Марина смотрела на него, не в силах оторвать взгляд, впитывая каждую черту его сурового, но теперь такого родного лица.

— Откуда ты узнал? — тихо спросила она.

— В деревне только ленивый об этом не судачит, — вздохнул Егор, и тень досады мелькнула в его глазах. — Лесоруб рассказал.

— А про сосну… это правда? — девичий голос дрогнул от страха не столько за Некраса, сколько за самого Егора, за последствия его ярости.

— Правда, — коротко кивнул он, и в его взгляде не было ни капли сожаления. — Но ты не тревожься, хищники до него не доберутся. Хотя… медведь, конечно, может, — он на мгновение прищурился, будто оценивая такую возможность, — но я его подвесил повыше, в таком месте, где косолапые не шастают. Чего испугалась? Пусть спасибо скажет, что отделался лишь помятыми боками да вынужденным вознесением. Ближе к вечеру дровосеки его снимут — я мимо шёл, предупредил их.

— А того… жениха? — робко спросила Марина, заметив, как лицо Егора омрачилось. — Ты тоже… побил? Мне его ни капли не жалко, я лишь боюсь, что из-за меня у тебя неприятности будут.

— Кто же стариков бьёт? — искренне удивился Егор. — Я просто… остановил его повозку. Объяснил ситуацию. Сказал, что между нами любовь, а не расчёт. Он оказался человеком понимающим и благоразумно отступил.

Марине показалось, что в его словах сквозит недоговорённость, что за этой лаконичной версией скрывается нечто большее — угроза, твёрдость, что угодно. Но расспрашивать она не стала. Ей было достаточно того, что он здесь, с ней.

— Всё хорошо, — снова заговорил Егор, встревоженно глядя на любимые глаза, наполняющиеся слезами. — Я вовремя успел, всё улажено. Документы подписаны, теперь ты моя законная невеста, и никто не посмеет разлучить нас.

И тогда, перейдя на сокровенный, доверительный шепот, под аккомпанемент весенних насекомых, Марина выложила ему всё. Всю горькую правду о письме, о пропаже Виктора, о тайне её происхождения. И, замирая от страха, поведала о жестоком предложении Карины.

— Егор, я… я ей поклялась, — слова путались, вырываясь наружу вместе со слезами. — Мы возьмём детей, да? Через старосту оформим их в нашу семью… Ты только не пугайся! — она схватила его за рукав, глядя умоляюще. — Я сама смогу заработать на их пропитание и одежду! У меня есть столько всего… рецепты, диковинная посуда… Тамара и сейчас продаёт мои сладости, а у меня ещё припрятаны сахар, масло…

— Стой, — мягко, но твёрдо остановил Егор Марину, сжимая её ладонь в своей. — Остановись, моя тревожная пташка. Разве я хоть словом был против? Мы, конечно, заберём Алю и Сеню. Ты даже не сомневайся. — Он на мгновение замолчал, и его взгляд стал отстранённым, тяжёлым. — Я просто… пытаюсь осмыслить, до какой же степени бессердечия может дойти эта женщина… Сейчас бы правду рассказать всем, как раз староста тут, но тогда нам не дадут спокойно пожениться. Пусть Карина сама расхлёбывает последствия своих интриг.

Марина и Егор стояли посреди огорода, на виду у всей деревни. Ей так хотелось обнять его, поцеловать, почувствовать его силу и защиту, но она не могла. Соседские глаза, казалось, жгли ей спину из-за каждого забора. Она знала: одно неверное движение, и доброе слово вмиг превратится в злую сплетню. Потому девушка лишь смотрела на жениха, пряча в ладонях тепло его большой, шершавой руки, и этого пока было достаточно.

После того как все разошлись, ближе к вечеру два высоких лесоруба принесли в дом Авдотьи её побитого, с опухшим от укусов насекомых, лицом сына.

Женщина прибежала в дом Соколовых, пыталась обвинить Марину в произошедшем, но вышедшая на порог Карина так осадила соседку, пригрозив, что вспомнит вчерашний инцидент и пойдёт в суд жаловаться, что Авдотья, замолчав, тут же убежала к себе домой, ставить примочке непутёвому отпрыску.

За скромным ужином, Карина, отложив ложку, обвела присутствующих властным взглядом.

