Здесь, в этом крошечном, пропахшем травами и дымом пространстве, она не была чужеземкой, не была проблемой. Она была центром всего. И я, Лорд Багровых Пиков, был лишь гостем на ее территории, зависимым от ее заботы.

Когда силы немного вернулись, а лихорадочный туман в голове рассеялся, я задал вопрос, который мучил меня с самой нашей первой встречи. Вопрос, который объяснил бы все – ее дерзость, ее странные знания, ее инаковость, которая одновременно бесила и необъяснимо притягивала.

— Нам нужно поговорить, Элара, — прошептал я, и мой голос прозвучал хрипло, непривычно слабо. — Обо всем. О тебе. О нас.

Она замерла у очага, ее силуэт застыл на фоне пламени. Я видел, как она напряглась, как в ее глазах, отражающих огонь, мелькнула тень борьбы. Она боялась. Но не меня. Чего-то другого.

Она медленно подошла и села на пол, на шкуру у моей лежанки, обхватив колени руками. Долго молчала, глядя в огонь.

— Вы не поверите в мою историю, — наконец сказала она тихо. Голос ее был ровным, но я уловил в нем дрожь.

— После того, как ты в одиночку устроила переворот в моей крепости с помощью яблок, — я криво усмехнулся, — я готов поверить во что угодно.

Она подняла на меня взгляд, и в нем была такая бездна печали и одиночества, что у меня неприятно сжалось сердце.

И она начала рассказывать.

История ее была похожа на безумный бред сказочника. О мире по ту сторону звезд, мире без магии. О городах из стекла и стали, что пронзали облака. О железных колесницах, мчащихся без лошадей, и огромных птицах из металла, перевозящих сотни людей по небу. О мире, где драконы – лишь легенды, а сила измеряется не пламенем и сталью, а деньгами и информацией.

Сначала я слушал со скепсисом, думая, что это лихорадочный бред или какая-то хитрая уловка. Но чем больше она говорила, тем больше ледяных осколков ее рассказа вонзались в мозаику моих знаний о ней, и картина начинала обретать пугающий смысл.

Она рассказала о своей прошлой жизни. О том, что ее звали иначе. О том, что она была… ландшафтным дизайнером? Я даже не знал такого слова. Она объяснила – она создавала сады. Учила растения жить там, где им не было места, скрещивала их, заставляла цвести. Ее знания, которые казались мне дикими и интуитивными, оказались плодом науки другого мира.

Она рассказала о дне, когда нашла на берегу реки странный, гладкий камешек, похожий на древнее семя. О том, как прикоснулась к нему, и мир вокруг растворился во вспышке зеленого света, чтобы смениться суровым пейзажем моих земель.

Я смотрел на нее, и мой мир переворачивался. Все ее странности, которые я списывал на дикость, невежество, упрямство – все они обрели объяснение. Ее «наивные» понятия о верности и любви – это была норма ее мира. Ее отчаянная борьба за «личное пространство» и независимость – это было не неповиновение, а попытка выжить, сохранить себя в чуждой, агрессивной среде. Ее план с яблоками – не колдовство, а гениальная тактика, порожденная умом, мыслящим иначе, чем мы.

Она была не просто чужеземкой из дальних земель. Она была осколком иного мира. Абсолютно одна. Вырванная из своей жизни, лишенная всего – дома, семьи, друзей, будущего. Заброшенная сюда, где ее тут же связали магией с драконом, который видел в ней лишь функцию и с первых же дней показал ей свое презрение.

И она не сломалась.

Она выжила. Нашла заброшенный, проклятый клочок земли и превратила его в источник силы. Она дала отпор врагам. Она пришла и спасла меня, своего тюремщика, своего мучителя.

Ледяная броня моего гнева, моего раздражения, моей гордыни треснула и рассыпалась в пыль. Под ней осталось лишь одно – ошеломляющее, всепоглощающее чувство… уважения. И вины. Глухой, тяжелой, как камень на шее. Я смотрел на ее исцарапанные, огрубевшие от работы руки, на ее уставшее, но такое решительное лицо, и понимал, каким слепым и жестоким я был. Она была чудом.

Она закончила свой рассказ и замолчала, тревожно глядя на меня, ожидая моей реакции. Насмешки? Гнева? Приказа запереть ее как сумасшедшую?

