Тереза, однако, придерживалась иного мнения. Сначала она все таки смиряла себя, гордо стоя чуть в отдалении от прочей прислуги, но стоило Тадео начать разговор с мажордомом, на минуту отвлекшись от гостьи, как Тереза выдвинулась вперед.

— Деревенщины! — презрительно прошипела она. — Говорю: дурачье, готовьте ванну, что ли, монерленги с дороги устала. А они ржут — мол, только слабаки в бадейке летом моются. В озере они, что ли, привыкли шкуры тереть?

— Ты что-то путаешь, Тереза, — поморщилась Эрме. Замок, конечно, был древний и запущенный, но чтобы здесь не было возможности смыть с себя дорожную пыль, не верилось. — Уймись и веди себя пристойно.

Тереза поджала губы, но смолкла, и вовремя. Тадео закончил отдавать распоряжения насчет ужина.

— Капитан Крамер, Анте покажет, где могут разместиться ваши люди, — сказал он, и Курт, повинуясь кивку Эрме, отправился вслед за слугой, поручив Блудницу и своего коня заботам конюшонка.

— Ну что, идем в дом, — позвал Тадео. — Как насчет бокала вина?

— Ведро, Тадео. Ведро горячей воды будет в самый раз. А лучше два. А уж три — настояшая роскошь. Посмотри, я же чумазая, словно из Бездны вылезла…

— А разве тебе не по вкусу чистейшие воды нашего Небесного Ока? — невинно поинтересовался Тадео. — Стоит ли разводить огонь по такой жаре…

Наверно, ее лицо вытянулось от изумления, потому что Тадео рассмеялся совершенно по-мальчишески.

— Пойдем, Эрме. Будет тебе водица.

— Благие, Тадео! И ты молчал! — Эрме потрясенно оглядывалась по сторонам, словно ребенок, попавший в волшебный дворец из книги сказок «Триста рубинов фантазии», которую они вдвоем читали в детстве.

Тадео благодушно улыбался, донельзя довольный произведенным впечатлением. Это было еще одной его мальчишеской чертой: он обожал безобидные сюрпризы.

Когда они поднялись в замок, Тадео не повел ее ни в зал, ни во внутренние покои. Вместо этого они направились к маленькой неприметной двери, которая, по мнению Эрме, должна была вести на поварню, либо в кладовые. Однако, когда дверь отворилась, внезапно оказалось, что они попали в узкий внутренний сад, по пояс заросший неизвестной Эрме высокой травой. Даже сейчас, знойным вечером, она источала приятный аромат, мягкий и медовый.

В дальнем краю сада, там, где замковая стена упиралась в красную скалу, по камню шла широченная трещина-пролом. Туда, следуя по едва заметной среди травы тропинке, Тадео и увлек свою гостью. При ближайшем рассмотрении оказалось, что трещина расчищена, а свод укреплен крепкими резными балками. По деревянным опорам вился вьюнок, усеянный крошечными алыми цветами.

Тадео слегка нагнулся, Эрме это не потребовалось. Они очутились в туннеле таком узком, что пришлось прижаться друг к другу. Эрме с интересом разглядывала гладкие стены, явно обработанные человеческой рукой, со следами угловатого орнамента, идущего на уровне глаз. Кое-где в камне были выбиты ниши — там стояли крошечные лампады красного стекла, горящие тонким невесомым пламенем.

— Ты что-то нашел, любитель прогулок? — она прикоснулась к орнаменту, чувствуя под пальцами шершавые резные символы. — Признавайся.

— Сейчас увидишь. Руку даю на отсечение — тебе понравится, — ответил Тадео.

— Левую или правую? — пошутила Эрме.

— На выбор. Смотри. Любуйся.

Туннель расширился, окончившись витой аркой. Тадео подтолкнул Эрме вперед, она шагнула под арку и на миг потеряла дар речи.

Она стояла на пороге просторного грота. Высокие своды поддерживали красные колонны, и по потолку то и дело пробегали светлые дрожащие блики от движущейся массы воды. Да, воды, ибо большую часть грота занимал бассейн — овальная чаша, обнесенная мраморным бортиком. Купальня явно была проточной — у дальней стены журчал, сбегая по камням, ручей — вода падала в бассейн, рождая легкие пенные волны.

