Он оставил ей сообщение:

— Бекка, это Дэйв Гурни, с просьбой. Мне важно ваше мнение о недавнем процессе — «Штат Нью-Йорк против З. Слейда». Видео в разделе «Судебное расследование убийств» на RAM. Буду благодарен, если посмотрите и поделитесь мыслями — о доказательствах, адвокатах, свидетелях и самом Слейде.

Он избегал пустых обещаний «быть в долгу», зная: её этим только раздражишь. Она ценит честность и краткость.

Он припарковался на привычном месте у двери подсобки — тут Мадлен вышла, с дробовиком в одной, с рулеткой в другой руке.

— Хочу измерить проём сарая — начнём делать дверь, — сказала она, пока он выходил из машины.

Он кивнул, переключая голову с узла Лерман—Слейд—Страйкер на плотницкую простоту:

— Помогу через минуту. Только надо кое-что сделать.

Он унёс покупки, прошёл в спальню, распаковал пистолет и патроны и зарядил магазин «Глока» восьмью патронами — столько дозволяет закон. Снял куртку, надел наплечную, усадил пистолет, снова накинул куртку. «Глок», решил он, будет либо при нём, либо на расстоянии вытянутой руки — пока не исчезнут причины тревоги.

Проходя через кухню, он прихватил блокнот и карандаш — для замеров проёма. Мадлен стояла у сарая на цыпочках, удерживая металлическую рулетку над проёмом. Ружьё лежало на ближайшем тюке соломы.

Он подсказал пару удобных способов держать рулетку, записал названные Мадлен цифры.

— Ну всё, — сказала она после последнего замера. — Время делать дверь.

Он не планировал провести день таким образом, но в стремлении к балансу между двумя мирами согласился. С довольной улыбкой она взяла ружьё, и они отправились в сарай вместе.

Гурни тщательно обошёл периметр, затем внутрянку — уделив особое внимание отгороженной перегородкой комнате с деревообрабатывающими станками: циркулярной пилой, торцовкой, рейсмусом, шлифстанком, фуговальным и фрезером — всё шло с домом, но использовалось редко.

Из шкафов он достал дрель, шурупы, струбцины, клей для наружных работ, фасадную краску и кисти. Из досок вдоль стены отобрал лучшие «два на четыре» и лист мебельной фанеры.

Через четыре часа они отошли, чтобы полюбоваться результатом: прочная дверь с идеальными девяностыми углами, выкрашенная в ярко-жёлтый и снабжённая чёрной железной защёлкой и подходящими петлями.

Они перенесли её через пастбище к сараю и примерили в проёме — посадка безупречная. Монтаж решили отложить до утра: темнело, а с фонариками возиться — сомнительное удовольствие.

Общее дело озарило приятным светом ужин и остаток вечера — включая более раннее, чем обычно, ретираду в спальню.

Позже, когда Гурни начал клевать носом, зазвонил телефон. Он взял его с тумбочки — там же лежал новый «Глок». На экране — Ребекка Холденфилд. Он с лёгким уколом разочарования решил, что такая скорость значит одно: нет времени смотреть видео. Он ответил, отойдя в кабинет, чтобы не тревожить Мадлен.

Как обычно, Холденфилд перешла прямо к сути:

— Вам повезло. Организация, с которой я работаю, закрыта на неделю к Дню благодарения. Я смогла посвятить день и вечер процессу. Итак, что вы хотите узнать?

Он устроился в кресле:

— Для начала — ваши впечатления об доказательствах?

— Яркие факты, аккуратно сложенные. Ничего, что тяжело «проглотить» присяжным.

— Прокурор?

— Умная, сдержанная, хрупкая.

— Хрупкая?

— Может сломаться под давлением. Или взорваться.

— Маркус Торн?

— Умён, беспечен, самодоволен. Купается в славе прошлых побед.

— Свидетели?

— Ничего выдающегося среди тех, кого я видела. Признаков уклончивости — нет.

— «Тех, кого вы видели» — это как?

— Вероятный свидетель пропал.

— Бруно Ланка?

— Естественным ходом было бы попросить его описать, как он нашёл тело. Было ощущение, будто смотришь групповую фотографию с вырезанным лицом.

— Зико Слейд?

— Ах да, Зико. Забавный. Выглядит как буддист, достигший сатори. Поразительный контраст с тем чудовищем, которому рисовал образ прокурор.

