Саша накидывает куртку, чтобы пойти проводить ребят и запереть за ними ворота. И тут Валентин, уже стоя в дверях, оборачивается и басовито заявляет:

– Оксан Дмитриевна! Ты – самый лучший учитель, каких я знаю! А знаю я их много. Так что готовься. Детей рожу и обязательно их к тебе учиться приведу! Обещаю! Ты ж «Во!» какая классная! – показывает мне руку с задранным вверх большим пальцем. – Понимающая!

– Ой, спасибо, Валь, за доверие! – смеюсь, качая головой.

А сосед уже к Звягинцеву поворачивается:

– И ты, Санек, ее цени! Это тебе не Серёгина воспитательница. С ней в лесу точно нормальные грибы собирать будешь, а не мох, едрить-мадрить!

Озвученное я понимаю не до конца, а вот Саша вполне. На слова Осина он кивает и отвечает сходу:

– Это я понял. Не сомневайся.

Наконец гости уходят. Погасив верхний свет, оставляю гореть только настенные бра и возвращаюсь на кухню. Жму на кнопку чайника и насыпаю в чашку растворимый кофе. Когда вода закипает, добавляю ложку сахара и отхожу к окну.

На крыльце горит фонарь, освещая усыпанную снегом территорию и редкие снежинки, кружащиеся в воздухе. Тихо вокруг, волшебно и уютно.

Успеваю только пригубить горьковатый напиток, как слышу щелчок двери. Саша вернулся.

Тихий шорох. Раздевается.

Шаги сзади.

Я замираю и не дышу.

Знаю, что он движется ко мне.

Надо обернуться, предложить ему кофе. А я стою, не шевелясь, и по-прежнему смотрю в окно. Только снега уже не вижу.

Ничего не вижу, кроме силуэта, отражающегося в стекле.

Он уже близко, почти вплотную.

Моя кожа реагирует на его присутствие быстрее, чем я успеваю осознать. Внутри всё напрягается, но не от страха – от другого, будоражащего ощущения, от которого я совсем не хочу прятаться.

Улавливаю, как Саша поднимает руку, и вздрагиваю от едва ощутимого прикосновения к шее. Его пальцы легкие, словно случайный ветер, но от этого прикосновения меня обжигает сильнее, чем от огня.

Закрываю глаза. А он не останавливается, проводит пальцами вдоль линии шеи к плечам, затем вниз, к локтям. Касается теплым дыханием чувствительной кожи.

– Посмотри на меня, – шепчет возле самого уха.

Его голос тихий, но такой глубокий и уверенный.

Не отвечаю. Не могу.

Но подчиняюсь.

Медленно оборачиваюсь и поднимаю взгляд. Всё словно в тумане, а Саша четкий-четкий. Я вижу, как его глаза изучают мое лицо. В них уверенность и желание.

– Я давно хотел это сделать, – произносит он и наклоняется ближе.

Его губы касаются моих, сначала мягко, словно спрашивая разрешение, а когда я поддаюсь, он углубляет поцелуй. Целует меня так, что мир вокруг перестаёт существовать. Глубоко, жадно, так, будто ему нужно дышать мной.

Мои пальцы сами тянутся к нему, обхватывают его плечи, легко царапают шею у кромки волос.

– Весь вечер об этом мечтал… и утром тоже… и вчера… – его слова звучат прерывисто, дробятся поцелуями, оттого что он жадно возвращается к моим губам.

Я тону в его касаниях, в его голосе, в его горячем дыхании. Сама льну к его сильному телу.

– Скажи мне, что и ты этого хотела.

Я смотрю на него. От переизбытка эмоций слегка потряхивает, но я все же нахожу в себе силы ответить:

– Я… да… тоже хотела…

Про кофе вспоминаю, лишь когда он почти остыл. Хотя это Саша вспоминает. Точнее, прижав меня к себе, между попытками восстановить сбившееся дыхание хмыкает:

– Пожалуй выпью-ка я горького кофе, Оксан, а то твои губы такие сладкие, что всю ночь уснуть мне не дадут.

И он действительно готовит себе кофе.

А еще постоянно меня касается. Волос, плеча, руки.

– Я не буду спешить и давить, – произносит, пропуская через пальцы мой вьющийся локон. – Но если вдруг тебе покажется иначе, говори, не таи в себе. Ладно?

– То есть, стесняться не надо? – не прячу улыбку в уголках губ.