Я молчал, не в силах вымолвить ни слова, переваривая услышанное. Потом медленно, с усилием, протянул руку и коснулся ее щеки. Она вздрогнула, но не отстранилась. Ее кожа была мягкой, теплой. Живой.

— Ты… одна, — прошептал я, и голос мой охрип. — Совсем одна здесь.

В ее глазах блеснули слезы, которые она так упрямо сдерживала. Она молча кивнула, и одна слезинка все-таки скатилась по щеке, обжигая мою ладонь.

Я притянул ее к себе. Не для страсти. Не для обладания. Просто чтобы укрыть, защитить от всего мира, от самого себя. Она уткнулась лицом мне в плечо, и ее тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Я обнимал ее, чувствуя себя неуклюжим, огромным, виноватым. Я гладил ее по волосам, вдыхая запах земли, яблок и ее слез.

— Больше нет, — прошептал я в ее макушку. — Слышишь, Элара? Больше ты не одна.

Мы сидели так, казалось, вечность, пока ее дрожь не улеглась. Ночь прошла в тишине, нарушаемой лишь треском огня и нашим дыханием. Я не отпускал ее, а она не пыталась уйти.

Когда за окном забрезжил серый рассвет, я все еще держал ее в своих объятиях. Она спала, доверчиво прижавшись ко мне. Я смотрел на ее умиротворенное лицо в первых лучах солнца и понимал – этой ночью изменилось все. Моя война с ней закончилась. Теперь нам предстояло вместе вести другую войну – с Изольдой, с Черными Скалами, с древней тайной, что дремала под этим садом.

И я знал, что буду сражаться не за свою власть, не за свой клан, не за свою «истинную».

Я буду сражаться за нее. За Элару.

Рассвет в моем саду никогда не был просто сменой тьмы на свет. Он был таинством. Первые лучи пронзали утренний туман, цеплялись за кристаллы инея на колючих ветвях моего барьера, заставляя их вспыхивать мириадами холодных искр.

Воздух был чист и неподвижен. В этой тишине я впервые за долгое время проснулась не от тревоги, а от ощущения глубокого, почти забытого покоя. Я лежала на своей грубой лежанке и смотрела на спящего рядом дракона.

Он спал на спине, откинув голову на свернутый плащ, одна рука покоилась у него на груди, другая — лежала рядом с моей, почти касаясь. Его лицо, лишенное властной маски, было безмятежным и уязвимым. Тени от догорающих углей в очаге плясали на его скулах, смягчая жесткие линии подбородка.

Прошлой ночью я рассказала ему все. Вывернула душу наизнанку, выложила перед ним осколки своей прежней жизни, ожидая насмешки, недоверия, отчуждения. А получила… тишину. И его объятия. Он не сказал почти ничего, но его молчаливое принятие, его простое «Больше нет» значило больше, чем тысячи слов.

Я осторожно высвободилась, стараясь не разбудить его, и на цыпочках вышла из домика. Утро было пронзительно холодным. Мой сад, моя маленькая крепость, спал под тонким слоем снежной пыли. Все казалось таким же, как вчера, но я знала — все изменилось. Пропасть между мной и Каэленом не исчезла, но через нее был перекинут хрупкий мостик — мостик из общей тайны и общей беды.

Я приготовила простой завтрак — горячую кашу из толченых кореньев с добавлением сушеных яблок для сладости и густой, ароматный отвар из трав. Когда Каэлен проснулся, он уже мог сидеть сам, прислонившись к стене. Мы ели в неловком молчании. Я не знала, о чем говорить, а он, казалось, был погружен в свои мысли, переваривая ночные откровения.

— Твоя… Земля… — наконец произнес он, его голос был все еще хриплым. — Там действительно нет никакой магии? Совсем?

— Совсем, — кивнула я, разглядывая узоры на своей деревянной миске. — Мы полагаемся на науку. На то, что можно измерить, доказать, повторить в лаборатории.

Он криво усмехнулся.

— Скучный мир.

— Иногда… я тоже так думаю, — призналась я, и наши взгляды встретились. В его глазах больше не было льда. Только глубокая задумчивость и… любопытство? Уважение?

Это хрупкое перемирие было прервано появлением Бьорна. Он буквально ворвался в проход в моей изгороди, его лицо было бледным и взволнованным. Он ворвался в домик, не обращая внимания на мой удивленный взгляд, и рухнул на одно колено перед Каэленом.