— Ой, матушка, зачем такой сахар на кухню переводить? — лавочник закатил глаза, изображая сердечную боль. — Я у тебя его весь выкуплю, а взамен дам два кило отменной сахарной головы, бери — не пожалеешь!

Но Марина стояла на своём.

Мужчина прекрасно знал цену этому сахару, он был чистый, пусть и менее сладкий, но без вкусовых фруктовых или карамельных привкусов. Такой сахар не стыдно было поставить к королевскому двору. Он был идеален для изысканных десертов, для стола богачей, которые ценили не только сладость, но и безупречный вид. Если тёмный сахар могли купить по праздникам бедные, грамм сто не более, то среднего качества для зажиточного населения сахар доходил по цене до серебряного за голову. За принесённый Мариной сахар лавочник надеялся получить не менее пятидесяти серебряных. Он знал дома, где его могут позволить себе.

«Жаль, мы не в столице, — с тоской подумал Сидор Карпович, — там бы за него отсыпали и сотню». Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по бедному, хоть и чистому, платью девушки. Жадность, острая и липкая, зашевелилась в его душе.

— Семь? — уже неуверенно предложила Марина, сбавляя цену.

— Скажите, голубушка, — лавочник внезапно сменил тактику, и в его голосе зазвучала сладковатая, паучья забота. — А у вас есть ещё такой белый сахар?

— Нет, это всё, — Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она поняла, о чём он думает: бедно одетая деревенская девушка и дорогой, редкий товар. — Наша семья… мы когда-то были людьми состоятельными, — поспешно, почти сбивчиво начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Пока не погибли родители и мы не разорились. Нужда заставила перебраться в деревню. Это… это из старых запасов. Сахар не краденый!

— Сидор Карпович, я подтверждаю её слова. Семью Соколовых все знают в деревне, несколько земельных наделов и старый дом более ста лет за этой семьёй закреплены. Раньше наёмные люди работали на полях, но как Соколовы разорились, то сами приехали жить в нашу деревню, — твёрдо и негромко сказал Егор.

— Верю, верю, — Сидор Карпович раздосадованно махнул рукой, но в глазах мелькнула досада. — Но всё равно более пяти серебряных не дам. Не известно, сколько сахар лежал, в каких условиях. Я беру на себя большие риски, покупая сахар не у постоянного поставщика, а со стороны.

— Хорошо, — быстро согласилась Марина, чувствуя, что дальше торговаться может быть опасно. — Пять так пять.

Монеты, прохладные и увесистые, перешли в её руку. Она сунула их в потайной карман, ощущая желанную тяжесть.

На улице, залитой уже по-настоящему утренним солнцем, Егор нахмурился. Его скуластое лицо выражало недовольство.

— Прости, не знал, что он окажется таким скрягой. Ободрал как липку.

— Что ты, Егор, — искренне воскликнула Марина, глядя на него с теплотой. — Всё прекрасно! Одна я, наверное, и покупателя бы не нашла, а могла и в беду вляпаться. Бедная девушка с таким товаром… Вопросы бы возникли. Так что ты мне очень помог. С меня вафли.

— Ладно, — он кивнул, и его взгляд на мгновение задержался на девичьем лице. — Я пойду.

Он развернулся и зашагал прочь, его высокая, прямая фигура быстро растворялась в утренней толчее. Марина проводила его взглядом, вздохнула, поправила узелок с вафельницей и, прижав к себе кошелёк с монетами, уверенно направилась к ресторану «Жирный гусь».

— Опаздываете, голубушка, — Марину встретил у входа Иван Петрович, его обычно невозмутимое лицо, выражало лёгкую, но оттого не менее весомую досаду. Пальцы, унизанные перстнями, постукивали по стойке.

— Виновата, Иван Петрович, — с почтительным наклоном головы ответила Марина, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Пришлось забежать в лавку по неотложному делу.

— Что ж, идите на кухню. Главный повар выделил вам местечко в уголке. Полагаю, вы желаете сохранить секрет вашего теста втайне? — в его голосе сквозил оттенок снисходительной иронии.

— Благодарю вас. Долго ждать не заставлю.

