Марина лихорадочно обыскивала комнату. Сумка нашлась в глубине старого шкафа. Письмо лежало сверху, а под ним — туго набитый, увесистый мешок, в котором звенело серебро.

Дрожащими пальцами она развернула листок. Текст был написан твёрдой рукой; резкие, угловатые буквы вбивали жестокую правду в строчки, словно гвозди в доски.

Некий господин Каручергин приносил соболезнования… Марина перечитывала строки снова и снова, пока слова не поплыли перед глазами, пытаясь пробиться сквозь стену неверия. В письме говорилось, что Каручергин был рад видеть сына своего спасителя, предложил ему работу — сопровождать за хорошие деньги обоз в портовый город. Виктор справился блестяще, заслужив уважение. И Каручергин уже строил планы — сделать его на обратном пути начальником каравана, перевезти всю семью Виктора в своё имение, даровать им безбедную жизнь… Но произошёл несчастный случай. На обоз, везущий ценный груз, напали вооружённые бандиты. Виктор, не дрогнув, сражался наравне с охраной, но был ранен и, отступая, сорвался в бурную, холодную реку… Из витиеватых фраз следовало одно: брат пропал без вести. И, судя по официальному тону, шансов на чудо не осталось.

В груди Марины, холодной от ужаса, шевельнулась острая, щемящая жалость. Она мало знала Виктора, но уже начала привыкать к этой семье.

Через час вернулась Карина в сопровождении женщин из деревни, нёсших дымящиеся котелки. Они с удивлением покосились на распахнутую дверь со сломанным замком, но, промолчав, поспешно ретировались.

— После того камнепада ты стала совершенно неуправляемой, — голос Карины прозвучал тихо, но в нём слышалась угроза. Её взгляд, тяжёлый и острый, как шило, впился в письмо в руках золовки.

— Объяснись! — выдохнула Марина, поднимаясь во весь рост. — Пока я не подняла скандал на всю деревню! Что это за письмо? Кто был тот мужчина? И какие гости должны сегодня явиться? Почему они так уверены, что Виктор погиб? Может, его выбросило на берег ниже по течению? Несколько дней прошло, а они уже документы оформили!

Молчание Карины было оглушительным. Оно длилось мгновение, а затем в нём, словно плотина, прорвалось всё, что она так тщательно скрывала.

— Это всё ты! — сорвалась невестка на пронзительный, истеричный крик, её лицо исказила гримаса ненависти и боли. — Ты во всём виновата! Твоя паршивая, чужая кровь! А я говорила Виктору, умоляла его не ездить к этому Каручергину! — ее ноги ослабли, и она медленно, как подкошенная, опустилась на стул.

— Какая кровь? О чём ты? — Марина присела на соседний табурет.

— А о том, что ты дочь этого столичного богача, Каручергина, и одной знатной дамы! — выкрикнула Карина, и слова падали, как удары хлыста. — Любовь у них была безумная, греховная! Та женщина родила почти в одно время с матерью Виктора. Твой хитрый отец заплатил Соколовым огромные деньги, чтобы те навеки замолчали и отдали свою темноволосую новорождённую дочь в обмен на тебя! Думаешь, почему они сбежали так далеко и зажили, как господа? Представляешь, каким был откуп? Целое состояние! А всё из-за чего? Из-за цвета твоих проклятых волос! Белоснежных, как у твоего благородного папаши!

— Но… почему он не оставил девочку себе? — прошептала Марина, и голос её предательски дрогнул.

— Ты что, совсем не знаешь, что такое светские условности? — ядовито фыркнула Карина. — Он что, должен был принести незаконнорождённую дочь в свой фамильный особняк и предъявить жене?

— Но мать… как мать могла с такой лёгкостью отдать своё дитя и забыть о нём?

— А что ей оставалось? — крикнула Карина. — Её законный муж, поверь, поопаснее твоего папаши будет! Ах, говорила я Виктору, умоляла не упоминать о тебе, не отдавать того злосчастного письма! Глупо, как же он глупо поступил! Прошло столько лет, Каручергин давно забыл о твоём существовании. А тут появляется Виктор… Они его погубили… Я же просила его, я умоляла просто рассказать о нашем бедственном положении, не вспоминая прошлого! — её монолог пошёл по второму кругу, погружаясь в пучину отчаяния и злобы.

