— Подробнее?

— Ну, у них как заведено, — он отложил лопату и сел на край ограды. — Убить дракона — это путь к уважению. К славе. К лучшей жизни. Даже для раба. Добудешь голову мелочовки, типа Жуткой Жути — на тебя просто перестанут смотреть как на грязь под ногами. Убьешь Змеевика — тебя хотя бы заметят, может, дадут работу полегче. Завалишь Громмеля… о, это уже серьезно. Они живучие, бронированные твари. Сделаешь это — можешь рассчитывать провести ночь с какой-нибудь вдовой на сеновале. Пристеголова завалишь — так там две головы, двойной почет. В любом случае, после такого на тебя обратят внимание. Ты перестанешь быть рабом, станешь человеком. Викингом! А это здесь многого стоит.

Он достал из-за пояса маленький нож и принялся вырезать что-то на куске дерева.

— Четверо наших решили, что это их шанс. Мужики устали от шахты. Устали быть никем. Они подговорили одного из охранников, пообещав ему долю, и тот «случайно» оставил для них несколько копий и щитов. Да и устроили засаду на Громмеля, который прилетал к южным пещерам.

— И что?

— Одного он сжег сразу. Просто дохнул огненным камнем, и от него даже пепла не осталось. Второго он просто растоптал. А третий… — Хасан усмехнулся, но в этой усмешке не было и тени веселья, — третьему повезло. Или не повезло, как посмотреть. Его звали Джамиль. И вот он умудрился подкрасться к дракону сзади и воткнуть копье ему прямо под крыло, да и пробил сердце с легкими. Громмель взревел, рухнул на землю… и придавил Джамиля своей тушей. А когда воины острова прибежали на шум, дракон то уже был мертв. И Джамиль тоже — его раздавило насмерть. Но Ульв сказал, что он умер как воин. Его похоронили с почестями, как викинга, а не бросили в общую яму, как остальных рабов.

Он бросил на землю деревянную щепку.

— Был еще один, звали его Ибрагим. И через год, во время налета, он в одиночку завалил двух Громмелей. Да как! Видимо, правда хорошим мужиком был. Умным. Заманил тварей в узкое ущелье, где они не могли развернуться, и обрушил на них камнепад. Так после этого его не просто освободили, так сделали воином! Дали ему имя Ибрагим Камнебой. И после он сражался вместе с ними несколько лет, а потом… уплыл как-то в поход. Больше мы его не видели. Может, погиб в бою. А может, живет где-нибудь на другом острове, свободным человеком. Кто знает.

— А не из ваших как? Много ли рабов видели за пять лет.

— Десятки… Может, и сотня была. Но большая часть просто не переживает зиму. То заболеют лихорадкой, то замерзнут насмерть, то мрут в шахте во время обвала. Вот так и бывает, да.

Жестоко все это, конечно… Затея с побегом вообще теперь казалось маловозможной. Нужно бы узнать побольше и про этот вопрос.

— И все это время вы ни разу не думали о том, чтобы вернуться? Даже с возможностью быть убитыми, но за правое дело? За свободу?

— Свободу? Ха… Что для тебя свобода, Саян? Вернуться в свой мир, к своей семье? А что она для нас? Здесь мы рабы. Если мы чудом не попадем сразу в родные земли, то снова станем рабами. Или, в лучшем-то случае, чужаками, дикарями, на которых все будут показывать пальцем. Отношение этих викингов к нам… оно честное. Они видят в нас чужих, не равных себе, но зато ценят наш труд, да. Я не хочу вспоминать первые десять лет своей жизни, друг мой, но поверь, мне здесь, в этом холодном аду, спокойнее, чем может быть в другом месте. А шанс снова попасть в рабство у нас очень велик. Но о побеге мы думали, о да… — тихо ответил он. — Каждую ночь. В первые годы мы только об этом и говорили. Строили планы. Пытались понять, где мы. Мы ведь торговцы, мы знаем карты, звезды. Но здесь… все тяжело. Мы пытались ориентироваться по солнцу, но и оно, клянусь, ведет себя странно. Летом день длится почти до полуночи, а зимой — всего несколько часов. Мы очень далеко, Саян. Дальше, чем кто-либо из нашего мира когда-либо заплывал. Вернуться отсюда… почти невозможно, поверь. Нужно пересечь Мертвое море, что кишит чудовищами, а потом плыть тысячи миль по неизвестным водам. Для этого нужен не просто рыбацкий карви, а целый флот. А для флота нужны люди.

