— Доброй ночи, — сказал я, слегка склонив голову. — Меня зовут Саян. Бьорн прислал меня помочь. Надеюсь, не помешаю.

Безрукий внимательно оглядел меня, задержав взгляд на моей необычной внешности, а потом кивнул на пустое место у костра. Хоть бы он н назвал себя Сергеем, пожалуйста… Итак сыт этим театром.

— Ну дык садись, Саян. Я, значица, Эрик. Этот хрыч — Свен, — он указал на одноглазого. — А этот, ебежий сын — Ульрик, — он кивнул хромому. — Бери кисть, значица, и делай, как мы. Работы много, а ночь коротка… Зима уже близко, да…

Я взял из ведра большую кисть и присел рядом осмотреться.

Понаблюдав пару минут за действиями рыбаков, принялся повторять со своей частью сети, усилием мышц лица кривя нос от запахов.

Нужно было тщательно, не пропуская ни одной ячейки, промазывать сеть горячей смолой. Она типа должна защищать веревки от гниения в соленой воде, делая их прочнее и долговечнее.

Вот так мы и работали вчетвером, в ритмичном молчании, нарушаемом лишь треском костра, шипением смолы и далеким плеском волн о сваи пирса.

— Давно этим занимаетесь? — спросил я через некоторое время, обращаясь к Эрику.

— Всю жизнь, — негромко ответил он, не отрываясь от работы.

Ого, впечатление о бывших воинах неверное? Или…

— Сначала, значица, в море орудовали сетью да топором. Теперь вот тута, ха, с сетью и смолой.

Все-таки бывшие рубаки.

— Вы были воинами? — задал я очевидный вопрос.

Все трое разом хмыкнули, хотя в этом звуке было больше горечи, чем веселья.

— Были, — коротко ответил Свен. Его единственный глаз, казалось, видел меня насквозь. — Пока драконы не решили иначе. Мне мой глаз выклевал Змеевик во время шторма. Думал, волной смыло, а оказалось, шо эта тварь еды искала. Подлетела бесшумно, чайка ежиная, да клюнула.

— Мне ж руку тоже ж откусили, но был то Пристеголов, — буднично добавил Эрик. — Одна голова схватила за щит, а вторая так хвать за руку. Хорошо, хоть не за голов, еже Боже.

— А мне ногу вот так вот сделало, — проскрипел Ульрик, постучав по своему вывернутому колену. — В шахте.

Так… куда там нельзя ходить?

— В шахте? Драконы?

— Да не, че мы дурные в шахту драконов подпускать. Обвал был, н-да… Я ведь воином-то и не был никогда. Драконы меня не трогали. Когда мелким был, рабов не хватало, а железо требовалось позарез. Вот нас, пацанов, и отправляли Бирдаку помогать. Так вот… — он поморщился от воспоминаний, — мы тогда набрели на новую полость, глубоко под горой. Сырую, вонючую. И оттуда… вой пошел. Жуткий, протяжный. Не как у дракона, а как… не знаю, будто сама земля, значица, стонала. Один из старших велел нам бежать. А потом все затряслось, и потолок рухнул. Тогдашний я то не понимал, шо обвалу время настало быть, да теперяшний я то… чу мне до обвалов то?

Он замолчал, глядя на тлеющие угли костра.

— Нашли тушку мою только через два дня. Живого, но ногу придавило валуном, раздробило в кашу. Все кричали тогда, мол, рубить ногу Ульрику! А я и был готов, чу, не понимал шоль, что черная хворь пойдет, да подохну я. Но батя уперся тогда. Не дал. Сказал, лучше сдохнет с ногой, чем будет жить без нее. Батю то я сейчас понимаю, но тогда… эх. Альма тогда травами меня обложила, заговоры какие-то шептала… Не знаю, че помогло, то ли травы, то ли упрямство, но черная хворь не пришла. Нога вот, как глядишь, срослась. Криво, конечно, — он снова похлопал по колену. — Ходить теперь больно. Но она при мне. А тех двоих, что со мной были, так и не нашли. Так и лежат там, под камнями, троллей своими костями кормить будут тепереча.

Жутко. Да еще и фольклора накидали про троллей… Если и драконы реально, то, быть может, и эти гуливеровские смурфики тоже?

— Вождь хочет взять меня в набег, — сказал я, решив сменить тему на более актуальную для меня. — Раздельщиком туш.

Все трое снова посмотрели на меня, на этот раз уже с явным интересом.

