Такой ход убирал бы острое противоречие, но порождал новые вопросы. Знал ли Вальдес, что он — бенефициар завещания Слэйда? Если да, каким образом обвинение Слэйда в убийстве приближало наследство? Почему он вообще отвечал на его телефон те три раза? Каков мотив маскироваться под Слэйда?

Первые искры восторга от этой догадки начали гаснуть. Однако даже если Лермана убил не он, возможную роль Вальдеса в убийстве Слэйда в тюрьме списывать рано.

Трудно представить Эмму Мартин циничной кукловодицей, хладнокровно нацеленной на миллионы Слэйда, — но вот Вальдеса таким вообразить возможно. Он представлялся смиренным, ступившим на тропу святости в духе Слэйда. Но кто он на самом деле? Откуда пришёл? Насколько прочны его корни?

Если Эмма права насчёт «самоубийства» как маскировки убийства и если за ним стоял Вальдес, значит, внутри тюрьмы у него был как минимум один сообщник — не просто знакомый криминал, а хладнокровный исполнитель под личным контролем. Вероятность этого зависела от фактов из прошлой жизни Вальдеса, которых Гурни не знал. Несомненно одно: если за петлёй Слэйда стоит этот внешне смиренный человек, то он — один из самых пугающих социопатов, с какими сталкивался Гурни.

Дальше — нападение на Блэкмор, убийство Сонни Лермана, чудовищная расправа со Шарлин Веско. Возможно ли, что за всем — Иэн Вальдес?

Если не он — то кто? Кто паук в центре паутины? Кто верховный диспетчер — тот, кто отдаёт остальным игрокам приказы, тот, кто знает, зачем Лерману отрезали голову и пальцы, в чём тайна Слэйда, почему нужно было убить Слэйда, Сонни и Шарлин?

Фраза, с которой началась эта цепочка — «кто имел власть приказывать другим» — отозвалась слабым эхом памяти. Он напрягся — и вспомнил.

Он позвонил Маркусу Торну.

Тот ответил сразу, голос деловой, но с живинкой любопытства.

— Удивлён слышать тебя снова. Эмма говорила, что смерть Слэйда положила конец её крестовому походу.

— Её — да, не моему. Хочу спросить кое о чём, что ты рассказывал.

— Быстрее.

— Ты говорил историю о курьере с драгоценностями, которому позарез нужны были деньги, чтобы выручить сына, и он захотел провернуть ограбление.

— Не просто захотел — провернул.

— Помню, ты приводил это, чтобы показать, насколько важна эмоция присяжных к подсудимому.

— Именно, — голос Торна стал теплее.

Гурни не особенно занимала эмоциональная основа вердиктов, но он знал Торна — если затронуть близкую ему тему, тот разговорится охотнее.

— Мне было интересно, — сказал Гурни тоном увлечённого ученика, — не мог бы ты рассказать эту историю ещё раз?

— Времени в обрез, но… ладно, кратко. Крупное вооружённое ограбление с убийством. Казалось, у обвинения железобетон. Курьера, перевозящего драгоценности, тормозят на парковке, отбирают кейс с изумрудами на три миллиона. Его бьют по лицу, парковщика — в упор. Банда уходит с камнями. Потом курьер опознаёт водителя, который, мол, следил за ним несколько дней. Даёт копам фотографию, якобы снятую на улице. Называет номер машины, на которой сбежали нападавшие. Номер зарегистрирован — на адрес местного проходимца, замазанного во всяких грязных делах, самое «приятное» из которых — торговля дорогими украшениями. Алиби дырявое, а водитель, которого опознал курьер… оказался правой рукой моего клиента. Я тогда защищал этого самого проходимца. Прокурор предложил приемлемую сделку, и, учитывая массив улик, мерзкую репутацию клиента и реальный риск вердикта по убийству парковщика, я советовал соглашаться. Он отказался. Уверял, что его подставил конкурент по бизнесу — некто Джимми Пескин. Дал мне карт-бланш — докопаться до истины. Что я и сделал.

