«Ох, как бы я хотела сейчас очутиться в бабушкином подвале… с теми бесценными запасами…»

И тут, словно вспышка, в сознании блеснула мысль. «Рецепты! Я ведь знаю их великое множество. Может, готовить что-то и продавать?»

Но энтузиазм тут же наткнулся на суровую реальность. Тело ещё слабое, едва держится на ногах. Да и где взять хорошие продукты? Потратишь рубль, а продашь на пять копеек, не окупив и половины.

«А если продавать не еду, а сами рецепты? — загорелась она новой идеей. — Например, в какой-нибудь городской ресторан?»

Мысль казалась стоящей. Но и на ее пути тут же выросли преграды.

«Бумагу и карандаш я найду, у брата должны быть. А вот кто станет разговаривать с бедной деревенской девушкой в платье с заплатами? Сразу решат, что нет у меня дельных рецептов. В приличное заведение нужно являться в приличном виде. Вот она, главная беда…»

Последние мысли спутались, поплыли, унося её в тревожный, беспокойный сон, где кости с мясом превращались в горы монет, а на пороге стояла Карина с лицом, искажённым злобой, и незнакомый охотник с глазами цвета дымчатого кварца смотрел на неё с подозрением.

Сон оборвался внезапно, как обрывается плёнка в старом проекторе, Марину выбросило в знакомую, родную реальность. В прохладный, пахнущий овощами и сушёными травами бабушкин подвал.

— Я дома, дома, — закричала та, не веря своему счастью. На всякий случай поднялась по ступенькам, попробовала открыть дверь, тщетно. — Сколько у меня минут? — запрокинув голову, спросила у потолка. Ответа, понятное дело, не последовало. — Так, если мне память не изменяет, в прошлый раз я пробыла тут от силы десять — пятнадцать минут. Со мной перенеслось то, что было в руках. Сумки! — воскликнула она.

В одном из углов в коробках чего только не было, но каждая была бережно подписана чётким бабушкиным почерком. В одной из них, словно ожидая своего часа, лежали две добротные, объёмные, на редкость уродливые и до слёз знакомые сумки, те самые, клетчато-клеёнчатые, из лихих девяностых.

— Если они будут висеть на моих плечах, заберу ли я их с собой?

Сердце забилось в тревожном ритме. Дальше действовала на скорости, почти не думая, движимая инстинктом и отчаянием. В первую сумку полетела проросшая картошка — огород-то нужно засаживать!

Сверху полетели все семена, что лежали в одной из коробок.

— Надеюсь, прорастут в чужом мире, — бросила она, набивая сумку так, что швы затрещали.

Сверху поместились пять банок с тушёнкой. Получилось с горкой. Но Марине и не нужно было, чтобы сумки закрывались, главное — вовремя успеть поднять.

Во вторую сумку отправилась старая одежда, обувь, какие-то книги и даже кухонная утварь. Сумки наполнились.

Марина опустилась на массивный дедовский ларь с мукой, ручки сумок на всякий случай перекинула через плечи крест-накрест, а на колени положила два пятикилограммовых мешка, один с сахаром, другой с мукой и всё это прижала пятилитровой бутылью с подсолнечным маслом. Сдвинуться с места в такой позе было невозможно.

— Я готова, — выдохнула она, сжимая в потной ладони кулон. — Забирайте. Только бы сумки не отстали… А то вернусь, а на мне лишь лямки болтаться будут. Но мука, сахар и масло… они должны переместиться.

Ожидание длилось недолго. Примерно через минуту мир снова качнулся, поплыл, и её с силой швырнуло обратно. Не в сильное, спортивное тело, к которому она привыкла, а в хилое, слабое тело Марины Соколовой. И вся неподъёмная тяжесть сумок и мешков обрушилась на него.

— Мамочки… — простонала она, чувствуя, как кости готовы треснуть под непосильной ношей. Но адреналин и яростное желание выжить в новом мире дали ей силы. Стиснув зубы, она сползла с кровати и, волоком, задвинула драгоценную ношу в самый тёмный угол, под кровать.

«Карина туда не полезет, — с облегчением подумала она. — А там… там видно будет».

Во второй раз Марина засыпала с улыбкой на устах. Похоже, время от времени кулон будет возвращать её в подвал. А это значит, что выжить и встать на ноги в этом мире у попаданки с Земли получится.