— Раздельщиком? — переспросил Ульрик. — Хм. Опасная работенка. Но нужная. Хороший раздельщик ценится на вес серебра по весу туши раздельщика, хах. Знаешь, выходица, как снять шкуру, не повредив ее, как вырезать ядовитые железы, чтобы не отравить все мясо? Батя у тебя, значица, был хорошим мужиком, коли и ты его ремесло прознал.

— А… что это за железы? — спросил я, пропустив интерес к источнику своих знаний.

— У-у-у-у, паря, не жри мясо тогда. И другим не давай, какой ж ты раздельщик? У разных драконов разные, — включился в разговор Свен. — У Змеевиков, например, главный яд в шипах на хвосте. А у Чудовища то в глотке, рядом с тем местом, откуда он плюется огнем. Есть специальный мешок эдаковый, там поймешь че куда. Если при разделке проткнуть его, и яд попадет на мясо — все, можно выбрасывать. Съешь такой кусок да и умрешь в страшных муках.

— А откуда вы все это знаете? Из Книги Драконов?

Эрик усмехнулся.

— У-у-у-у, паря, мы учимся на опыте острова. На горьком опыте. Первые несколько раз, когда наши пытались есть драконятину, половина деревни мучилась животами, пока не подыхала. Пока бабка Альмы не разобралась, че к чему. Она много знала. Да и сама Альма, век ей долгий, многое знает.

Я на секунду задумался, продолжая монотонно водить кистью по ячейкам сети.

— Понятно, — решил копнуть глубже. — А как вообще… все это происходит? Кто решает, кому достанется добыча? Как делится мясо, шкуры? Раздельщик получает свою долю? Или все идет вождю, а он уже решает?

Эрик, Свен и Ульрик переглянулись. Вопрос был явно из разряда тех, что рабам задавать не положено. Но все-таки ответили мне.

— Все по-честному, — наконец ответил Эрик. — Право, значица, первого удара, право последней крови. Воин, который нанес дракону смертельную рану, имеет право на главный трофей. Обычно это голова. Чтобы повесить над входом в свой дом. Или самые большие зубы и когти — на ожерелье бабе своей.

— А остальное? — спросил я.

— Лучшие куски мяса — филе со спины, сердце — идут на стол вождя и самых знатных воинов, тех, кто проявил себя в бою, — продолжил Свен. — Самые ценные шкуры, без дыр и порезов, — тоже им. Из них делают доспехи. А все остальное — мясо, кости, обычные шкуры — идет в общий котел. Для всей деревни.

— А раздельщик? — настойчиво повторил я.

Ульрик криво усмехнулся.

— А раздельщик, если он раб вроде тебя, получает спасибо, если все сделал правильно. И пинок под зад, если испортил шкуру или забыл вырезать ядовитый мешок. И радуйся, если просто пинок. А вот если он свободный, как Бирдак, значица, когда он в силе был, то ему положена своя доля.

Ага, кузнец с историей. Но все равно даже тут, в, казалось бы, важной роли, я оставался никем.

— А насколько это опасно? — спросил я. — Для меня. Я буду вместе со всеми в бою? Или… как?

— Пф, — фыркнул Свен. — Тебя с твоей зубочисткой в бой никто не пустит. Сядешь на драккаре и будешь ждать.

— Ждать? А если на корабль нападут?

— Ну, драккар боевой ты просто так не сожжешь, — вмешался Эрик. — Он просмолен, обшит щитами. Мелкой твари его не пробить. А от крупных наши воины отобьются. Твое дело вот сидеть тихо, не мешаться и ждать, пока на берег не притащат первую тушу. Вот тогда и начнется твоя работа.

— А… меч мне дадут? — я решил проверить границы. — Если придется защищаться?

Все трое дружно расхохотались.

— Меч? — сквозь смех выдавил Ульрик. — Парень, тебя берут, чтобы туши кромсать, а не драконов! С твоими-то ручонками только кур ощипывать. Какой тебе меч? Весло дадут, если повезет. Будешь воду вычерпывать.

М-да, ну ладно.

Работа подходила к концу. Последний кусок сети был просмолен, и мы начали развешивать ее на специальных вешалах для просушки. Запах смолы и дегтя, казалось, въелся мне в кожу, в волосы, в саму душу…

— Слушайте, — сказал я, обращаясь ко всем троим, когда мы закончили. — У меня просьба. Я там за курами присматриваю… Им для здоровья белок нужен. Если у вас остается какая-нибудь ненужная мелочь после рыбалки — мелкая рыбешка, потроха, головы — не выбрасывайте. Оставляйте в ведре у курятника. Птицы будут вам благодарны.