Она посмотрела на меня и спросила:

— Поцеловать тебя, что ли?

Я пожал плечами.

— Маленький ты ещё.

— Давай, тогда я тебя поцелую, если тебе зазорно? — предложил я.

Она удивленно захлопала крыльями ресниц.

— Вот, ты хитрец! — она улыбнулась. — Не-е-е… Давай, уж я тебя. В знак благодарности.

— Вот, ты хитрая, — подумал я. — В знак благодарности… Хе-хе… Ох, женщины — коварство ваше имя.

Назад домой я ехал по пустынным и плохо освещённым улицам. Снегу прибавилось, и кое-где на поворотах в свете фонарей и фар поблескивал накат, а на обочинах надуло небольшие сугробы. А поэтому ехал я не очень быстро, хотя снежная резина с шипами держала дорогу хорошо. И навеяло мне нарисовать заснеженный Владивосток, расступающийся в свете ночных фар. Трамвайные пути. Фонари… Тротуар и старинные здания улицы Светланской, ныне носящей имя великого вождя пролетарской революции.

[1] Юрий Антонов — «Двадцать лет спустя».

Высшая, сука, математика оказалась крепким орешком. Её мало было зазубрить. В ней нужно было разбираться. Чтобы решать задачи, ага… А задач Геббельс давал много. Одна пропущенная лекция — одна карточка с четырьмя задачами. Не решил карточку — получай ещё две. Не решил одну из двух — получай три… И так далее в прогрессии… Благо, что перед первой сессией высшая математика была не очень высшей, и я с получением зачёта, после первого промаха на первой консультации, как обзывал Геббельс свои экзекуции, справился.

На первую сессию я вышел со всеми зачётами и не завалил ни одного экзамена. Да и как это было возможным в моём случае? Я и так раньше учился не плохо, когда учился, да, и экзамен в школе за восьмой класс сдал спокойно и без напряга. Главное — хоть немного учиться. Читать, что надо, писать лекции…

Например, по марксистско-ленинской философии какого-нибудь одного учебника не было. Философичка надёргала тем по истории философии и высказываний классиков из разных источников, и без её лекций на экзаменах делать было нечего. У нас всего-то человек пятнадцать, даже имея лекции, сдало с первого раза. Это со всего потока, если что. Сто шестьдесят человек, ага… Хорошо, что я все лекции имел переписанными своей рукой. Проверяла сходство почерка философичка… И если лекции были хороши, сразу предлагала тройку. У меня лекции украшались портретами мэтров: Платона, Аристотеля, Сократа, Демокрита, Диогена, Эпикура, Пифагора, Гераклита, Сенеки, Конфуция… Всех, про кого она рассказывала, кроме Ленина, естественно.

— Ты хорошо рисуешь, — сказала философичка, пролистав лекции. — Поможешь оформить мне кабинет?

— Почему, нет? — переспросил я и пожал плечами.

— Что ты знаешь о Конфуции?

— Конфуций основал первый университет и систематизировал летописи, составленные в разных княжествах. Учение Конфуция о правилах поведения князей, чиновников, воинов и крестьян распространялось в Китае так же широко, как учение Будды в Индии. Настоящее его имя — Кун Цю, но в литературе он часто именуется Кун-цзы, Кун Фу-Цзы («учитель Кун») или просто Цзы — «Учитель». Уже в возрасте немногим более двадцати лет он прославился, как первый профессиональный педагог Поднебесной.

— Давай зачётку. Отлично.

Так же я сдал экзамен по Истории КПСС, — просто предъявив хорошо оформленные лекции и пообещав написать несколько транспарантов.

Физику и химию я знал. По электротехнике получил формальное «отлично» ещё на семинаре, куда принёс лично спаянную плату усилителя и, объяснив, что и зачем на этой схеме припаяно и как работает. Спасибо Женьке Дряхлову, Серёге Громовы и отцу… Ну и спасибо тем синхронно-асинхронным электродвигателям, что выпускал мой «свечной заводик» на Тайване. Я принёс их два, разрешив второй распилить и сделать учебное пособие. Зав кафедрой не верил сначала, что такой двигатель может работать, но мой двигатель работал и был бесконтактным, то есть не имел «положенных» электродвигателю щёток.

Химию я любил ещё в школе и, поэтому, сдал её тоже легко.