— Какого Зико вы считаете настоящим?

— Сложно. То, что я видела в нём, — полная противоположность его описаниям.

— Он убил Ленни Лермана?

Она помедлила — редкость для неё:

— У меня сложилось ощущение, что он сам был озадачен уликoй, которая, казалось бы, доказывала его вину.

— Значит, приговор…

— Разумный ответ на версию обвинения — но, возможно, ошибка.

Слова Холденфилд не дали Гурни уснуть до рассвета — не потому, что удивили, а потому, что укрепили его прежнюю склонность верить в это. Он решил вернуться в Гарвилл позже в тот же день — присмотреться к лавке Ланки и к человеку с наброска Тесс Ларсон.

Он всё же провалился в сон поутру в сером свете, но через час проснулся — тупая головная боль и затёкшая шея. С усилием поднялся, проглотил два ибупрофена, принял долгий, умиротворяющий душ. К тому времени, как побрился, оделся и спустился на кухню, боль ушла. Мадлен, дожидаясь, пока согреется кофеварка, выглядела бодрой — как и положено по утрам.

— Я сегодня в клинике только с десяти, — бодро объявила она. — У нас достаточно времени, чтобы установить дверь.

Он, сосредоточенный мыслями на Гарвилле, напрочь забыл о двери — но предпочёл не напоминать ни о забывчивости, ни о планах.

После завтрака, пока Мадлен мыла посуду, он пристегнул «Глок» и спустился за крепежом: винты, отвёртка, прокладки, струбцины — чтобы удерживать дверь на месте, пока петли буду прикручены. Вернулся к сараю, где Мадлен уже стояла в рабочих перчатках.

Через полчаса всё было готово. Дверь встала как литая — ни подгонки петель, ни выверов — что подтвердило ровную геометрию проёма. Это принесло то лёгкое чувство завершённости, какое редко дарят мрачные убийственные дела.

Джерри Миркл подъехал за Мадлен в девять тридцать, а Гурни выехал в двухчасовой путь в 9:45 — как раз к открытию лавки Ланки. Большую часть дороги он провёл на трассе, где при лимите шестьдесят пять, казалось, все шли семьдесят на круизе.

За окнами тянулись холмы, поля, полосы вечнозелёного леса на склонах, слишком крутых для пашни. В окрестностях Олбани пастораль сменилась ровной застройкой и густотой. На миг взгляд отвлёкся: мёртвый олень на обочине, ноги вытянуты, словно скованы ригидностью. Вверху — круги стервятников.

Иногда подобное — олень, собака, опоссум — трогало в нём то, что он научился глушить при виде человеческих тел. Но подавленное непременно всплывает — и мёртвое животное, лежащее в одиночестве на холодной земле, иной раз доводило до слёз.

Путь к «Lanka’s Specialty Foods» лежал через грязные окраины Гарвилла и мимо «Top Star Auto Salvage». Он сбросил скорость, заметив: красный эвакуатор вернули из «Бюро по уголовным расследованиям». Он стоял за оградой у офисного трейлера. На боку — царапины от столкновения с его автомобилем.

Он въехал в центр, повернул на боковую улицу к лавке и выбрал место в полуквартале — чтобы через зеркала видеть двери и въезд на стоянку.

Никаких чётких ожиданий, никакого плана. Он знал по опыту: наружка — бесконечное испытание терпения и импровизации. Он откинул спинку в полулёжа, выставил зеркала. Часы показывали 11:49.

Полдень минул — магазин не открылся. За полчаса мимо трижды проехал патруль Гарвилла — приметно на пустой улочке. В четвёртый раз патруль остановился позади.

Минуты через две-три — видимо, проверяли его номер по базам — из машины вышел полицейский, подошёл к окну. Плечи и шея — как у бодибилдера. Губы растянуты в подобие улыбки. На бейдже: Гэвин Хорст.

— Добрый день, сэр. Права и техпаспорт, пожалуйста.

Не спрашивая причины, Гурни протянул права и договор аренды. Полицейский вернулся в патрульку. В зеркало было видно, что он звонит по телефону, а не стучит по бортовому компьютеру. Закончив разговор, он вернулся, без улыбки:

— Откуда вы сегодня, сэр?

— Из Уолнат-Кроссинг.

— Куда направляетесь?