— Вы, разбирайте сразу шоколадки по карманам. А то сейчас налети вороньё, и не попробуете.

— Правильно говорит Мишка, — подал голос Володя. — Даже с меня сон слетел, такой запах. Шоколад — это сила. Особенно, как я понял, импортный. А кофе у тебя нет, случайно. Я бы сейчас взбодрился.

— Спите, Владимир, спите, — проговорила Светлана.

— Вас понял, ха-ха, — рассмеялись с верхней полки.

— Ты в доле, Володя, не переживай, — заверил я его. — И кофе есть, только он заварной. Кипяток у проводницы возьмём, тогда и будет нам чай-кофе.

— Ну-у-у… Заварной… Его варить надо, проговорил, через зевоту Владимир и затих.

Я достал электронный камертон, прицепил его к Головке грифа и включив, дёрнул первую струну. Гитара была болгарской «Кремоной», была настроена неплохо, и мне лишь слегка пришлось её подстроить.

— Так, девочки, мне не наливать. Я уже в правильной кондиции. Это — раз. И давайте сразу договоримся, что я играю только то, что играю. Не понравится, отбирайте гитару и ищите другого гитариста. Это — два. Договорились?

— Договорились, — сквозь пережёвывание шоколада, проговорила Светлана, которая сразу захватила лидерство в группе.

Другие девчонки лишь постанывали от удовольствия, пия из стаканов вино вприкуску с шоколадом.

Я начал с перебора, а потом запел: 'Снова месяц взошел на трон править звёздною своей страной. Вспоминаю я, как сладкий сон, такой же вечер, но вдвоём с тобой.

— Какая прелесть, — сказала по окончании песни Галина.

Голос к неё был плотный, а взгляд, не смотря на голубые и просто огромные глаза, пристально-внимательный.

— Что-то новенькое. Твоя?

Я покрутил головой и начал другую.

— Посмотри, в каком красивом доме ты живёшь[1]…

Потом сразу третью:

— Почти у каждого из нас бывают драмы[2]…

Потом четвёртую:

— Когда проходят дни запоя, мой друг причёсан и побрит и о высоком говорит уже не страстно, а спокойно[3]…

Потом пятую:

— Ты мой свет, но я тебе не верю[4]…

А потом зарядил целый сборник Сергея Трофима[5]. Трофима я послушал в «оригинале», а не в памяти «предка» в две тысячи двадцать пятом году. По рекомендации «предка», естественно, которому этот музыкант-исполнитель очень нравился. Понравился он и мне, и я освоил его игру на гитаре и довольно сложную манеру исполнения.

Уже на третьей песне Трофима вокруг нашего купе собралась плотная группа студентов, уплотнивших не только боковую нижнюю полку, но и боковую вторую. «Дальнобойщика» подпевали на втором куплете кое-как, а третий — уже уверенно.

— Мишаня! Ты, что ли музицируешь? — услышал я голос Григория Мицуры.

— Я, Гриша, — крикнул я.

— Это Миха Шелест, — услышал я его голос в совершеннейшей тишине, разрываемой перестуком колёс движущегося поезда. — Пи*дец, пацаны, артист!

Я снова продолжил сборник Трофима. Даже темы про веру и церковные купола, вызвали у ребят правильную реакцию. В первых купе продолжали бухать, в том числе и Кура с «партнёрами». Туда звук из последнего купе вряд ли долетал, да и гомон стоял приличный. Только вокруг нашего купе возникла «мёртвая зона».

Через полтора часа я отложил гитару в сторону. Большинство ребят спали кто где и кто как, в основном — привалившись друг к другу. Я, улыбнувшись, большим голубым глазам, встал и кое-как, едва не наступая на руки и ноги, сидящих на полу студентов, пробрался к двери выхода на туалетную площадку, благо, она была рядом, и вышел.

[1] Лето — это маленькая жизнь. (Митяев)

[2] Мама. (Митяев)

[3] Когда проходят дни запоя (Митяев)

[4] Сергей Трофимов https://ok.ru/video/9986377058898

[5] Сергей Трофимов https://vkvideo.ru/video-131857979_456250524?ref_domain=yastatic.net

Сделав, то, что требовалось по человеческой природе, умывшись, я вышел из пахнувшего креозотом и хлоркой туалета и увидел Галину.