Поэтому, сдав сессию, я уехал с отцом в Японию кататься на лыжах. Да. Просто кататься на лыжах. Вместе с мамой. Ага… Это мы так назвали мою творческую командировку по линии Союза Художников СССР. А что? Валюта у меня была своя. Товарищ я был проверенный… Что ж меня не выпустить? Если я, ко всему прочему, ещё и на «комитет» поработаю? Там крестик поставлю, или циферку, там камешек в саду камней подменю… Практически штатный сотрудник ведь, да-а-а… Надо осваивать шпионское искусство, сказали мне старшие товарищи. Вместе с художественным, хе-хе…

В Союзе Художников мне предлагали сделать копии тех моих картин с горой Фудзи, что я оставил в Японии, и передать их нашей Приморской картиной галерее, но я предложил написать другие. Все интересанты согласились. Вот мы и поехали в Японию сразу после нового года, когда Фудзи была другой, более зимней.

Заснеженная гора Фудзи, искрящаяся розовым в свете восхода или заката, мне больше понравилась. Отцу нравилась цветущая сакура, но цветущей сакуры не было. Маме нравилась Япония, и Японии было много.

Потом, я оставил их одних на горно-лыжной базе, с которой в Токио ходил автобус, а сам вместе с Тиэко и Тадаси по моему японскому паспорту улетел на Тайвань, где мы совместили полезное с приятным. Мы согласовали дальнейшее развитие нужных мне производств, и заодно покатались на яхте и поныряли. Вода на юге острова была двадцать три градуса, воздух прогревался до двадцати одного. Самое то, для отдыха. А ныряли мы, естественно, в костюмах.

Я «тупо» привёз из будущего образцы экипировки и, пообещав поставлять необходимые материалы и фурнитуру, попросил Тадаси договориться о дополнительном отводе земли. Причём, с условием того, что в будущем на этой земле встанут цеха более технологичных производств. А пока и консервы с одеждой тоже должны неплохой доход приносить. Пока Китай не «проснулся». А «проснётся», мы и тут их перегоним. Но мне главное, чтобы, кхе-кхе, костюмчик сидел. На наших и гэрэушных спецназовцах, да. Да костюмчик не простой, а огне- и бронестойкий. Из полиамид-имида и с бронепластинами от первого до пятого класса защиты.

— Ты воевать собрался, Мичи? — как-то спросил Тадаси

— Желаешь мира, готовься к войне, — неопределённо ответил я. — Мне скоро идти защищать Родину. Хочу служить комфортно и надёжно.

— И где ты собираешься служить? — улыбаясь, спросил Тадаси.

— Куда Родина направит, туда и пойду. Но лучше куда-нибудь на границу.

— Ты говорил, у вас в институте военная кафедра и вам дадут офицерские звания. И не оправят на службу.

— На границе с Афганистаном не спокойно. Американцы и англичане размешивают дерьмо в Афганской бочке.

— Да. Я тоже не люблю американцев. Их в Японии мало кто любит, но мы вынуждены терпеть их присутствие, их базы. Япония маленькая. Нам тяжело.

— Так часто бывает, — покивал я головой. — Трудно сохранить суверенитет даже большой стране. Вон, Китай взять… Тоже сколько времени был под англичанами, американцами и французами. Только с приходом народной власти стал независимым. Так и теперь к нему лезут…

— Так ты не ответил на мой вопрос про твое намерение воевать. И не говори мне, что ты собрался передать это снаряжение вашей армии. У них совсем другая форма. Это форма войск специального назначения. Ты собрался служить в вашем спецназе? В Афганистане? Это очень опасно, Мичи. Боюсь, что на войне даже твои способности предвидеть события могут тебе не помочь. Или ты рассчитываешь на что-то другое?

Тадаси снова так сощурил глаза, что не понятно, как он видел сквозь узкие щёлочки. Моё молчание могло расстроить Тадаси и я вынужден был ответить.

— Ты, папа-якудза, уже давно понял, что я не только предвижу события, но и могу блуждать между мирами. Оттуда многие вещи, что я привожу и пытаюсь здесь производить. Или делаю вид, что произвожу, переклеивая этикетки. Но я простой человек, не демон и не дух и преследую вполне конкретные человеческие цели.