Кухня «Золотого гуся» встретила её оглушительной какофонией звуков и запахов. Грохот кастрюль, шипение раскалённого масла, влажная жара от кипящих бульонов и властные окрики поваров — всё это сливалось в единый, бурлящий поток. Получив белый, накрахмаленный фартук и тщательно вымыв руки в медном тазу, Марина направилась к выделенной плите.

Она знала несколько рецептов вафель, но выбрала песочные — те, что тают во рту, оставляя послевкусие сливочного масла и тёплой ностальгии. Просеяв муку горкой, она потянулась к маслу…

Спустя некоторое время нежный, ванильно-масляный аромат поджаренных вафель тонкой, но настойчивой нитью вплёлся в грубые, сытные запахи ресторанной кухни.

— Ох, как это ловко у тебя получается, — за её спиной возникла тучная фигура главного повара. Его заинтересованный взгляд упал на старую, потемневшую от времени вафельницу. — А это что за диковинный инструмент? Занятная вещица. У какого кузнеца заказывала?

— Прошу прощения, — голос Марины дрогнул от напряжения, — не могли бы вы… отойти подальше? Форма… бабушкино наследство.

— Ну, делай, делай, — буркнул повар, отступая, но его цепкие, профессиональные глаза успели запечатлеть каждую деталь.

Закончив, Марина тщательно отмыла свою драгоценную вафельницу, бережно упаковала её в сумку, сняла фартук и лишь тогда пригласила главного повара пройти в кабинет. Шествие напоминало маленький ритуал: один из поварят нёс начищенный до блеска чайник с чашками, а Марина — блюдо с золотистыми, хрустящими трубочками, источавшими дивный аромат.

— Ну-с, попробуем, — Иван Петрович, причмокнув губами, протянул руку. Главный повар последовал его примеру. — Аромат… нежный. Текстура… хрустящая, — управляющий говорил медленно, разбирая впечатления по косточкам.

— Но я и сам такое тесто сделать могу, — прожевав, с некоторым пренебрежением произнёс повар. — Что тут покупать? Разве что форму.

— Я готова продать не только этот рецепт и форму, но и ещё три варианта теста для вафель, — чётко, глядя прямо в глаза Ивану Петровичу, заявила Марина. — Сейчас вы пробуете пустые трубочки. Но их можно наполнять заварным, масляным или белковым кремом, сгущёнкой, сладким творогом, фруктовыми пюре… Возможности безграничны.

— Она использовала очень дорогой сахар, рассыпной, — вставил главный повар, обращаясь к шефу. — Какова будет себестоимость одной трубочки? Идея занятная, но платить за то, что я и так умею… А форму мы у кузнеца закажем. Я её хорошо рассмотрел.

Марина почувствовала, как по спине пробежал холодок. Предательские слёзы выступили на глазах, и она потупила взгляд, чтобы их скрыть. Неужели всё было напрасно? Все её надежды, вся эта рискованная авантюра?

— Девушка, не расстраивайтесь, — голос Ивана Петровича прозвучал почти отечески. — Я не могу платить за то, что уже знают мои повара. Но, возможно, у вас есть что-то ещё? Что-то… уникальное?

— Есть, — выдохнула Марина, заставляя себя поднять голову. — Многое. Сладкое, солёное, супы-пюре, изысканные гарниры…

— Что такое «сгущёнка»? — Иван Петрович взял вторую трубочку, разглядывая её с профессиональным интересом.

— Это особая сладость, Иван Петрович. Густое, тягучее молоко, уваренное с сахаром. Рецепт могу продать.

— Хм… — управляющий откинулся на спинку кресла. — И много ли у вас таких рецептов, дорогая моя?

— Много. Бабушкино наследие. Я не всё умею готовить сама, но большую часть — да. Если вас заинтересовала сгущёнка, то условия такие: сначала деньги, потом…

— Не спеши, — мягко, но властно перебил он. — Сколько ты хочешь за ту самую форму для вафель?

— Учитывая, что подобных в этой стране нет, двадцать серебряных.

В кабинете раздался громкий, почти дружный смех. Главный повар фыркнул, а Иван Петрович покачал головой с видом добродушного сожаления.

— Дитя моё, спустись-ка с небес на землю, — произнёс он. — За двадцать серебряных я у кузнеца десяток таких форм закажу, и он мне ещё в ноги поклонится. Даю два.