Вязкий, потускневший винил пола, возможно, когда—то претендовал на коричнево—зелёный оттенок. Помимо потёртых красных виниловых стульев у стойки, у передних окон теснятся полдюжины столиков с пластиковыми столешницами. Пара запоздалых клерков, затянувшихся с обедом, выглядели частью интерьера — почти как реквизит.

Было только двенадцать сорок пять; Гурни пришёл первым. Он сел у окна. Улыбчивая официантка принесла меню, поинтересовалась, не желает ли он кофе, и уплыла обратно к стойке.

Он раскрыл меню — и выяснил, что предыдущий посетитель, заказав «Домашнее жаркое от Деллы с тушёным луком от Дика», оставил остатки и того, и другого прямо между страниц. Когда официантка вернулась с кофе, он попросил блины и сосиски.

Кофе отдавал горелым, но он всё равно выпил. Зелёный, цвета авокадо, холодильник за стойкой вдруг напомнил ему отца — как тот прикончил пинту виски, а потом шарил в этом зелёном холодильнике в поисках шести бутылок пива, которые мать Гурни выбросила вместе с мусором.

— Что, чёрт возьми, она со мной сделала, Дэйви?

— С чем?

— С моим пивом, с чем же ещё?

— Не знаю.

— Не знаешь — или притворяешься?

Всё, чего он хотел в детстве, — поскорее вырасти и уехать.

Его вырвал из этих мыслей знакомый рокот большого V‑образного восьмицилиндрового классического GTO Харди — тот парковался прямо перед окном. Старый «Маслкар» выглядел лучше, чем ожидал Гурни. В последний раз он видел его с разбитой в хлам передней частью — после лобового удара, сорвавшего побег убийцы из Харроу‑Хилл. Теперь капитальная реставрация, похоже, завершилась, вместе с перекраской в «пожарную» красную. Он всё ещё любовался машиной, когда Хардвик подошёл к столу.

— Нравится, а, Дэйви?

— В прошлый раз он был готов на свалку.

— Ультиматум Эсти: либо приведи красавца в божеский вид, либо убирай с глаз долой.

Он плюхнулся напротив. Крепкая, мускулистая фигура угадывалась даже под свободной чёрной толстовкой; ледяные голубые глаза ездовой аляскинской собаки были всё так же беспокойны.

Он махнул официантке:

— Сэндвич BLT на поджаренном белом, бекон хрустящий, майонеза — не жалеть. Гарнир: печёная фасоль и капустный салат. Кофе. И вишнёвый пирог.

Она аккуратно вывела всё в маленьком блокноте с зелёными листами:

— Всё сразу?

— Кроме вишнёвого пирога.

Когда она скрылась на кухне, он повернулся к Гурни:

— Миленькая крошка. Марики тут нет, но таких в целом немного. Короче, я ковырнул кое—что насчёт этого скользкого ублюдка, которого ты собрался выпустить обратно в общество.

Гурни промолчал. Провокация всегда шла в комплекте с разговорами Хардвика.

— Копать дерьмо на него оказалось просто. Дерьма валом, но каждый раз он как—то ускользал от серьёзных юридических последствий — пока история с Лерманом не пригвоздила его к стенке.

Хардвик развернул яркую, сочную хронику жизни Слэйда — почти всё из неё Гурни уже знал. Получилась ясная картинка распущенного прошлого — без новых штрихов к портрету.

— Что—нибудь нарыли о его жизни до того, как он стал знаменит?

— Немного. Отец — чемпион по фехтованию и патологический бабник. Скончался от сердечного приступа, вызванного кокаином. Зико был слишком занят сексом с номинанткой на «Грэмми», чтобы прийти на похороны.

Каков отец, таков и сын, отметил про себя Гурни.

Официантка поставила перед ним блины, сосиски и бутылку кленового сиропа; Хардику сообщила, что его сэндвич и «вся остальная еда» на подходе, и уплыла обратно.

— Ты что—то выяснил о периоде после того, как жена попыталась его прирезать?

— Спрятался в каком—то странном реабилитационном приюте, отрастил нимб, строил из себя святого — пока угроза шантажа не вернула старого Зико, и он не отхватил голову Ленни Лерману, — он на миг замолчал, глядя на Гурни с явным скепсисом. — Ты же не думаешь, что этот мерзавец вправду обратился к Богу?

Гурни аккуратно разрезал сосиски на четвертинки, попробовал кусочек:

— Я встречался со Слэйдом и, честно, ни в чём в нём не уверен. Плюс некоторые детали убийства кажутся бессмысленными. И вот теперь кто—то пытается меня отвадить от этого дела.