— Так, дети, чтобы вы знали, — начала она. — Через несколько дней, после свадьбы Марины, я ненадолго уеду. Погощу у своих родителей, пока муж не вернётся.

Она сделала многозначительную паузу.

— А вы, — её взгляд скользнул по встревоженным лицам Али и Сени, — в это время погостите у старшей сестры, Егор с Мариной согласились.

Дети, с облегчением переглянулись и закивали, стараясь скрыть радостные улыбки. Мысль о разлуке с Мариной была для них куда страшнее любой неопределённости.

Когда в доме, наконец, воцарилась ночная тишина и все уснули, Карина поднялась с постели. При свете тусклой лучины она снова достала свою сокровищницу. Монеты, с глухим, сладостным перезвоном, легли перед ней. Она пересчитала их ещё раз, уже просто для удовольствия: ровно сто пятьдесят серебряных. Даже для её небедных родителей такая сумма была целым состоянием.

Затем её пальцы потянулись к документам. Она разгладила аккуратный лист, и на ее губах появилась тонкая, хитрая улыбка. Марине невестка солгала — будто бы еще не оформила вдовство. На самом деле всё было решено и подписано в тот же день в городе. Официальные бумаги должны были вот-вот дойти до старосты с нарочным. Но к тому моменту ее и след простынет. Карина уже отправила письмо родителям, живописуя свое трагическое вдовство и горькую долю, умолчав, разумеется, о главном — о втором, куда более весомом мешке с серебром. Выкуп за Марину скрыть было невозможно, а вот щедрый откуп от Каручергина станет её личным, неприкосновенным запасом и залогом блестящего будущего.

Уже проваливаясь в сон, Карина в последний раз мысленно поругала «дурака Виктора». Но без особого жара. В конце концов, его роковая оплошность даровала ей то, о чём она не смела и мечтать, — свободу. Свободу от бедности, от чужих детей, от тягостной необходимости делить кров с той, в чьих жилах текла «благородная» кровь.

И она поклялась себе, что непременно найдёт нового мужа. Молодого, благородного и — что самое главное — состоятельного. Теперь у неё был капитал, чтобы сделать блестящую партию.

Дверь в комнату Карины была приоткрыта. Марина, сделав глубокий вдох, переступила порог. Карина сидела на сундуке, перебирая свои нехитрые пожитки, и ее взгляд, встретивший золовку, был острым и недружелюбным.

— Чего тебе? — бросила она, откладывая в сторону сверток. — Если явилась насчет приданого, то сразу предупреждаю: не надейся. У меня своих забот хватает.

— Нет, по другому вопросу, — тихо, но твердо начала Марина, останавливаясь посреди комнаты. — Карина, выслушай, и прошу, не злись с порога. Но нам необходимо решить вопрос с наследством.

Карина медленно поднялась, ее поза выражала готовность к бою.

— С каким еще наследством? — ее голос зазвенел. — Я законная жена Виктора. А значит, всё имущество переходит ко мне. Всё.

— Карина, но мы его родная кровь, — не отступала Марина, чувствуя, как подкатывает ком к горлу. — Скажи честно, ты собираешься жить в этом доме? Ухаживать за огородом, ходить в поле? Ты сама говорила, что хочешь к родителям уехать. Зачем тебе земля в этой глуши? — Она сделала шаг вперед. — Если я пойду в суд, то смогу отсудить законную долю и для себя, и для детей.

— Вот как заговорила! — Карина фыркнула, но в ее глазах мелькнула тень беспокойства. — А где же твои мольбы: «Карина, не отдавай меня за старика»? Свадьбы-то еще не было. Я могу в любой момент расторгнуть договор.

— Вряд ли, — холодно парировала Марина. — Вся деревня была в свидетелях, и у старосты есть подтверждение. Давай не будем пугать друг друга пустыми угрозами. Я предлагаю тебе другой вариант. Мы с Егором выкупаем твою долю наследства.

Карина замерла. В ее голове молниеносно закрутились расчеты. Этот старый, покосившийся дом будет продаваться годами. А возиться с полем… сама мысль была противна. И тут ее осенило. Зачем возвращаться к родителям с такими большими деньгами, когда можно прикупить домик в городе и через сваху найти себе настоящего, состоятельного жениха, а не деревенского простака?

— Двадцать серебряных, — отчеканила она, подняв подбородок. — За мою долю дома и поля.