– После этого ты конфетку удочерил?

– Да. Я обещал Петьке никогда не бросать его принцессу. Вроде смеялись с ним, когда эту тему обсуждали, а выходит, будто мой друг-брат что-то предчувствовал.

– Теперь уже не узнаем, Саш, – подняв руку, глажу его по затылку.

– Это да, Ксюш. Но иногда так сильно хочется отмотать назад и не отпускать его на эту гребанную смену.

Прикусив до боли губу, быстро-быстро моргаю, пытаюсь сбить пелену с глаз. И думаю о том, что, если бы не Александр, моя любимая кнопка, вполне вероятно, тоже могла попасть в приют… а там… одна… такая маленькая и одинокая…

Дурно становится, и в груди жжет.

А потом в голове щелкает.

– Саш, а Маша Тополева кем Нике приходится? – уточняю сипло. Нос из-за слез заложило. – Она же не ваша родственница, если смотреть по крови…

– Не наша, да, – согласно кивает. – Тополева – Петькина единокровная сестра. Родная тетя Ники. Представляешь, Радугин десять лет жил с мыслью, что родных у него, кроме дочки, нет. А буквально за пару месяцев до гибели случайно познакомился с отцом, генералом Тополевым, и его дочкой от второго брака Машей. Не знаю, что случилось с родителями Петьки, из-за чего они так сильно поругались, но Степан Георгиевич считал, что Петька еще в детстве умер от инфекции. А Петру мать говорила, что отец погиб в автомобильной катастрофе.

– Обалдеть, не встать.

– Да, Ксюш. Жизнь порой такие фортели выкидывает, что волосы дыбом становятся.

– Получается, они даже узнать друг друга нормально не успели?

– Совсем немного.

– Жалко как… – вздыхаю, а потом, собравшись с силами, задаю очень сложный вопрос. – А настоящий дед и Маша не хотели Нику у тебя забрать?

– Нет, – Звягинцев качает головой. – Наоборот, Тополев по своим каналам ускорил процесс удочерения. Ни он, ни Маша не пошли против воли Петра.

И вот теперь я расслабляюсь.

– Я бы тоже ее никому не отдала.

АЛЕКСАНДР

Сложный разговор, как ни странно, не оставляет горького послевкусия на языке. Наоборот, он служит новой ступенькой, помогающей нам с Оксаной сделать еще один шаг к сближению.

Очень эмоциональная, она соскакивает с кресла, приближается и молча меня обнимает.

Она не говорит громких слов, не возмущается обстоятельствами, не охает и не ахает, театрально сетуя на судьбу, как поступили некоторые знакомые нашей семьи. Взявшись причитать и подвывать: «Как же так, такая миленькая маленькая девчушка осталась круглой сиротинушкой, бедной и несчастной…», они бросились тискать ребенка, чем серьезно ее напугали.

Думал, придушу горе-артистов, больше играющих на публику, чем действительно сопереживающих. Тогда же мы с родными жестко пересмотрели круг общения и исключили из него всех особо языкастых.

Оксана теснее прижимается ко мне, согревает нежными объятиями, делится силой и ощущением невероятной правильности. Щекочет теплым дыханием шею и короткими ноготками затылок, и тихо-тихо шепчет:

– Я сочувствую твоей потере. И восхищаюсь твоей смелостью, Саш. А еще думаю, что ты по-другому поступить и не мог.

– Почему?

– Потому что Никуська – волшебница, – смеется негромко, хотя в глазах продолжает клубиться дымка слез. – Стоит ей своими колдовскими глазками разок глянуть, как тотчас сражает на повал и влюбляет в себя невероятно.

– Правда?

– А ты разве не замечал?

– Как-то не задумывался. Я с ней с рождения, Ксюш, так что для меня она априори всегда была своей.

Оксана немного отодвигается и прикладывает ладонь к моей щеке. Ведет большим пальцем по щетине, успевшей отрасти за день.

– А знаешь, что меня самое первое в вас с ней поразило? – шепчет, ловя мой взгляд своим.

– Нет. Что же?

– Ваши глаза, Саша.

– Глаза?

Ничего себе. Девушек обычно внешность привлекает, упаковка в виде дорогой одежды, аксессуаров, финансовые возможности, связи.

Ксюшка и тут умудряется удивить.

– Да. Они у вас очень красивые. Зеленые-зеленые. Это же редкость. А у вас даже оттенки очень схожи. Как такое возможно?

