— Ты тоже иди, — обратилась она к Тадео.

— Я останусь, — проворчал он. — Но знай: ты сейчас совершаешь очень неправильный поступок.

— Возможно, — согласилась она, торопливо вынимая серьгу из мочки уха: ритуал требовал присутствия чего-то, что сошло бы за маятник, желательно с прозрачным камнем, способным пропустить солнечный свет. Вместо бечевы будет шнурок от безрукавки.

— Одумайся, — еще раз попросил Тадео, наблюдая, как она продевает шнурок в в петлю серьги.

— Помолчи, — велела Эрме. — Я вспоминаю слова.

Она даже зажмурилась, пытаясь представить, как выглядят страницы книги, какого цвета шрифт и где расположены иллюстрации. Обычно такой прием всегда помогал сосредоточиться, но сейчас она то ли волновалась, то ли слишком переоценила свою способность запоминать тексты.

Общее помнилось, детали ускользали. Слишком много времени прошло с той поры, когда она глядела на этот пергамент последний раз.

Яркий свет пробился сквозь ресницы — это солнце поднялось из своего плена и осветило склоны Ламейи.

Медлить было нельзя. Она сжала бечеву с серьгой в левой руке и, не глядя на Тадео, склонилась над отшельником.

— Николо Барка! — позвала она. — Николо Барка, идущий за край ночи, посмотри сюда, чтобы солнце могло пойти с тобой!

Она не особо надеялась на ответ, но веки умирающего дрогнули и открылись. На миг Эрме увидела черноту, полностью затопившую его глаза…

Свет заслонила крылатая тень. Тадео предупреждающе крикнул, но чернота так притягивала, что Эрме промедлила. А в следующий миг тень ринулась с неба прямо на нее.

Острые когти царапнули Эрме по щеке, разрывая кожу. Мощные перья прорезали пустоту над ее головой, разметав волосы, и врезали по уху, словно отвесив оплеуху.

Она вскрикнула, потеряв равновесие, и разжала руку с маятником. Бечева упала на грудь Николо Барке, но Эрме было не до нее: ястреб атаковал снова. Когти ударили в плечо, располосовав безрукавку, и Эрме прямо у своего лица увидела острый изогнутый клюв и злой желтый глаз. Ястреб пронзительно крикнул, делая поворот в воздухе для нового нападения.

Еще две или три крылатые тени упали с небосвода, словно откликнувшись на зов.

Тадео вскочил и, рывком подняв ее на ноги, потащил прочь. Ястребы гнали их по поляне, вытесняя за кострища, разрывая когтями одежду, царапая лица, и неизвестно, как долго бы длилось это позорное бегство, но внезапно птицы отстали, словно безумие отпустило их.

Эрме не знала, что и думать. Она стояла, держась за Тадео, оглушенная, исцарапанная…

— Гляди! — сказал Тадео. — Еще одна!

Эта птица была меньше, чем прочие, и другого окраса. Крылья ее словно заливала кровавая краска, и рябины на груди были того же грозного оттенка. Ястреб сделал круг над поляной и с грозным криком спикировал вниз, прямо на лежащего человека.

На миг Эрме уверилась, что сейчас когти ястреба вопьются в лицо Николо Барки, неся отмщение за убитого в «скорлупке» собрата. Но птица вцепилась в плечи человека, и раскинув для равновесия крылья, замерла над его головой.

— Он смотрит! — пораженно прошептал Тадео. — Ястреб смотрит!

Другие ястребы молча носились вокруг, не подпуская людей. Ветер от крыльев обдувал лицо Эрме, кровь бежала по щеке, заливая шею и воротник. Время ускользало.

Птицы отнимали ее единственный шанс, и Эрме чувствовала, как ярость затапливает ее, преодолевая суеверные страхи. Она нагнулась и схватила с земли камень, собираясь швырнуть его в крылатую круговерть, но Тадео сжал ее руку своей лапищей, не давая сделать бросок.

Внезапно ястреб вновь вскрикнул и взмыл в небо. Остальные последовали его примеру, и стая рассеялась, устремившись в разные стороны. Еще миг — и они сделались лишь точками в бескрайнем небе, оставив тело Николо Барки лежать на измятой траве.

Наверно, они бы стояли так долго — ошарашенно пялясь в небо, как сущие дурни, но события решили иначе. События нынче вообще как с цепи сорвались.

