Городок, впрочем, казался вполне уютным, а местный люд — расслабленным, чуть диковатым и донельзя провинциальным. Такое мнение сложилось у Эрме в прошлые визиты, но подобные места не меняются со временем — они словно бы замирают в его течении.

Разумеется, на них двоих глазели. Легионеры и Тереза, посланные вперед, уже проскакали через весь город к замку, донельзя заинтриговав местный люд, и оттого вдоль главной улицы — узкой и крутой, у дверей домов и таверен столпились жители Тиммори, откровенно пялясь на наместника и его гостью.

Эрме могла представить, какое дивное зрелище они двое являют со стороны: Тадео, вразвалочку попирающий правила приличия голыми лодыжками и кожаными сандалиями (подметки весело и звонко шлепали по камням, а развернуть штанины родич не удосужился), и она, усталая, неумытая, обметающая местную пыль подолом беррирской недоюбки и шаркающая сапогами, как древняя бабка (после долгого пути в седле ноги с трудом привыкали к земле).

Позади шагом ехал неизбежный Курт Крамер с каменным выражением лица, и цокала копытами ведомая в поводу Блудница.

Большей пародии на торжественный въезд в город и представить себе было нельзя. Любой достойный и берегущий свою репутацию дворянин со стыда бы сгорел на месте. Но родовым девизом Гвардари издревле было «Не сгорая», а что до Тадео…

Эрме сильно подозревала, что местные давно привыкли видеть своего господина в таком вот обличии. Джез Первый пришел бы в ярость и без промедления отозвал бы подрывающего престиж власти чиновника, герцог Алессандро долго и со вкусом орал бы на «дурня блаженного», но при молодом правителе Тадео чувствовал себя вольготно, как рыба в глубине озера. За пять лет правления Джезарио Второй был на Тиммерине ровно один раз и сбежал в столицу через неделю, оставив наместника распоряжаться, как тот пожелает. У Эрме же не было ни сил, ни желания критиковать образ жизни Тадео. Его и так осуждали все, кому не лень.

Один виорентийский острослов сказал как-то, что смысл жизни Тадео ди Марко — бесить людей. Казалось, это получается само собой, без всякого осознанного намерения со стороны Тадео, человека кроткого и безобидного…

— Готовься, — неожиданно сказал Тадео, прерывая несвоевременные размышления. Они как раз прошествовали (прошлепали-прошаркали-процокали) мимо отличавшегося некоторым намеком на изящество домом, на балкончик которого высыпали стайкой дамы. — Ибо грядет.

— Что грядет?

— Банкет, — обреченно пробормотал родич, и дома-то старавшийся сбежать с любого мало-мальски официального торжества.

— Может, не надо? — усомнилась Эрме. — Жарко, душно, еда не влезет…

— Придется. Не каждый день этот городок посещает столь значительная персона. Сейчас они растерялись от неожиданности, но вот-вот побегут выкапывать из сундуков подобающие случаю наряды. К вечеру в замок начнется паломничество всей местной знати. На наше счастье ее не так много.

Разумеется, Эрме предполагала, что так и будет. Но все же всеми силами желала бы избежать такого поворота.

— Нет, — она требовательно дернула Тадео за руку. — Этот вечер только наш. Завтра, так и быть, я согласна на все официальные посиделки, но сегодня только я и ты.

Тадео улыбнулся столь знакомой Эрме задумчивой улыбкой.

— Как скажешь, Эрме. Как скажешь.

Когда-то давно, прибыв в Виоренцу на собственную свадьбу, бабка Эрме Оливия привезла в своей свите кузину и близкую подругу Роберту ду Суареш. Девица Роберта вполне освоилась на новом месте и без усилий сорвала крупный куш, заключив брачный союз с Фабрицио Медео, в ту пору канцлером. Рожденная в этом браке дочь, достигнув должного возраста, была выдана за Ипполито ди Марко, гонфалоньера герцогства и одного из самых богатых людей города.

Тадео был третьим сыном этого достойного человека. Он был всего на пару лет старше Эрмэ и вполне годился ей в товарищи по детским играм. Тадео, собственно, и воспитывался-то не в палаццо Кипарисов — родовом гнезде ди Марко, а в палаццо Гвардари, куда под надзор графа Оттавиано передал его родной отец, надеясь, что жизнь в герцогском дворце исправит явные, на его критический взгляд, недостатки младшего сына.