Утром Марина поднялась раньше всех, сварила кашу, не скупясь, добавила сливочного масла из колодца.

За завтраком она была приветлива со всеми, даже сама наложила кашу Карине, та с подозрением смотрела на золовку.

— Яйца собрала и сварила?

— Нет, что ты, Карина, тебе же их нужно продавать. Просто я устала с тобой спорить и ссориться. Давай хотя бы утром будем приветливы друг с другом.

Невестка не ответила, подцепив кашу ложкой, а Виктор посмотрел на сестру с благодарностью.

— Я днём сварю лапшу, немного в банке осталось сушёной, конечно, без мясного бульона, чуть-чуть добавлю масла сливочного, — Карина тут же попыталась возмутиться, но Марина не дала продолжив: — А Карина отнесёт тебе, Виктор, обед в поле. Если замотать в полотенце, то подольше будет тёплым. Я видела, как жёны носят в поле еду для мужей, — Марина пристально посмотрела на невестку.

— И я хожу! — вспыхнула Карина. — Когда есть что нести!

— Вот и договорились, сегодня днём будет что отнести.

— Спасибо, дорогая жёнушка. Я всегда знал, что ты у меня самая лучшая, — улыбаясь, Виктор погладил супругу по руке.

— Вот и цени мои старания, — откликнулась та, но не улыбнулась.

Ей, ой, как не хотелось идти в такую даль днём. Но и показать всем в деревне, какая она заботливая жена, не помешает. А то последнее время часто начала ловить на себе косые взгляды. А всё из-за Маринки, которая так неудачно попала под камни. Карина, стоило Марине пойти на поправку, тут же забыла, что не позвала ей лекаря в первый день. А соседи всё помнят.

— Марфа, Агриппина, подождите меня, — громко окрикнула, мимо проходящих, соседок Карина. — Я с вами пойду на поле, — женщины остановились возле калитки, удивлённо смотря на соседку. — Обед супругу в поле решила отнести.

Агриппина, женщина дородная, с умными, чуть прищуренными глазами, окинула Карину оценивающим взглядом.

— Идём, коль не шутишь. А дорога-то, милая, не близкая. Не боишься ножки свои изнеженные стоптать? — в её голосе звенела добродушная насмешка.

Карина выпрямила спину, стараясь придать лицу выражение смиренной добродетели.

— Ради сытого мужа и ног не жаль, — отчеканила она.

Соседки переглянулись и залились сдержанным смехом. Этот смех был красноречивее любых слов — они-то знали настоящую цену «заботы» Карины. Взяв свои узелки, женщины тронулись в путь, и вскоре их фигуры, поднимая облачко золотистой пыли, скрылись за поворотом.

— Ушла, — прошептала Марина, затаившись у окна и следя за женщинами взглядом, пока они не скрылись из виду. Затем обернулась. — Аля! Сеня! Идите ко мне.

Дети подбежали, привлечённые таинственностью в её голосе. Аля, внимательная и серьёзная не по годам, тут же насторожилась:

— Ты чего такая странная сегодня? — спросила она, видя, как сестра подзывает их пальцем, будто что-то замышляя.

— У меня есть небольшой секрет, — голос Марины стал совсем тихим. — Поделюсь только с вами. Ни одной живой душе.

— Какой? — выдохнули дети в унисон, их глаза расширились от любопытства. Нет на свете ничего слаще, чем быть посвящённым во взрослую тайну.

— Вы же знаете, что картошки на посадку почти не осталось, — Марина кивнула в сторону ржавого ведра, где лежали жалкие, скукоженные клубни.

— Как не знать, — Аля с досадой пнула ведро. — Виктор обещал найти выход, вот всё ещё ищет. Уж скоро и сажать пора будет.

— Так вот, выход нашла я.

Дети замерли.

— Какой? — прошептал Сеня, впиваясь в сестру взглядом, полным надежды.

— Я ещё зимой, в морозы, припрятала почти целый мешок хорошей, отборной картошки. Про запас.

Дети, не в силах сдержать восторг, взвизгнули и подпрыгнули на месте, хлопнув в ладоши.

— Тш-ш-ш! — строго пригрозила им сестра пальцем. — Тише вы, сороки! Если Карина узнает, визгу будет до самого неба, и прощай тогда наш секрет. Некоторые картофелины придётся разрезать пополам, главное, чтобы на каждой половинке по два-три глазка осталось. Жаль, что резать придётся прямо перед посадкой…