Он слабо шевельнулся, его рука нашла мою, пальцы сжались с неожиданной силой.

— Спасибо… — прошептал он хрипло, не открывая глаз.

В этот момент вернулся стражник. Мы вдвоем поили Каэлена горячим, горьким отваром, укрывали его всеми шкурами, что у нас были. Он провалился в тяжелый, беспокойный сон, изредка бормоча что-то бессвязное – имена, приказы, проклятия.

Я села в свое единственное кресло у очага, подбрасывая в огонь сухие ветки. Воин остался стоять на страже у двери, его силуэт чернел на фоне звездного неба. Мы не говорили. Слова были не нужны.

Я смотрела на спящего Каэлена. На то, как пламя отбрасывает блики на его лицо, на его могучую грудь, вздымающуюся в такт дыханию. Моя тюрьма стала его убежищем. Моя слабость обернулась его спасением. Роли перевернулись с оглушительной внезапностью. Теперь я была не просто функцией, не проблемой, не изгнанницей. Я была хозяйкой этого клочка земли, этого огня, этого хрупкого затишья. И я несла ответственность за жизнь дракона, который спал у моих ног.

Обиды, недоверие, боль – все это казалось сейчас далеким, почти незначительным на фоне грохота рушащегося мира снаружи. Там, в крепости, враги делили его власть. Здесь, в моем саду, мы были беглецами. Союзниками поневоле. И, возможно, чем-то большим. Я не знала, что принесет утро. Но я знала одно: я буду защищать это место. И этого дракона. До последнего вздоха. До последнего яблока.

Первое утро в моем саду после нашего бегства было сюрреалистичным. Рассветный свет, пробиваясь сквозь щели в ставнях, рисовал на каменном полу дрожащие золотые полосы. Воздух пах остывшими углями, сушеными травами и… им.

Его присутствие заполнило мой маленький домик, вытеснив привычное одиночество. Он спал на моей лежанке у очага, огромный, неподвижный, укрытый шкурами. Великий и ужасный Лорд Каэлен Вэйр, поверженный не вражеским мечом, а предательством и магическим истощением, нашел убежище в хижине своей изгнанницы. Ирония была настолько густой, что ее можно было резать ножом.

Я проверила его лоб. Жар спадал, но слабость все еще сковывала его тело. Его дыхание было ровным, глубоким. Я вышла наружу, в морозную свежесть утра. Мир за моим колючим барьером казался напряженным и притихшим. Халворд и Бьорн встретили меня у прохода, их лица были серьезны, в глазах читалось новое, незнакомое уважение.

— Леди, — Халворд склонил голову. — Ночь прошла спокойно. Разведчики Изольды кружили у дальнего ущелья, но к саду не приближались.

— Хорошо, — кивнула я, чувствуя, как на плечи ложится непривычная тяжесть ответственности. — Усилить посты. Экономить припасы. Никто не знает, как долго мы здесь пробудем. Бьорн, проверь ловушки на кроликов. Нам понадобится свежее мясо.

Они разошлись, выполняя приказы без единого вопроса. Я была не просто «леди», я была их командиром в этой маленькой осажденной крепости. И от моих решений теперь зависела не только моя жизнь.

Вернувшись в дом, я принялась за дело. Растолкла в каменной ступке сушеные ломтики «Румянца Жизни», смешала их с перетертыми целебными кореньями и теплой водой. Получилась густая, ароматная кашица – концентрат жизненной силы, который должен был помочь ему восстановиться.

Эта рутина, эта знакомая работа с дарами моего сада, успокаивала, придавала уверенности. Я не воин, не стратег. Я – садовница. И я буду сражаться так, как умею.

Он проснулся, когда я как раз закончила. Открыл глаза и молча смотрел, как я подхожу к нему с деревянной миской в руках. В его синих глазах больше не было льда, только глубокая, бездонная усталость и… что-то еще. Смущение? Удивление?

— Нужно поесть, — сказала я просто, присаживаясь на край лежанки.

Он попытался приподняться, но его руки дрогнули, и он снова откинулся на шкуры, стиснув зубы от бессилия. Видеть его таким – сломленным, зависимым – было странно. Не было ни злорадства, ни триумфа. Только острое, почти болезненное сочувствие.