– Сам не знаю. Мы с Петькой, кстати, по этому поводу зачастую шутили. У него-то светло-карие были.

– Ну да, генетика – сложная вещь.

Кофе мы все же допиваем, пусть и заметно остывший. Я заставляю Оксану съесть конфету. Она меня – печенье.

В торговом центре направляемся прямиком в сектор детских магазинов. Удобно, что все они располагаются на одном этаже. Взявшись за руки, гуляем между стеллажами и определяемся с выбором.

– Саш, ты реально не шутишь? – смеется Оксана, когда я торможу возле витрины с машинами на радиоуправлении. – Мы точно Никусе подарок выбираем, а не тебе?

– Ну да, ей, конечно, – улыбаюсь.

Иначе на позитив, излучаемый Антипенко, ответить невозможно. Она ж, как солнышко, сияет и радует, греет и напитывает энергией.

Так хорошо с ней, так правильно, так естественно. Будто мы подарки выбираем не моей дочери, а нашей с ней, общей.

– Гоночную машинку, Звягинцев? Нике?

– Ну да, вот эту, красненькую.

– Боже мой, мужчина… ты еще скажи, что цвет решает всё. И это девчачий вариант.

– Окей, – поднимаю руки, – не буду говорить.

– Вот ты жук!

– Предлагаешь выбрать желтенькую? Тебе самой какая больше нравится?

– Мне? Машинка?

– Ну да. Только не говори, что не азартна и не хотела бы погонять? – дергаю бровями вверх-вниз, с удовольствием ее подначивая.

– Ой, всё! – утыкается мне в плечо и хохочет. – Давай красненькую возьмем.

И не успеваю я с важным видом сказать: «То-то же, женщина!», как она цапает меня за руку и тащит в отдел всяких мелочей.

– А это что и нам зачем? – хмурюсь, когда Оксана тормозит возле стенда с открытками и начинает выбирать запаянные в прозрачную фольгу листы с какими-то блестючками.

– Как что и зачем? – проговаривает она, внимательно изучая каждый. – Это стразики, Саш. Раз уж мы выбрали девчачью машинку, будем с Никусей ее украшать.

– Стразиками? – переспрашиваю недоверчиво.

Своей идеей Оксана сражает меня наповал.

– Ага. К красненькой машинке вот эти золотые звездочки и зонтики подойдут идеально, – определяется она с выбором, а мне кажется, будто еще и подкалывает. – Ты как считаешь?

– Я? – подвисаю на секунду, но тут же с умным видом киваю, стараясь не сорваться на ха-ха. – Думаю, идеально, – и как бы между делом интересуюсь. – А к желтенькой какие бы тогда подошли?

Стоя на площадке между квартирами, долго целуемся. Расставаться совершенно не хочется, как и разрывать объятия. Пиликнувший лифт, остановившийся на нашем этаже, приводит в чувства.

– О, привет, ребята, – улыбается Пашка, вышагивая из него.

Целует Ксюшу в щеку, мне жмет руку.

– Чем это вы, попугайчики-неразлучники, так основательно затарились? – скашивает глаза на груду пакетов.

– Подарками закупались, – улыбается Оксана и вдруг наставляет на него указательный палец. – Кстати, соседушка мой дорогой. Родители тебе большой-большой привет передавали и гостинцы. Точнее, вам обоим.

Переводит взгляд с Пашки на меня и обратно.

– Да-а-а? – довольно тянет брат. – А что за гостинцы? Вкусные?

– Очень вкусные. Манты домашние.

– Ого! Я с удовольствием отведаю.

– И я тоже, – не отстаю от мелкого.

– Предлагаю завтра собраться и всем вместе поужинать, – улыбается Оксана и поворачивается ко мне. – Саш, после утренника у тебя получится сразу домой поехать или надо будет на работу вернуться?

– Получится, Ксюш, – киваю, мысленно внося правки в рабочий планер. – Вместе домой поедем.

Брат тоже соглашается и обещает все свои дела сдвинуть на попозже или даже следующий день. Расходимся по квартирам.

А в одиннадцать в дверь раздается легкий стук. Открываю. На пороге с ноги на ногу переминается Оксана.

– Я подумала над твоим предложением, Саша, – произносит она слегка подрагивающим голосом, привычно кутаясь в теплую кофту, – и согласна на серьезные отношения.