— Келли! — позвал я, но она продолжила свой путь. Я догнал её, готовый к подзатыльнику. Я заслужил.

Как будто тот факт, что я обращался с Пенелопой как с дерьмом, уже не заставлял меня чувствовать себя достаточно виноватым.

Я знал, что должен успокоиться, но Пенелопа вынуждала меня сомневаться в том, чего я хочу, и особенно в том, что я могу ей доверять.

— Давай, скажи мне, что ты хочешь сказать, и покончим с этим.

— Не уверена, готов ли ты услышать то, что я скажу, потому что сегодня вечером я получила доказательство того, что ты будешь Джуниором до конца своих дней.

— Ты знаешь, я не хочу, чтобы ты говорила обо мне, особенно с Пенелопой! Ты заставила меня нервничать и...

— Я вовсе не говорила о тебе, я говорила о себе. Мы смеялись, шутили, проводили приятный вечер, и Пенелопа была прекрасна, такой, какой я её помнила. А потом появился ты, в образе засранца, и всех остудил! Почему её не было с нами за столом? Что ты ей сказал?

— Она не просила меня присоединиться к нам, так что я не видел причин вносить её в список гостей.

Келли попыталась отвесить мне затрещину, как делала в детстве, но я был слишком высок и без труда увернулся.

— Что тебе подсказывает твой разум, Бо Бакер? Так обращаться с людьми? Ты не понимаешь, что сам должен пригласить её, а не наоборот!

— Хватит о Пенелопе, она не имеет никакого отношения к этому разговору.

— Она имеет к нему самое непосредственное отношение, и если Альфред поверил в ложь своей дочери о том, что ей пришлось уехать из-за обязательств, то я на это вообще не куплюсь!

— Келли, ты сама напросилась. Временами ты сильно выходишь за рамки, так что это уже не первый раз. И я не сомневался, — ты проболтаешься о том, что должно остаться между нами, я был уверен в этом!

— Я выхожу за рамки? А что насчёт тебя? Давай-ка, займёмся самоанализом и с тобой, и на этот раз я не стану избегать упоминания о нём. Хочешь, скажу тебе правду? Вот она, на серебряном блюдечке: ты похож на своего отца, такое же тесто! Ты окружаешь себя людьми, которых привлекает то, чем ты владеешь, а не то, кто ты есть. Ты отталкиваешь людей, которые тебя любят, и рискуешь закончить жизнь, как твой старик. Он умирает, Бо, умирает в одиночестве на больничной койке и без сына, который живёт в двадцати минутах езды от него, но не хочет зайти и поздороваться. Вот что случится с тобой, если будешь продолжать в том же духе.

— Ты не сможешь изменить ситуацию, играя на моём чувстве вины.

— Ох, Малыш, чувством вины мы все подтираем свои задницы. Дело не в раскаянии, а в том, чтобы учиться на ошибках других, а ты ничему не учишься! Думаешь, ты победитель только потому, что тусуешься с моделями и покупаешь «ламборгини»? Ты ошибаешься, ты проиграл и продолжаешь это делать.

— Ты слишком остро реагируешь.

— Сколько ты не встречался с девушкой, которая тебе действительно нравится, с которой ты можешь поговорить и показать себя таким, какой ты есть на самом деле?

— Несколько месяцев. — Она продолжила идти к воротам, покачивая задницей. — Келли!

— Знаешь что? Мне всё равно, давай, ври себе, я ухожу, не хочу видеть твоё лицо какое-то время.

— Уже поздно, куда ты собралась одна?

— Это ты один, Бо Бакер, а не я! Начни это понимать.

Келли было не переубедить, и я вернулся в свою квартиру. Я привык справляться с последствиями своего поведения, но в тот вечер всё было не так просто.

Я смотрел в потолок и вспоминал, какие гадости говорил Пенелопе, как намеренно хотел причинить ей боль, потому что не мог её контролировать.

Келли была права, я лжец; годами я окружал себя немногочисленными людьми, которых совсем не знал и которые не знали, кто я такой. Я так поступал, потому что при смене городов этих людей легко было забыть или сказать им, чтобы шли к чёрту, когда они не делали того, что я хотел.