Он с силой вонзил лопату в землю.

— Со временем… надежда умирает. Ты начинаешь жить сегодняшним днем. Думать не о том, как вернуться домой, а о том, как пережить эту зиму. Как достать лишний кусок мяса. Как не попасть под горячую руку надсмотрщика. Жизнь становится проще.

Мы снова помолчали, каждый думая о своем. Его слова отрезвляли. План Альфреда на фоне этого рассказа казался еще более безумным и самоубийственным.

— Я чего спрашиваю то… Альфред рассказал мне о своем плане побега. Но с учетом твоих слов вижу, что невозможно реализовать его совсем.

Хасан даже не удивился. Он лишь тяжело вздохнул.

— Мы говорили с вашим лордом…

Ха, меня уже в его подсобники записали…

— …сказали ему, что поможем, больно упрямый тип. Но поможем до берега, подготовим лодку, достанем припасы, отвлечем стражу. Но в море мы с ним не пойдем. Альфред и его люди неплохие парни, — продолжил Хасан. — Они не заслужили гнить здесь. И раз в них горит такая сильная надежда на спасение, то мы поможем им. Но я уверен, что они погибнут в первые дни. Их проблемы. Мы уже пустили здесь корни. У меня… здесь родилась дочь. От одной из местных женщин. Ей три года. Куда я поплыву?

Вот это поворот.

— А… викинги это позволяют? Связи с рабами?

— Не поощряют, но и не запрещают. Если женщина не против, а раб — хороший работник, вождь может закрыть на это глаза. Дети, рожденные от таких союзов, считаются свободными. Моя дочь — свободный член этого племени, пусть и ей придется выгрызать право называться чистокровным викингом. Но она у меня боевая, ха! И я сам сделаю все, чтобы она жила хорошо. Даже если для этого мне придется до конца своих дней чистить свинарники.

Но ты не готов пойти на дракона, чтобы уж точно стать своим в глазах всей деревни. В глазах взрослой дочери в будущем…

Мы снова принялись за работу. Солнце уже почти скрылось за горизонтом. Двое других мавров закончили устанавливать столбы и теперь натягивали между ними толстые веревки, создавая основу для будущего плетня.

— А что ты знаешь о драконах? — спросил я, чтобы сменить тему.

— Видел многое, — кивнул он. — Как они сжигают дома. Видел, как уносят скот. Видел, как убивают людей. Они — проклятие этих островов. Бич божий. Но… к ним можно привыкнуть. Как привыкаешь к холоду, к штормам, к плохой еде. Ты учишься жить с ними. Знаешь, когда нужно прятаться, куда не стоит ходить, как себя вести.

— Фишлегс, парень, который чинит сети, рассказал мне о нескольких видах.

— А, сын Ингрид. Хороший мальчик. Его отец был храбрым воином. Да, он знает много. Но он знает то, чему учат в их школе. А я видел их в деле. Я видел, как Шторморез в одиночку разогнал целый отряд воинов, просто играя с ними, как кошка с мышами. Видел, как Пристеголов сжег наш склад с припасами… Много чего видел, да…

Мы закончили работу, когда на деревню уже опустилась ночь. Хасан и его товарищи ушли в сторону бараков. А я поплелся обратно в курятник. Курочки вели себя спокойно, некоторые даже пытались клевать. Отвар, кажется, начинал действовать.

Я лег на мешок с сеном, но сон не шел. Разговоры с Фишлегсом и Хасаном смешались в моей голове в один запутанный клубок — информации было слишком много. Я лежал, смотрел на звезды сквозь дыру в крыше и пытался собрать этот пазл.

При всей романтической привлекательности побега, он казался все более и более безумным. Пересечь кишащее монстрами море на рыбацкой лодке? Ну нет.

Хасан со своим фатализмом был куда ближе к истине. Но его путь — путь смирения и медленного врастания в этот мир — был мне чужд. Я не хотел до конца своих дней чистить свинарники, даже ради призрачного шанса увидеть, как моя гипотетическая дочь станет свободной.

И тут рассказ Хасана об Ибрагиме Камнебое засверкал хорошими красками. Не бежать и не смиряться. А сражаться!

Почему Альфред, со своими рыцарскими амбициями и жаждой славы, не рассматривает этот вариант? Он твердит о чести, о том, что не может позволить себе быть рабом у дикарей. Но что может быть почетнее, чем доказать свою доблесть на их же поле, по их же правилам?