Я зачерпнула кашицу ложкой и поднесла к его губам. Он на мгновение замер, его взгляд впился в мой. Гордость боролась с необходимостью. Потом он медленно приоткрыл рот и принял еду. Молча. Я кормила его, как ребенка, стараясь не смотреть ему в глаза, сосредоточившись на простом механическом действии. Воздух между нами был густым от неловкости и невысказанных слов.

— Зачем ты это делаешь? — наконец спросил он хрипло, когда миска опустела.

— Потому что если вы умрете, лорд Вэйр, — ответила я, не поднимая головы и вытирая миску куском ткани, — Изольда и ее друзья из клана Черных Скал придут за мной следующей. Это чистый прагматизм, не более.

Он издал тихий, горловой звук – то ли кашель, то ли усмешку.

— Прагматизм… — прошептал он и снова закрыл глаза.

Я знала, что это лишь часть правды. Другую часть я и сама боялась себе признать.

Позже днем, когда он спал, я вышла в сад. Нужно было работать, двигаться, чтобы не сойти с ума от мыслей. Я проверяла свои яблони, убирала опавшие листья, укрепляла колючий барьер. Иногда я чувствовала его взгляд сквозь открытую дверь домика. Он проснулся и наблюдал.

Я не оборачивалась, но знала, что он видит. Видит меня не в роскошных платьях, а в простом рабочем одеянии, испачканную землей, с мозолями на руках. Видит, как я разговариваю со своими деревьями, как касаюсь их, чувствуя их жизненную силу. Видит хозяйку этого места, а не причудливый экспонат своей коллекции.

Вечером я обрабатывала ссадины на его руках, полученные во время побега. Он сидел, прислонившись к стене у очага, и молча позволял мне это делать. Мои пальцы касались его горячей кожи, ощущали твердость мышц, контуры старых шрамов. Каждый из них рассказывал историю битв, которые он вел задолго до моего появления. Эта тихая, почти медицинская близость была интимнее любого поцелуя.

Он вдруг накрыл мою руку своей. Его ладонь была огромной, сильной, даже сейчас, в его слабости.

— Они заживут, — сказал он тихо. — Спасибо.

Я попыталась убрать руку, но он удержал ее. Я подняла на него глаза. Он смотрел на меня – долго, пристально, и в его взгляде больше не было ни власти, ни презрения. Только усталость, боль и вопрос, который он не решался задать.

Мы сидели так в тишине, освещенные лишь пляшущими языками пламени в очаге. Снаружи выл ветер, но здесь, в моем маленьком домике, было тепло и… спокойно. Впервые за долгое время я не чувствовала себя в ловушке рядом с ним.

Он так и не отпустил мою руку, словно боясь, что я исчезну. Постепенно его хватка ослабла – он снова уснул, утомленный борьбой своего тела с последствиями магического истощения. Я осторожно высвободила пальцы и укрыла его потеплее.

Я смотрела на его лицо, смягченное сном. Лед тронулся. Что-то безвозвратно изменилось между нами там, в башне, во время полета, здесь, в тишине моего дома. Но я все еще была настороже. Я помнила все. И ждала, что будет дальше.

Когда он снова проснулся, уже глубокой ночью, его взгляд был ясным и осмысленным. Он посмотрел на огонь, на стены моего домика, на меня, дремавшую в кресле.

— Нам нужно поговорить, Элара, — произнес он тихо, но отчетливо. Голос его все еще был слаб, но в нем звучала новая, незнакомая мне интонация. — Обо всем. О тебе. О нас.

Он смотрел на меня прямо, и в его взгляде был не приказ Лорда, а просьба человека, который отчаянно запутался и наконец-то готов был попытаться разобраться во всем.

Слабость была унизительным и давно забытым ощущением. Мое тело, привыкшее к власти над стихией и сталью, отказывалось подчиняться. Магические каналы, опустошенные предательской ловушкой Изольды, гудели от усталости. Я лежал в ее домике, в логове моей непокорной истинной, и чувствовал себя… пленником. Не ее, но собственной беспомощности.

Ночью, в полумраке, освещенном лишь танцующим пламенем очага, я наблюдал за ней. Она двигалась тихо, сосредоточенно. Подбрасывала дрова в огонь, проверяла мои компрессы, готовила свои странные, но действенные отвары. В ее движениях не было ни суеты, ни страха. Только спокойная, деловитая уверенность хозяйки своего мира.