Пенелопа, однако, не поддавалась этой логике. Конечно, я хотел, чтобы она делала то, что хотелось мне, но в то же время я умирал от желания узнать, кем она стала.

Я хотел, чтобы она была рядом со мной, но в то же время желал, чтобы она была далеко. Потому что своей непредсказуемостью она могла причинить мне боль.

Я хотел, чтобы она знала, кем был Бо Бакер, помимо футбольных успехов, но и знала, что я не имел в виду то, что сказал. Что я был засранцем, непривычным к сложными эмоциям.

Возвращение в Балтимор и необходимость иметь дело с тем, что осталось от моей семьи, с моей первой любовью, было риском, который я предвидел, эмоциональным состоянием, с которым, как думал, смогу справиться. Ведь футбол — это ещё и игра головой, и я должен был ограничить этот рассчитанный ущерб.

Ещё я был тем, кто ограничивает ущерб, который могу получить от других.

По этой причине после почти бессонной ночи я приехал на тренировочную площадку раньше всех, потому что знал, — Пенелопа тоже будет там. И действительно, когда я выглянул, то увидел её бегущей по крытому полю. Жаль, что с ней крутился тот самый доктор, который уже несколько недель не отходил от неё ни на шаг.

Окей, её очередной контрход был вполне ожидаем.

Как бы я ни был раздражён и как бы ни хотел присоединиться к ним, чтобы отшить этого урода, я решил потренироваться на улице. Зайду к ней до обеденного перерыва и... и что-нибудь произойдёт.

Планировать с Пенелопой было невозможно. Она злилась, когда я был спокоен, кокетничала, когда я нервничал: каждый её ответный ход не имел логики.

Утро прошло в тренировках на поле, индивидуальных тренировках, изучении техники и отработки схем с тренером нападения.

Перед обедом, как и решил, я зашёл в примерочную и встретил там О'.

— Привет, мистер Конгениальность, всё в порядке? — Я огляделся, но не увидел и тени Пенелопы.

— Одежда для All or…

— Костюм для All or Notting готов, Пенни оставила всё здесь, чтобы не нарушать твоё уединение. Можешь забрать. Положи в машину и не швыряй как попало, мне не хочется снова всё гладить. — Он протянул мне чехол. — Всё ясно?

— Абсолютно. Могу ещё чем-нибудь вам помочь?

— Не набирай ни унции веса, иначе нам придётся перешивать всю твою одежду.

— К плей-офф я наберу как минимум пять килограммов и двести граммов.

— А ты уже знаешь, куда будут распределяться эти килограммы и двести граммов?

— На плечи, грудь и ноги.

— На радость нашим глазам, и для тех, кто может тебя лапать...

— Никто меня не лапает.

— И это видно. Ступай, и спасибо, что заглянул.

Я понёс чехол с одеждой в машину и в этот момент увидел Пенелопу. Она проходила рядом с местом, где я припарковал машину.

— Пенелопа! — позвал я, но она не остановилась. В два шага я добрался до неё. — Мы можем поговорить?

— Вижу, О' отдал тебе одежду.

— Не о работе.

— Тогда нам больше нечего сказать друг другу.

— Я хочу извиниться перед тобой.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. Какого чёрта она мне улыбается?

— Извинения приняты, — ответила она, не замедляя шага.

— Что значит «извинения приняты»?

— Я прощаю тебя.

— Ты ведь шутишь, да?

— Не думаю, что у меня есть большое желание шутить с тобой.

— Тогда покажи настоящую Пенелопу.

— Пенни! — послышался крик, к ней мчался доктор-засранец.

— Мне пора, хорошего дня.

— Эй, мы же разговаривали!

— Мне больше нечего тебе сказать.

— Теперь я понял, просто проявляешь сдержанность. Ладно, молодец, развлекайся! Всё равно этот фарс продлится пару дней!

Она не стала оборачиваться, комментировать или поднимать средний палец, как всегда делала в юности.

Как и ожидалось, её реакция обескуражила меня. Но время новой Пенелопы Льюис было сочтено.

Она слишком импульсивна и обидчива, чтобы выдержать этот фарс.

Она

This is why we can’t have nice things

Майами, ноябрь 2022