— За страховкой для моей физиотерапией стоит он?

— В первый раз, когда Бо пришёл к тебе, он предложил оплатить всё, чтобы ты могла как можно быстрее встать на ноги, но я сказал нет.

— Правда?

— Правда. Я могу позаботиться о своей дочери, и он больше никогда не предлагал этого.

— Может быть, Гаррик поговорил с ним.

— Что-нибудь изменится для тебя, если узнаешь?

— Изменится.

— Заставит тебя разозлиться и будешь сердиться на него и на нас? — упрекнул он.

— Почему ты сейчас срываешься на мне?

— Ну, если хочешь знать, то когда ты болела, мы тоже болели за тебя. Твоё выздоровление — это наше выздоровление. Мы семья, и мы не оставляем никого из своих позади. Но теперь ты должна принять окончательное решение, потому что я не хочу видеть свою дочь три раза в год, зная, что вернувшись домой, она будет прятаться в своей комнате. Пенни Льюис так не поступает.

— Ого, это настоящая выволочка, смешанная с разговорами в раздевалке. Как давно ты хотел мне это сказать?

— Уже давно.

Я улыбнулась, потому что мой отец был прав во всём.

— Спасибо, папочка.

— Не благодари меня, просто найди свой путь и следуй ему постоянно, не оглядываясь.

Дальше до аэропорта мы ехали в тишине. Когда пришло время прощаться, я крепко его обняла. Я скучала по отцу так же сильно, как и по всей своей семье, но мой путь уводил меня и от них.

— Помни, твой дом всегда тут и ждёт тебя.

— Я знаю, папа. Я позвоню тебе, когда приеду.

Шесть часов полёта я провела в состоянии полной растерянности. Я покинула Сан-Франциско с желанием объявить войну, а вернулась с победой в кармане, такой же тяжёлой, как поражение. Я должна была быть решительной, уверено шагать в будущее, и всё же я чувствовала себя потерянной, незавершённой.

Как будто я что-то забыла.

Если бы Бо Бакер оставался от меня далеко, уверена, я не чувствовала бы себя так, но он не упустил возможности и сказал то, что я хотела услышать целый год.

Было всего четыре часа, когда я добралась до Сан-Франциско. Пока такси везло меня в квартиру, я смотрела на закат в Калифорнии. Он был красивым, тёплым и романтичным.

Я потёрла глаза, словно могла стереть из головы все мысли о Бо.

— С вас сорок девять восемьдесят, — сказал таксист в конце поездки.

Я достала кошелёк и зависла с купюрами в руке.

Мужчина посмотрел на меня с недоумением.

— Что-то не так?

— Да. Нет... Извините, я просто... Не знаю, стоит ли мне вернуться.

— Вернуться? Вы имеете в виду в аэропорт?

— Да, ну, э... О Боже, я не знаю, что делать. — Водитель продолжал смотреть на меня с недоумением. Да, я хотела сказать, что выгляжу сумасшедшей, потому что я сумасшедшая, но вместо этого я просто протянула ему купюры. — Извините ещё раз, это не имеет значения. Оставьте сдачу.

Он

Call it what you want

Балтимор, ноябрь 2023

Мяч отскочил от асфальта, я поймал его, затем прицелился в кольцо и бросил. Повторил то же самое ещё как минимум пять раз.

Поверхность баскетбольного мяча похожа на футбольный, за исключением того, что его траектория логична, в то время как тот, которым играл я, не позволял знать, где он окажется в итоге. Может быть, поэтому я предпочитал овальный мяч, чтобы привыкнуть к тому, что всё никогда не идёт так, как я, твою мать, хотел.

И этот бросок приземлился слишком агрессивно на щит.

— Да пошло всё, — сказал я.

— Милашка Би! — услышал я чей-то крик. Группа детей стояла перед моей подъездной дорожкой. — Ты будешь играть в следующем матче?

Я кивнул, они подбодрили меня и сразу уехали на своих велосипедах.

У меня больше не было уверенности, кроме той, что Лунный бульвар заставлял меня чувствовать себя немного лучше.

Я бросал снова и снова, пока даже это занятие не перестало доставлять удовольствие.