Для человека, который за две жаркие недели мылся дважды — оба раза в деревянной бадье, для большего удобства затянутой холстиной, это была сущая милость божья. Но все же не бассейн привел Эрме в восторг. Здесь было нечто гораздо более притягательное.

Статуи. Они выступали из полумрака между колоннами, подсвеченного все теми же красными и золотыми лампадами, и мягкое сияние огоньков, казалось, придавало желтоватому мрамору особое, живое и теплое очарование.

Эрме замерла на пороге, не решаясь приблизиться. На миг вспомнились сны — жутковатые тени на Лестнице, которые мучили ее каждое неудачное полнолуние.

Но нет, здесь не было той опасности, которая наполняла ее видения. Только красота — непривычная, тревожная, но все же несомненная. Все изваяния были высотой в человеческий рост. Они опирались на невысокие постаменты, так чтобы зритель мог прямо заглянуть в мраморное лицо, не закидывая голову назад. Никакой надменной величавости, так свойственной скульптуре периода Полнолуния, никакого вычурного украшательства, что так ценилось при Угасающей Луне. Никакого любования.

Статуи не выглядели идеальными, не смотрелись воплощениями совершенства и изящества. Но они казались почти живыми. Словно обычные люди, остановившись, настолько ушли в свои дела, заботы и мысли, что замерли да так и остались здесь на века.

Эрме медленно шла вдоль стены, вглядываясь в мраморные лица и пытаясь мысленно дать названия увиденным образам.

Воин. Высокий, спокойный, надменный, в тунике и панцире, он опирается на копье, закинув щит за спину. Голова чуть повернута, губы слегка разомкнуты, словно воин обращается к кому-то на соседнем постаменте. Следующий — обнаженный юноша, на согнутой руке которого расправляет крылья рассерженная птица, раскрывая клюв в беззвучном крике. Дальше две женщины. Одна молоденькая, с волосами, словно тронутыми встречным ветром. Туника сползла с плеча, оставив открытой правую грудь. К груди прижат кувшин без ручки с узким вытянутым горлом, на щиколотке выпуклый тяжелый браслет. Вторая старше, со шрамом на щеке, пиниевой шишкой на раскрытой левой ладони и странным волнистым ножом в правой руке. Неподалеку тощий мальчишка, сидящий, скорчившись на земле, в совершенно немыслимой для классической статуи позе и явно вытаскивающий занозу из ступни. Рядом с ним — странное несоответствие! — на земле — шлем с высоким шипастым гребнем, явно не по размеру, и табличка, испещренная значками. Эрме присмотрелась, встав за плечом статуи.

— Это не квеарна, — с удивлением сказала она. Даже сама письменность не имела ничего общего с буквами ' блестящей лунной речи', из которой, точно росток из зерна, родились современные диалекты Тормары. — Что это за язык?

— Не знаю, — Тадео пожал плечами. — Возможно, древнеламейский. Я, сама знаешь, не мастак разбирать письмена.

Эрме рассеянно кивнула. Тадео и впрямь никогда не отличался усердием к учебе. Единственное, что его увлекало (кроме, разумеется, рыбалки) — страшные и таинственные истории, какие повадились издавать современные авторы. Эти, по мнению наставников, «низкие поделки», расплодившиеся с изобретением печатного стана, он читал с упоением.

— Я тебя оставлю, — сказал Тадео. — Там, в нише, — он указал налево, за колонны, туда, где часть грота была отгорожена пестрой занавесью, — найдется все, что нужно для настоящей ванны. Душистое мыло, губки, простыня и все такое прочее. Прислать твою служанку?

— Нет, не вздумай!

Не было ни малейшего желания выслушивать ворчание Терезы насчет срамоты и пакости, которой служанка считала любую обнаженную натуру, будь то фреска, статуя или книжная иллюстрация. Раздеться она сможет и сама…

— Пусть принесет чистую одежду и остается снаружи.

— Как скажешь. Наслаждайся, но не забывай — я и ужин — мы ждем.

Он ушел, и Эрме осталась в одиночестве. Вода манила, покачиваясь и дробя блики на потолке.

Вода призывала не медлить.

Мыло, губка и струи водопада сделали свое дело. Когда Эрме вышла на край бассейна, она чувствовала себе если не юной девой, то человеком, готовым к дальнейшему странствию по жизненному пути. Вода плескалась совсем близко у ног.