Сама своей смелости поражаюсь. Но с Сашей мне нестрашно разговаривать. Наоборот, мне это нравится.

– Нет. Не надо, Оксан, – переплетает пальцы наших рук.

– А если я сама захочу тебя поцеловать? – заведомо провоцирую.

Его глаза моментально вспыхивают.

– А ты захочешь?

Жму плечами и широко улыбаюсь.

– Кто ж знает, Саш. Мы ж, учительницы, такие непредсказуемые дамы. Кстати, с чего вдруг Валентин об этом заговорил?

– С моей подачи, – признается он и рассказывает, как было дело.

Смеемся, обсуждаем прошедший вечер и, не сговариваясь, заглядываем в комнату Никуськи, чтобы удостовериться, что она сладко спит. А после полуночи Саша провожает меня до моей комнаты. Долго целует на прощание, то нежно, то страстно, но черту, как обещал, не переходит.

ОКСАНА

Личное пространство и семейство Звягинцевых – это две абсолютно несовместимые вещи. И нет, я не жалуюсь. Натянув одеяло к носу, я тихо посмеиваюсь.

Почему тихо?

Потому что под правым боком, свернувшись ласковым котенком, тихонько сопит Никуся. Кнопка пришла ко мне в шесть утра с зайцем под мышкой и серьезным голосом заявила, что Я-я соскучился и очень хочет полежать со мной рядышком.

Конечно же Я-ю я пустила, нельзя зайчика обижать. А так как сама Ника без своего любимого друга уснуть не может, то соседей по кровати у меня сразу стало «плюс два».

Разместившись втроем под одним одеялом, уснули мы быстро, даже про сказку не вспомнили.

А в девять утра с левого бока добавился еще один сосед. Большой, внушительный и теплый. Навис надо мной, спящей и, наверное, растрепанной, как Баба-Яга, и поцеловал.

Разбудил, как спящую «красавицу» моментально. И не только самим поцелуем, но и заполошными мыслями, что на ночь глядя я, ленивец в -дцатом поколении, зубы чистить не ходила, и теперь сто процентов изо рта есть запах.

– А я думаю, чего Ника так разоспалась? – шепчет Саша, разглядывая нашу веселую троицу. – Обычно малая с семи утра по дому юлой носится, а тут удивительная тишина. Теперь понятно. Я б с тобой под боком тоже с удовольствием подольше повалялся.

– Так ты уже это делаешь, – хмыкаю, намекая, что он сидит на постели, а не стоит возле нее.

– Не могу иначе. Ты как магнит, Оксан. Успела хоть выспаться?

– Кажется, да, – едва заметно киваю.

Саша упирается рукой в спинку кровати и склоняется надо мной, убирает со лба волосы и так внимательно вглядывается в мое лицо, что заставляет нервничать.

– Что-то не так?

– Всё так. Почему ты спрашиваешь?

– Ощущаю себя, будто бабочка под микроскопом.

– Ну-у-у… если только очень и очень красивая бабочка.

Александр улыбается шире, а я зависаю, разглядывая мимические морщинки у внешних уголков его глаз. Они совсем его не портят. Наоборот, притягивают.

Так и хочется вытащить руку из-под одеяла и кончиками пальцем провести по каждой, коснуться щеки, обрисовать острую линию челюсти и почувствовать, насколько утром у Звягинцева неколючий подбородок.

Или колючий?

Или колюче-неколючий, а щекотный?

Уф, сказочница, что-то я увлеклась!

Решаю сместить внимание со своей скромной персоны на более обыденные вещи и беззаботно интересуюсь:

– Какие на сегодня планы?

Саша приподнимается, сдвигает одеяло в сторону, чтобы не стащить его с нас случайно, и садится, упираясь спиной в изголовье кровати.

– Сварить кашу. Накормить вас с Никой. Затем уговорить тебя еще денек отдохнуть от работы и утащить с дочкой во двор лепить снеговика, – серьезно перечисляет, загибая пальцы, и тут же усмехается. – А то непорядок получается, Оксан. Во дворе, где квартира, красавца слепили и даже украсили, а у дома нет.

– Ай-ай-ай, упущение, – подыгрываю ему.

– И я о том же! – подмигивает. – Ради дела я даже метлу готов найти.

– А не боишься, что я тебя снова ей отхожу? – играю бровями.

– Так я хорошим мальчиком буду и повода не дам!

– Хорошим мальчиком? Ты? – переспрашиваю и, не сдержавшись, утыкаюсь ему в подмышку и хохочу до слез.