— Пошли, постоим, — сказала она, показав взглядом на дверь тамбура.

— Не хочешь спать?

— Не могу сидя.

— На полке и по двое спят, — удивился я. — Вон, расползаются по норам. Сейчас ваша полка освободится. Смотри, к Маринке кто-нибудь пристроится.

Галина посмотрела через стекло двери, а потом на меня удивлённо.

— Маринка — кремень. Только меня пустит. Пошли, покурим, да спать пойдём.

— Ты куришь? — удивился я.

— Чуть-чуть. Пробую.

— Не надо пробовать, — покрутил я головой.

Мы вышли в прокуренный тамбур.

— Пошли дальше, — сказал я и открыл торцевую вагонную дверь, ведущую на площадку между вагонами, называемую ещё «межвагонным переходом». Сразу посвежело. Под ногами, как ножницы, двигались рифлёные пластины.

— Аккуратнее наступай, — сказал я и достал пачку сигарет и зажигалку.

— Всё у тебя необычное, Мишка. Ты, что, сын турецкоподданного?

— Остап Бендер? — улыбнулся я. — Не-е-е-т. Просто так получилось. Нечаянно. Съездил в Японию, отоварился.

— Песен там наслушался странных… Это эмигрантские песни? Особенно Ты мой свет, но я тебе не верю. Продрало, как мороз по коже… Ты, словно сам такое выстрадал.

Девушка затянулась дымом.

— Кисленькие, — оценила она.

Затянулся я.

— Ну, да. Есть такой привкус. Нормальный табак. У болгарских дым ватный какой-то.

Я не стал продолжать тему песен.

— И что ты делал в Японии? Ты же ещё мальчишка! С родителями?

Пришлось, уже в который раз, пересказывать историю про Японию. Ей я рассказал и про пионерский лагерь Океан, и про Тиэко, и про картинки японских детей, попавшие на выставку в галерею, а потом на аукцион и принёсших мне неплохой доход.

— Так ты аж член Союза Художников СССР? — изумилась Галина. — Нарисуешь меня?

— Обязательно. Я много времени посвящу рисованию студенческой жизни. В том числе и поездку на картошку, ха-ха, запечатлю, отдельным циклом. И твои глаза будут в этом цикле главными.

Я заглянул в них и она, привстав на цыпочки, поцеловала меня в губы. Пахнуло табачным дымом. Но не противно. Я тронул её сухие губы языком и сам поцеловал её. Она не была малявкой, как Тиэко и Татьяна Гагарова. Но и не была среднего девчоночьего роста. Так… Метр шестьдесят, наверное. Как раз такая, какие мне нравятся. Не выше моего стандарта, ха-ха.

Я прижал её к себе и привалился спиной на дугообразный круглый в пофиле металлический поручень.

Колёса стучали. Мы целовались.

— Удобно на тебе, — сказала Галина. — Так бы и уснула.

— Так и спи.

— Маринка волнуется.

— Да, дрыхнет твоя Маринка, спорим?

— Не дрыхнет, переживает за меня. Я её лучше знаю.

— А я лучше знаю, кто что делает. Благодаря Флиберу, — подумал я

— Спорим? — спросил я.

— На что?

— На желание, конечно.

— У, ты како-о-о-й…

— Значит — проиграла.

— А какое у тебя будет желание?

— Сокровенное.

— У-у-у… Ладно. Я тебе тоже что-то загадаю сокровенное.

Я ухмыльнулся, представив и сравнив сокровенные желания парней и девчонок.

— Пошли, посмотрим.

Пошли. Посмотрели. Ха-ха!

Маринка, естественно, спала. А на моей третьей полке храпел Курьянов.

— Вот, паразит, — вырвалось у меня. — Он же всех тут заблюёт сверху.

Я знал за ним такую слабость. У меня ведь на каждого из этих ребят в голове лежало своё личное «дело». Ну, почти на каждого. За много-много жизней, «предок» о многих понасобирал, да, информации.

— Где он сейчас? В каком статусе? — подумал грустно я про «предка».

Стянув Курьянова за ноги в проход и аккуратно уложив вдоль прохода прямо на полу, я сам нырнул на третью полку. В проходе, кстати, много ребят спало, подложив что-нибудь под себя, чтобы не испачкаться. Вот и Кура аккуратно расстелился своим немалым — хорошо хоть по длине — телом на моём пледе.