Этот отрезок Торн любил; удовольствие оживило его речь. Суть началась с сына курьера. Парня приняла на работу ведущая лос-анджелесская фирма. Но — главное НО — у него были проблемы с азартом, кокаином и девицами. Долги по ставкам перед мафиози — огромные, требование оплатить немедля, иначе в Сети всплывут фотографии, губительные для карьеры. Парень идёт к отцу. Отец, отчаявшись, обращается к человеку, чья уличная репутация намекала на готовность… к «сделке». Этим был Джимми Пескин, главный конкурент моего клиента. Отец предложил Пескину ограбление с делёжкой пополам — при условии, что он даст полиции ложные улики против моего клиента: левую «идентификацию» водителя, фальшивый номер, описание машины, басню о слежке и т. п. В итоге? В нашей версии для суда оказалось достаточно материала о Пескине, чтобы создать хрестоматийный кейс разумного сомнения. Репортёры посчитали нашу историю убедительнее прокурорской. Один обозреватель окрестил её «капканом» для обвинения Джимми Пескина. Но, как я говорил, присяжные признали моего клиента виновным по всем пунктам, включая убийство парковщика. Потому что лучшая защита бессильна, если присяжным твой подзащитный кажется подлецом.

Гурни помолчал: — Значит, Пескин согласился провернуть ограбление и отдать курьеру половину — при условии, что тот даёт полиции поддельный набор «фактов» против твоего клиента?

— Ровно так мы и описали заговор-подставу. Но присяжные не купились — потому что Пескин им казался симпатичнее моего. Где-то выигрываешь, где-то проигрываешь, и не всегда по разумным причинам. Это факт уголовной системы. И жизни тоже. Мне пора, Гурни. Клиента нельзя заставлять ждать.

Гурни откинулся в кресле, глядя на потухшие угли. Он думал о сути — о сделке, заключённой Пескином с отчаявшимся курьером. По сути: я инсценирую то, что тебе нужно, если ты скажешь полиции то, что нужно мне.

Курьер получил деньги для сына — ценой ложных показаний, чужого приговора за убийство и смерти парковщика.

Я сделаю, что ты хочешь, если ты скажешь то, что хочу я.

Он задумался: не лежит ли эта простая «услуга за услугу» в основе происходившего? Что именно было сделано и что было озвучено взамен — ещё предстояло определить, но каркас казался верным.

Чем дальше он думал, тем сильнее верил, что центром истории была сделка. Сделка, стоившая шести жизней: Ленни и Сонни Лерман, Зико Слэйд, Бруно Ланка, Доминик Веско, Шарлин Веско. Его передёрнуло при мысли, что Джек Хардвик может стать седьмым.

Мысль о возможной утрате Хардвика вывела и к другой, не менее мрачной теме — его расставанию с Мадлен.

Его уход был не истерикой, а будто неизбежным следствием врождённой трещины в их браке. Но это было лишь ощущение. Рационально размышлять об этом сейчас он не мог. Убедил себя, что времени на ясность у него впереди достаточно. Если, конечно, ясность ему в самом деле нужна.

Сейчас он охотно думал о чём угодно — обезглавливание Ленни Лермана, кровавая смерть Шарлин Веско — только не о явном распаде брака.

Поднявшись за блокнотом и выпив на кухне третью чашку кофе, он сел за обеденный стол и начал составлять список — из фактов и догадок — надеясь, что из них сложится новая гипотеза.

Его тревожило, что он снова ищет утешения в списках — сомнительной замене разговора с умным скептиком. Но другого инструмента у него не было. Для живости записей он выбрал настоящее время.

— У Ленни Лермана возникают проблемы с сыном, и он надеется решить их деньгами.

— Он узнаёт, что смертельно болен.

— Кто-то из знакомых рассказывает ему тёмную тайну прошлого Зико Слэйда.

— Ему уже нечего терять, и он видит шанс в вымогательстве.

— Он (как курьер из истории Торна) обращается к потенциальному партнёру.

— Потенциальный партнёр соглашается помочь, но при условии.

— Ленни, подобно курьеру, должен сделать определённые заявления, вредные для третьего.

— Когда план вымогательства достигает апогея, что-то идёт не так — и Ленни убивают.

— Ленни отрезают голову и пальцы.

— Бруно Ланка приводит полицию к изувеченному телу.

— Слэйда арестовывают, судят и выносят обвинительный приговор — на основании вещественных улик и дневника Ленни.

Список породил больше вопросов, чем ответов.