуба выбрасывать и фрески Лауриньо замазывать из-за женской прихоти — это ж какой бесчувственной скотиной надо быть.

Эрме все еще сомневалась. Сандро истолковал ее молчание по-своему.

— Да ничего люди не скажут. Ты Саламандра. Может, мы с тобой по ночам государственные дела обсуждаем? Да, знаю я, что ты у себя там на свой лад обустроилась, все стенки и потолок по последней моде расписала, библиотеку завела. Но что тебе, Старой Тетки мало? Вот держи. За неудобства.

Сандро выгреб что-то из поясной сумки и на раскрытой ладони протянул ей.

Это было бабушкино рубиновое ожерелье. Пятнадцать камней в оправе из тончайшего, словно кружево, золота. Оно считалось семейной реликвией и по обычаю должно было принадлежать новой герцогине.

Эрме посмотрела на отца. Оттавиано Таорец разлепил веки и одобрительно кивнул, давая согласие.

Эрме протянула руку и осторожно сжала пальцы Сандро в кулак.

— Отдайте это вашей супруге, ваша светлость, — проговорила она. — Она герцогиня, и камни эти будут ей к лицу. Мне нравится роспись Лауриньо, я люблю черное дерево с Эмейры и с удовольствием переселюсь в бабушкины покои.

— Ответ настоящей Гвардари! — возрадовался герцог.

Оттавиано иронически возвел очи горе. А потом снова опустил веки.

— Кстати, о Старой Тетке, — герцог спрятал ожерелье и вновь потянулся за кубком. — Надеюсь, там толстые стены, и шум не будет отвлекать тебя от твоих ученых занятий.

— Шум? — спросила Эрме. — Кто будет шуметь в Старом парке?

— Рабочие. Ты, что, не знала? Отец же отдал приказ начать разбор Старого дворца.

— Впервые слышу, — пробормотала Эрме. Развалины никто не трогал десятки лет. Они с Тадео лазили туда в детстве, и Эрме помнились темные коридоры, ведущие то в никуда, то в жуткие провалы подземелий, колодцы комнат, нависающие над головой обломки балок, пыль и крысы. Именно там она однажды, желая рассмотреть старый гобелен, не удержалась на спине оступившегося Тадео, сорвалась и провалилась сквозь гнилые перегородки куда-то вниз, подвернув ногу и до крови расцарапав руки. Поверить, что кто-то решит вторгнуться в этот мир запустения, было сложно.

— Это последний его указ, — пояснил Сандро. — Написанный его рукой, подписанный и заверенный личной печатью. Мы нашли его здесь, в папке с документами, когда разбирали стол. Работы начнутся с правого крыла, и знаешь, каково условие? Нужно добраться до старой библиотеки и постараться вынести оттуда, все, что еще не сгнило. Он даже приложил набросок плана, с указанием, где были нужные помещения.

— Сложная будет задача, — заметила Эрме.

Правое крыло почти полностью ушло в провал. Они с Тадео туда и не совались, ограничивая свои вылазки центральными помещениями. Лишь раз решились подобраться поближе, но тут же позорно сбежали. Правое крыло было там, где наползала подземная жуть, и дышать становилось невмоготу.

— Сложная, — подтвердил Сандро. — Я бы просто вывез крупные обломки, а остальное сровнял бы с землей, засыпав яму. Но у отца был другой план. И знаешь, кого он нанял руководить работами? Этого ферратского умника, того парня, который нашел ту, дико древнюю рукопись, что наделала столько шума… Забыл, как называлась… Ну, помнишь? Скандал же еще был на всю Тормару…

— «Анналы Безлунного Века» Марцеллина, — подсказал Оттавиано, не размыкая век. — Отец нанял младшего Танкреди. Блудного Лиса.