— Восьмой, — кивнул я головой.

— Ну, тогда садись с нами! Бери стакан! — приказал носатый наполняя ёмкость. — Я Андрюха, е*ать меня в ухо, а это Андрей, держит х*й бодрей.

— Я Федько, — сказал парень с белым, почти седым, волосом, очень красиво подстриженным под модную стрижку «ветерок».

У меня тоже волосы были подстрижены «под ветерок», но чёлка не держалась торчком вверх, а распадалась на обе стороны лица. Но волосы более-менее вились, и было ничего так себе.

— Михаил я! Шелест!

— Садись Миха, не буди лихо, — снова срифмовал «носатый» Андрей. — Моя фамилия Курьянов. Можно звать «Кура»

— О, млять, иностранные, — сказал Федько, разглядывая синюю сигаретную пачку. — Хи лайт!

— Хай лайт! Японские? — удивился «Кура». — Родичи заграницу ходят? В валютнике такие недавно появились. Не жалко раздавать?

— Я сам привёз.

Взяв стакан с красным вином, выпил и закусил карамельной конфеткой «Земляничная». Портвейн «три топора», разглядел я бутылку в руках у «Куры».

— В Японии был? — удивился он. — Папа в посольстве работает? А ты в Дальрыбвтуз поступил, ха-ха!

— Папа сварщик на ТЭЦ-2. Рисую я. В Союзе художников состою. Свои картины в Токио на выставку возил. Кое-что продал. Оттуда деньги валютные. Ну и сигарет прикупил ещё там.

— Дорогие там сигареты! — сказал «Кура», наливая в стакан и выпивая. — Там всё дорогое, если на рубли переводить.

— Шестьдесят копеек по-нашему, — сказал я.

— Ага… Валютных… А это умножь на десять, — сказал «Кура». — За десять рублей на балке такие продаются.

— Да? — удивился я. — Да и пофиг!

— С нами, короче, делишься, для других у нас «Прима» найдётся, — сказал Федько.

— Самый лучший в мире ВУЗ — наш любимый Дальрыбвтуз! — вдруг закричал «Кура» басом. — Ура!

Студенты откликнулись недружными «ура» и скудными аплодисментами.

Выпил Федько. Налили мне. За две недели я «прокачал» свой организм на счёт восприятия алкоголя и полбутылки водки уже усваивал без особого ущерба для мировосприятия. Вино тоже пил, но его контролировать получалось сложнее. Поэтому второй стакан портвейна осушил наполовину.

— Спортсмен? — спросил с улыбкой Федько.

— Самбист, — кивнув, подтвердил я. — Но я вообще плохо перевариваю алкоголь. Организм отторгает. Только продукт перевожу. Так, что много пить, — не имеет смысла.

— О! Нам такие товарищи нужны, да Андрюха? — сказал Федько и подал стакан для «нолива».

Так мы сидели и смотрели на собирающийся студенческий отряд. Кура мне стал наливать «по чуть-чуть», буквально «по капле», чтобы я: «не отрывался», — как он сказал, — «от коллектива».

Мне было весело. Я с удовольствием смотрел на девчонок и мальчишек, впервые отрывающихся от дома и вступающих во взрослую жизнь. Всматриваясь в их детские лица, я пытался угадать, что твориться у них в голове. Кто-то приехал на площадь сам, кто-то с родителями, кто-то из девчонок, даже плакал. Где-то бренчала гитара, и звучала песня «Несёт меня течение». То и дело вулканизировали взрывы хохота. Атмосфера стояла чудесная, как и погода. Я тоже вытащил сигарету и прикурил. Для коммуникации, как говорил «предок», разведчик, в нужный момент, и запьёт, и закурит. Для коммуникации. А для меня сейчас коммуникация — это самый главный двигатель моего прогресса. Почему-то я так для себя решил.

Курьянов вёл себя, как заправский тамада. Он совершенно не стеснялся кричать шутки-прибаутки и в рифму и без. Мне даже поначалу стало неловко, что мы сидим, как «три тополя на Плющихе» и на нас абсолютно все обращают внимание. И самое главное — видят, что мы «бухаем». Хотя, откос не был сильно освещён… Это нам всех было очень хорошо видно. Трамвайная остановка, фонари… А на нас свет не падал. Он падал на площадку с памятником, а мы оставались вроде как в тени. Поняв, это я расслабился.

Однако скоро все засуетились, потому, что гнусавый голос информатора что-то объявил. Мы, естественно, не поняли, что, но поняли, что надо выдвигаться на третий путь. Да и мои «Касио» показывали «двадцать три ноль-ноль».