С кручи посыпались камешки. Эрме повернула голову на звук.

— Это еще кто? — почти простонала она.

Люди. Они шли черными тенями, подымаясь по круче, возникая из-за зарослей ржаволиста. Они казались порождениями этой чернильной душной ночи, внезапно очутившимися под солнцем.

Человек тридцать или около того. Мужчины, подростки, женщины — все одинаково грязные, запыленные, одетые бедно и неряшливо. И все поголовно вооруженные. Такого собрания разномастного старого железа, пожалуй, не нашлось бы и на сборе городского ополчения.

Появившийся с другой стороны поляны Крамер, не тратя слов, вытащил чикветту и пошел навстречу. Лицо его стало злым — капитан явно решил, что сейчас отыграется за все неудачи своего пребывания на Тиммерине. То, что он один против по меньшей мере десяти мужчин, его совершенно не волновало. Зато здесь было все понятно: бой, железо, кровь.

— Это Форга, — с легким беспокойством сказал Тадео и, возвысив голос, приказал:

— Капитан, оружие лишнее!

Крамер и не подумал повиноваться. Он нацелил чикветту на предводителя всей компании — тяжелого коренастого детину, вооруженного здоровенной рогатиной — с такой в самый раз идти на медведя, не то что на одинокого легионера. Детина насупился и покрепче сжал древко.

— Монерленги? — напряженным тоном спросил Крамер.

Она не успела решить, как поступить. А все остальное было словно продолжение сна.

Люди опустились на колени. Неловко, словно такое действие было им непривычно, Копья, топоры, иззубренные ножи легли в пыль. Крамер аж подавился от такой неожиданной подставы.

Лишь один незнакомец остался стоять. Раньше он был скрыт фигурами сородичей, но теперь возвышался над склоненными спинами и шеями, словно оборванное огородное пугало. Тощий, с несуразно тонкими руками, торчащими из рукавов, словно коричневые плети, он опирался на ошкуренный сук дерева, используя его вместо костыля. Жидкие седые космы волос вздымал ветер, закрывая лицо.

— Что ты такое задумал, Дарте? — нахмурился Тадео.

Человек шагнул вперед, и Эрме отметила, как поспешно люди отодвигались, давая дорогу вожаку. Здоровенный детина торопливо отодвинул лежавшую на земле рогатину, чтобы человек не зацепился за нее костылем или носком истертого кожаного башмака. Человек достиг крайнего кострища и вытянул шею, смотря на тело Николо Барки. Острый подбородок его подрагивал. Наконец он тяжко вздохнул и повернулся к Эрме.

— Псы пришли, — произнес он, — ибо псы виновны.

Лицо его было пропеченным солнцем, морщинистым и словно присыпанным седой пылью там, где полагается быть бороде.

— Псы упустили добычу, — продолжил он. — Псы виновны и просят пощады.

— Кто ты? — спросила Эрме.

— Я Дарте Форга, псарь и пес, творение и тварь, сторож и пленник…

— Многовато слов для лесного дикаря, — оборвала представление Эрме.

Дарте Форга прищурил глаза.

— Твой дед, госпожа, считал иначе, — ответил он. — Он поручил нам службу, но мы оказались недостойны ее.

— Вы должны были стеречь Николо Барку?

— Мы должны были быть псами тумана, ибо такова наша суть.

Странно слышать, когда человек так обозначает, кто он есть. Обычно все мнят себя по меньшей мере львами и благородными барсами. Но как же дед расплатился с этим сбродом? Явно не деньгами, ибо такую оборванную компанию еще поискать…

— Что же герцог Джез обещал за службу?

Она явно попала в цель. Дарте Форга даже выпрямился, прочнее утвердив костыль на земле.

— Нашу память, — ответил он. — Нашу память, нашу честь и наш лес.

— Лес? — насторожилась Эрме.

— Мы жили, потеряв себя, монерленги, — ответил он. — Но герцог Джез сказал, мы можем обрести новое. Он сказал, что если мы будем верны службе, он отдаст нам лес от Дикого мыса до устья Большого Узла.

Все ясно. Бродяги с большой дороги, оборванцы и вернее всего бандиты. Дед брал все, что мог использовать, и приставлял к делу. Действительно ли он собирался выполнить обещание? Действительно ли он его давал?