Марина сидела, словно пришибленная ударом пыльного мешка по голове, сжимая в онемевших пальцах хрустящий лист бумаги. Мир, который она только начала выстраивать, рухнул в одночасье, рассыпавшись прахом обмана, предательства и чужой, давней страсти.

Слова Карины повисли в воздухе, густые и тяжёлые, как дым от только что потушенного пожара. Марина, всё ещё ощущая под ногами зыбкую почву рухнувшей правды, с трудом заставила себя сосредоточиться на сиюминутной угрозе. Её взгляд скользнул по котелкам на столе, принесённым соседками.

— Какие гости… в такое время? — её собственный голос прозвучал приглушённо и хрипло. Она смотрела на Карину, пытаясь понять, о чём думает невестка.

— Сваха! — резко, словно отрубая, прервала её Карина. Её пальцы судорожно сжали край стола, побелев в костяшках. — И жених из города. Теперь я вдова, у которой на руках двое малых детей и незамужняя золовка. Мой долг — выдать тебя замуж. И как можно удачнее. В том доме, куда я тебя направляю, ты не будешь знать ни в чём недостатка. — Она произнесла это с таким ледяным, деловым цинизмом, что у Марины похолодело внутри.

— Тебе же Каручергин целое состояние отсыпал! — воскликнула девушка, с отчаянием указывая рукой в сторону комнаты, где был спрятан злополучный мешок. — Там столько серебра, что получится несколько лет жить безбедно и тебе, и детям! Или… ты можешь снова выйти замуж, не продавая меня с молотка!

— Да что ты понимаешь⁈ — Карина вспыхнула, и её лицо исказила гримаса озлобления и горькой обиды. Голос сорвался на визгливый шёпот. — Кто меня возьмёт с таким «хвостом»? С двумя чужими отпрысками на шее? Будь это мои кровные дети — другое дело! А так? Это наследство от моего покойного мужа! — Она выплюнула последние слова с такой ненавистью, что Марина невольно отшатнулась.

В ее душе что-то перевернулось. Впервые она увидела не просто сварливую и жадную невестку, а загнанную в угол, отчаявшуюся женщину, для которой дети брата были вечным напоминанием о ее собственном одиночестве и несостоявшемся материнстве.

— Карина… — тихо начала Марина, и в ее голосе зазвучали незнакомые ей самой нотки жалости и решимости. Нужно было давить на «больное». — Не бери на душу такой грех. Не продавай меня, как вещь. Отдай меня Егору. Я его уговорю, умолю… Я сделаю так, что он примет в свою семью и Алю, и Сеню. Они будут при нём, как родные. А ты… — она снова кивнула в сторону комнаты, — с этими деньгами… ты сможешь найти себе хорошего, приличного мужа. Без «хвоста». С чистого листа.

Карина замерла, будто её окатили ледяной водой. Она смотрела на Марину широко раскрытыми глазами, в которых бушевала внутренняя буря — расчёт, злоба, а где-то в самой глубине — слабая, едва теплящаяся искра надежды. Затем она резко сорвалась с места.

— Поклянись! — прошипела она, впиваясь в Марину взглядом. — Поклянись, что не тронула ни одной монеты из той сумки!

Марина, глядя ей прямо в глаза, ответила с холодным достоинством:

— Можешь пересчитать. А, кстати… сколько там было? Чтобы я знала, по какой цене меня оценили.

Карина, не отвечая, убежала в комнату и тут же вернулась на кухню, прижимая сумку к груди, как самое дорогое. Она стояла, тяжело дыша, глядя в пустоту. На её лице шла немая, но яростная битва: жадность и расчёт сходились в схватке с внезапной, ослепительной возможностью сбросить с себя ненавистный груз чужой семьи и начать жизнь с чистого листа.

— Ладно, — выдохнула она наконец, и в этом слове была капитуляция, вымученная и неохотная. — Пусть я тебя недолюбливаю… но на твои условия я согласна. — Карине закрыла глаза, словно собираясь с силами. — Сваха сказала, что жених… тот городской… прибудет на смотрины к обеду. Он уже согласился выложить за тебя сорок серебряных. — Она открыла глаза, и в них вспыхнул старый, колкий огонёк. — Будет ли у твоего лесного отшельника пятьдесят монет?

— Будет, — не моргнув глазом, ответила Марина, вкладывая в это слово всю силу своей веры в Егора, в их будущее.