Он рассказал про кролика.

Лицо Хардвика скривилось, как от кислого:

— И ты считаешь, что мёртвый кролик у тебя в машине делает Слэйда невиновным?

— Это точно прибавляет весу.

— По—моему, не так уж много. Какие именно детали тебя гложут?

— Прежде всего отсутствие головы и пальцев. Дальше — участок Слэйда больше ста акров. Зачем зарывать тело так близко к сторожке? И почему он не избавился от топора и секатора, которыми отрублены пальцы? Хранить их у себя — запредельная тупость.

— Во время убийств всякое происходит, — презрительно качнул головой Хардвик. — Перегруз, паника, сумбур. Если бы убийцы всё продумывали, мы ловили бы их куда реже.

— Понимаю. Но Слэйд показался мне не просто умным — чересчур спокойным.

— Допустим, бывший мерзавец стал дзен—мастером, мухи не обидит. Какая тогда твоя версия преступления? У тебя наверняка есть парочка гипотез. Ради таких штук ты и дышишь.

Официантка принесла его BLT. Гурни дождался, пока она отойдёт.

— Первая мысль была такой: кто—то, знавший о планах Лермана шантажировать Слэйда, увидел шанс — убить Лермана и повесить убийство на Слэйда.

— Например, кто? И с каким мотивом?

— Возможно, сын Лермана. Ненавидел отца и знал про его страховку.

— То есть сын Лермана мог влезть в сторожку Слэйда в день, когда того не было, стянуть камуфляж, вынести из сарая топор и секатор, а ночью пойти следом за Ленни, отрубить ему голову и зарыть там же — так, чтобы Слэйд ничего не понял?

— В этом духе.

— Тогда почему адвокат Слэйда не вывалил это перед присяжными?

— В каком—то смысле он это и сделал — в заключительном слове. Но дальше не продвинулся: никаких вещественных доказательств присутствия сына на месте, плюс у того, как предполагается, было крепкое алиби.

— Есть другие варианты?

— Допустим, кто—то, кто ненавидел Слэйда, слил Лерману конфиденциальную информацию и предложил схему вымогательства. План такой: всю грязную работу делает Лерман, а деньги делят пополам. Но затем этот «кто—то» решает — вместо шантажа — убить Лермана на территории Слэйда. Видимо, перспектива подставить Слэйда показалась ему привлекательней живых денег.

— Идеи, кто этот гений преступного замысла? — Хардвик с подозрением поковырял вилкой салат.

— Никаких. И тут проблема: это расходится с выдержками из дневника Лермана, представленными в суде.

— То есть, по сути, ты ни хрена не понимаешь, что происходит.

— Я бы хотел знать, чем именно Лерман шантажировал Слэйда, — Гурни густо полил блины сиропом. — Единственная зацепка в дневнике, — нечто, связанное с Салли Боунс. Это тебе о чём—то говорит?

Хардвик откусил внушительный кусок сэндвича, качнул головой.

— Я пытался поискать — ничего.

Он сглотнул, облизнул зубы:

— Случаем, это не из твоих деликатных просьб?

— Салли Боунс — любопытное имя, — пожал плечами Гурни. — Возможно, какой—то мелкий гангстер, не получивший достаточно внимания прессы, чтобы всплыть в сети. Но в поле зрения полиции он мог попадать. Если будет настроение пробить по своим старым знакомым из штата, есть ещё одно имя, которое стоит упомянуть: Иэн Вальдес.

— Кто, к чёрту, такой Иэн Вальдес?

— Вот и мне интересно.

Дорога из Тамбурга далась Гурни тяжело. Всё, что вытащил Хардвик о Слэйде, кроме пары нелестных штрихов к портрету отца чемпиона, не добавляло к уже известному ровному счёту ничего.

Когда он приткнул машину на привычное место у грядки со спаржей, было чуть за четыре. Небо темнело, тянул ледяной ветерок. В такие вечера Мадлен любила пылающий огонь в большом каменном очаге.

Он застегнул куртку, подошел к поленнице у курятника и внёс охапку колотых вишнёвых чурбачков. Дом встретил запахом свежего хлеба. Неся дрова к камину, он уловил сверху звуки барочной виолончели — Мадлен занималась в своей музыкальной комнате. Он снял куртку, стал раскладывать поленья в топке. Ему нравилась эта задача — подобрать геометрию и зазоры так, чтобы огонь легко разгорался и ровно держался без лишнего ухода.