— И часы у тебя Японские? — спросил Кура и дёрнул головой. — Светятся в темноте… У меня тоже командирские были. Утопил. В смысле — искупал.

— В этих я на тридцать метров ныряю.

— Сила! Ну, пошли!

У Федько был простой туристический брезентовый рюкзак, к которому была прикручена куртка. У Куры был коричневый дерматиновый чемодан с хромированными уголками и двумя откидными застёжками, перетянутый ремнями. В нём продолжали звякать бутылки.

— Ты на месяц запасся? — спросил я.

— Да, ты что? За ночь и выпьем! Там всего-то десять бутылок осталось. Был ящик. Две выпили.

— Эх, места на третьей полке не останется. Надо было на перроне ждать.

— Там бы не побухали. На перроне менты пасут. Дежурный сразу бы наряд вызвал. И отчислили бы нахрен! Ха-ха! Нас с таким богатством на руках в вагон внесут. И лучшие места предоставят.

Когда мы вошли в вагон, третьи полки были уже заняты.

— Кто примет троих сирых и убогих, с «тремя топорами»? — крикнул Кура, позвякивая чемоданом, поднятым на плечо.

— Сюда-сюда! К нам идите, к нам! — закричали сразу из трёх купе.

— Вот и решена проблема, — сказал Курьянов, широко улыбаясь.

Он снова стал сыпать шутками, которые пересказывать у меня не поворачивается язык. Матерился он вертуозно и не стеснялся присутствующих в вагоне девушек. Я же, поняв, что с ними мне будет тяжко, прошёл мимо и увидев огромные голубые глаза какой-ть малявки, улыбнулся ей и спросил:

— У вас можно присесть девочки?

— А у мальчика хорошее вино для девочек есть?

— Естественно. Токайское сгодится?

— Сгодиться.

— А на гитаре мальчик играет? — спросила большеглазая.

— Немного, — ответил, кивнув головой, я.

— Тогда проходи, садись.

Посудой звенели изо всех купе, по вагону пополз винный букет сложного содержания.

— Так, товарищи абитуриенты! — раздался в вагоне гром небесный. — Кто попадётся на распитии спиртных напитков вылетает из института не попав на первый курс и не испытав всех тягот учёб. Ребята уйдут в армию, а девушки пойдут работать на завод. Всем всё понятно?

— Понятно! — гаркнуло восемьдесят глоток. Громче всех гаркнул Курьянов.

— А сигареты у мальчика есть? — спросила пятая пигалица.

— Японские, — сказал я уже присаживаясь.

— Хе-хе… В смысле — «Цюзые»?

— Нет, хе-хе! В смысле «Hi Lite».

Я показал пачку с английским буквами.

— Какой нам ценный кадр попался, девочки. Я — Галя.

— Я — Катя.

— Я — Марина.

— Я — Ира.

— Я — Таня.

— Я — Света.

— Я — Наташа.

— Я — Миша, — сказал я, забрасывая на третью полку свою куртку.

— А я — Володя, — сказал какой-то взрослый парень, забрасывая свой рюкзак на другую верхнюю полку. — Я вам не помешаю, ребята. Я сразу спать. Устал, как собака.

— Э-э-э… Вы не преподаватель, случайно? — спросила Наташа.

— А то что? Не пустите? — улыбнулся Володя. — Я после рабфака. После армии. Такой же студент, как и вы.

Он ловко вскарабкался на самый верх и стал вошкотиться в узком пространстве третоьей полки.

— Будешь храпеть, польём водой, — пригрозила Таня.

— Это кто ещё кого польёт, — ответил, смеясь, Владимир.

Я показал девчонкам большой палец, — имея ввиду, что чувство юмора у товарища есть, а это уже половина дела. Достав из рюкзака бутылку «Токайского» вина, две коляски «Краковской» колбасы, большую банку оливок, которую я сразу вскрыл, потянув за кольцо и банку японских шоколадок «Lotte», которую тоже вскрыл, потянув за выступающий конец контрольной ленты.

Девчонки, пока я выкладывал продукты на стол, сидели, приоткрыв рты, но когда из банки с шоколадом «выполз» соответствующий запах, они застонали.

— Ой, как вкусненько!

— Какая прелесть!

— Это заграничное, да?

— Это шоколад?

— Можно попробовать?

— Не превращайте закуску в еду, — сказала высокая и крупная Светлана, сразу положив руку на банку. Дайте ему гитару, пусть развлекает, а мы поухаживаем. У нас тоже с собой есть, кое-что. Да, девочки⁈