Старшие братья Тадео росли шумными, резкими и драчливыми, и младший — на диво смирный и тихий мальчик — немало претерпел в детстве, поскольку слабые попытки отбиться приводили лишь к бо́льшим проблемам. Сам Ипполито считал сына тюфяком и изрядной бестолочью, о чем честно и предупредил Таорца.

Надежды ди Марко не оправдались: пребывание под опекой Оттавиано Гвардари пообтесало Тадео, добавив знания манер, но ни на пядь не развило в нем воинственности нрава.

Эрме же весьма выиграла от такого расклада, поскольку у нее появился верный компаньон по играм среди развалин Старого дворца, рассматриванию картин и диковин, чтению легенд и сказок и даже обучению травничеству. Последнее, увы, быстро прервали: джиор ди Марко был категорически против того, чтобы сын упражнялся в этом мирном искусстве.

Семья ди Марко обладала в герцогстве значительным влиянием: ей принадлежали плодородные земли по правому берегу Ривары, пастбища и виноградники. Разумеется, все это получал старший сын Лео. Карьерой для младшего Ипполито ди Марко поначалу надеялся все же избрать воинскую службу, но Оттавиано Гвардари быстро отговорил его от столь непоправимого шага. Подросток периодически впадал в ступор на тренировках с оружием, так что его били даже младшие по возрасту щитоносцы.

Тогда из Тадео решили сделать служителя богов и отдали на попечение отца Фелипе, настоятеля Храма Истины Крылатой, дабы он определил, к служению кому из Девяти отрок имеет больше склонности.

Увы, и эта затея провалилась с треском. Отрок не смог осилить толкования Девяти Свитков, задремывал во время бдений, а однажды во время службы столкнул локтем сосуд для приношений на разожженный жертвенник-курительницу, едва не сорвав весь обряд. Отец Фелипе огласил, что «глава сия пуста, как тот сосуд» и отрекся от дальнейшей опеки.

— Понимаешь, я не нарочно, — так объяснял Эрме сам Тадео, когда они сидели в саду палаццо, созерцая закат. Точнее сидела Эрме, а Тадео стоял рядом: родитель накануне задал ему такую трепку, что сесть было затруднительно. — Я просто задумался.

— О ком задумался? — тут же с надеждой уточнила Эрме. — О какой-нибудь девушке?

— Да нет. Просто задумался, — и Тадео улыбнулся.

Эрме тогда только вздохнула. Боги не обидели Тадео ни ростом, ни благородством облика, однако смешливые юные фрейлины виорентийского двора воротили от младшего ди Марко носы, предпочитая более ярких и развязных кавалеров. Неприязнь была взаимной. Тадео, как всегда, вежливый, задумчивый и неуклюжий, откровенно тяготился шумным обществом сверстниц. Тяготился настолько, что Ипполито ди Марко в какой-то миг начал подозревать сына в противоположной наклонности. Однако и эти подозрения не оправдались. Тадео просто отгораживался от всего суетливого мира. Любым светским развлечениям он предпочитал рыбалку на Риваре и долгие прогулки в компании Эрме, либо в полном одиночестве.

— Живет — как в тумане блуждает, — припечатал как-то дядя Алессандро. — Блаженный рыболов, право слово.

Словом, за Тадео ди Марко закрепилась репутация откровенного недотепы и неудачника. Эрме как могла пыталась подбодрить его и со всем рвением следила, чтобы виорентийские задиры не грели свое самолюбие за его счет. Ее злой язык, а также покровительство герцогини Оливии (Оттавиано Таорец к тому времени утратил к бывшему воспитаннику всякий интерес) до поры уберегали юношу от неприятностей.

Но вскоре пути разошлись. Эрме была выдана замуж за Энцо да Маррано и отправилась в Аранту. Тадео тоже не уберегся: вконец раздосадованный его поведением Ипполито ди Марко решил-таки женить чудаковатого сыночка.

Это стало маленькой семейной катастрофой.

Створы ворот были уже раскрыты, а решетка поднята, так что Тадео и гостья без проволочек попали во двор. Челядь, как и полагается, выстроилась у крыльца, и Эрме по неистребимой привычке оценивать все вокруг, присмотрелась к слугам. Людей у Тадео было немного, одеты они были просто — большинство даже не носило цветов господина, однако выглядели сыто и не сонно.