Я застегнул толстовку и сунул руки в карманы; пора было возвращаться в дом. Закрыв гараж, я обошёл дом, но добравшись до крыльца, остановился в шаге от лестницы.

— Пенелопа. — Она была там, куталась в пальто и смотрела на меня. — Как долго ты...

— Ты заставляешь меня страдать.

— Ты тоже заставляешь меня страдать.

— Потому что Бо Бакер знает, что это значит? Знает ли он, каково это — иметь дыру в груди, внезапную и несправедливую?

— У нас было всё, мы были вместе, и ты решила уехать, не дав мне возможности подумать. Я верил, что…

— У меня не было всего. Всё было у тебя! Я оказалась без работы и с квартирой, из которой мне скоро предстояло уехать, а моя мечта была в пределах досягаемости.

— Мне потребовалось много времени, чтобы отпустить, довериться и поверить, что я больше не одинок, и тут ты внезапно говоришь мне, что уезжаешь.

— Я и завтра уеду, я не уволюсь с работы в Сан-Франциско. Не собираюсь отказываться от того, кто я есть, чтобы быть с тобой, потому что если сделаю это, то начну чувствовать себя плохо из-за того, что отказалась от работы своей мечты.

— Я не прошу тебя об этом, я не такой идиот, чтобы повторять те же ошибки.

— Так о чём ты меня просишь?

— Мы, только мы.

— Только мы были катастрофой! Как только я отвлеклась от тебя, ты меня стёр.

— Тогда останемся только мы и твоя работа. Только мы и Балтимор. Только мы и фильм ужасов. Только мы и рождественская ёлка, которая будет стоять до марта. Пенелопа, только мы и всё остальное, что делает тебя счастливой!

Она вздохнула и покачала головой.

— А если это не сделает счастливым тебя, как отреагируешь на этот раз?

— Мы поговорим и найдём решение.

— Ты поговоришь со мной, отойдя в сторону? — с сомнением спросила она.

— Будем только мы и решение.

— Я всегда буду сомневаться, что ты не ищешь решения, а планы ударить меня.

— Это ударяет по тебе? — спросил, указывая на дом.

— Не знаю. Что это? Зачем оставаться? — И она тоже указала на дом.

— Я искал мотивацию. Ты, этот дом и Балтимор — это она. Я останусь, буду ждать, когда ты вернёшься. Я останусь, потому что тогда ты всегда будешь знать, где меня найти, даже если у тебя нет моего номера телефона, даже если сейчас всё кажется закрытым.

— Кажется? Бо Бакер, ты так уверен в себе, так убеждён, что…

— Я заставляю тебя страдать, это значит, что у меня до сих пор есть сила, чтобы заставить тебя чувствовать себя хорошо. — Я поднялся всего на две ступеньки и приблизился к ней. — Дай мне шанс сделать тебя счастливой, Пенелопа, я не буду просить тебя отказаться от чего-либо ещё.

— У меня остались синяки, Бо. Удар, который я получила, продолжает причинять боль.

— У меня тоже есть синяки. — Я протянул руку и положил ей на талию. В ответ меня не ударили. — Прости меня, — прошептал я.

Пенелопа расцепила руки и провела пальцами по моим волосам. Я прижал её к себе, положил щеку ей на грудь и внимательно прислушался к её сердцебиению.

— Я боюсь, Бо, и до сих пор злюсь.

— А я не боюсь, но я злюсь и всегда буду злиться.

Пенелопа прижала меня к себе.

— Если ты снова меня обидишь, клянусь, я убью тебя, Бо Бакер.

Я поднял на неё глаза и поднялся по ступенькам, разделявшим нас.

Она встала на цыпочки, потянула за манжеты моей толстовки, и наши губы соединились. Я прижал Пенелопу к себе, принимая всё, что она мне давала, и клялся, что дам ей ещё больше. Пенелопа обняла меня за шею, и мы оказались так близко, что её дыхание стало моим. Этот поцелуй наполняли слова, которые нам больше не нужно было произносить.

Когда мы разорвали этот контакт, я посмотрел на неё. Пенелопа действительно была со мной, после всего, что с нами случилось, после всех этих лет.

Она, которая всегда была единственной, правильной.

— Если я снова заставлю тебя страдать, знай, что я буду страдать вдвое больше.

Она