Территориально это место совпадало с северным берегом очень закрытой Новгородской бухты. Почему я выбрал это место? Потому, что хорошо знал его по прошлым жизням. Здесь была прекрасная охота на пернатую дичь. А ещё тут бухту от открытого моря отделял узкий, шириной в пятьдесят метров, перешеек. Мне здесь нравилось созерцать бушующее море и тихую заводь бухты. Для отдыха это было отличное место. Вот мы и отдыхали с Тиэко и ребёнком здесь ровно неделю, пока не надоело. Вё время отдыхать скучно. Зато мы переговорили с ней обо всём. Я ей рассказал, что вынужден вмешиваться в глобальные процессы, а поэтому не могу позиционировать себя с Японией и их семьёй. Для блага Японии в первую очередь. И для блага её семьи. Но я пообещал ей видеться часто. Благо, такая возможность имелась и Тиэко в этом смогла убедиться сама, когда мы вернулись на яхту в тот же миг, когда и уходили.

— Сколько вы там пробыли? — спросил Тадаси-сан.

— Ровно семь дней, — сказала Тиэко.

— Хм! Удобно! — сказал папа-якудза, улыбаясь.

— Удобно, — кивнула головой Тиэко. — И там было тепло. Мы купались в море, папа. Маленький Мичи научился плавать под водой. Его Миса научил. Они вместе ныряли.

— Миса кого хочешь нырять научит, — шутливо буркнул тесть.

— Так они с ним не только так просто ныряли, но и с аквалангом плавали. Не глубоко.

— О чём я и говорю, — ещё шире улыбнулся папа Тадаси.

Зима во Владивостоке стояла бесснежная и ветреная. Но мы с отцом хорошо покатались и оскомину этим сбили. А то отец сам не свой обычно ходил, если у него не получалось покататься на лыжах. А такое у нас бывало часто.

В конце января прибыли контейнера с коптерами, оборудованием к ним и амуницией для спецназа: бронежилеты, шлемы с крепежом для приборов ночного видения, разгрузки, камуфляж, удобная обувь, перчатки, ну и по мелочам. Контейнера шли транзитом в адрес «Балашихинской птицефабрики». Вылетел туда и я. По делам спорта, да, хе-хе…

— Оформляй, в конце концов, свободное посещение! — недовольно встретил меня Дроздов. — Что за мазохизм? Надо тебе сдавать у этого, не побоюсь слова, Геббельса.

— Я с ребятами хочу учиться. Не хочу отрываться, так сказать, от коллектива.

— И не отрывайся. Никто тебя не будет гнать из аудиторий. Свободное — оно и есть свободное. Хочу — хожу, не хочу — не хожу.

— Не хочется быть не таким, как все.

— Ну, да… А сейчас ты такой, как все⁈ Не ерунди и не выдумывай. Никто не хочет быть таким, как все. Каждый хочется отличаться от всех. И ты в том числе. Просто тебе немного страшно, от того, что ты сильно не такой, как все, необычный. Ты — уникум. И тебе с этим придётся смериться. Вон ты, что на своём свечном заводике учудил! Это же надо такое устроить за каких-то полгода⁈

— Вы про производство дронов?

— И про них тоже. Как летают твои дроны-коптеры я не видел, а только читал отчёты. Их испытывали на специальном аэродроме. А вот бронежилеты и другую амуницию лично видел, примерял и до сих пор нахожусь в совершенном восторге. Камуфляж мы уже почти такой выпускаем. Как раз для Афганистана и делаем, но у тебя совсем другая ткань! Она, действительно, как в той шутке: «Не трётся, не мнётся и стирке не поддаётся». Она не горит, сска. И одновременно дышит. И с твоим термобельём, работает и в жару и в холод.

— Где же вы жару-то нашли? — удивился я.

— Места знать надо! — пошутил Юрий Иванович. — Ты где такую ткань нашёл?

— Японские товарищи помогли. Я спросил. Они где-то нарыли нереализованные патенты. Купили лицензии… Это, кстати, и бронепластин касается. Тоже в патенте изменили давление на вакуум и процесс спекания волокон ускорился, а баллистическая прочность возросла в разы.

— С кевларом экспериментируют наши спецы, но его себестоимость огромная. Передашь им технологии. Пусть колдуют.

— Пусть. Не жалко. Только у меня другие арамиды.

— Пусть сами разбираются. А мы пока протестируем твою форму. Пластины мы уже отстреляли. СВД держат со ста метров!

— Не тяжёлые?

— Для штурмовки и зачистки кишлаков — самый раз. Сейчас ребята стальные панцири за собой таскают. Сейчас экипируем один взвод в Афганистане. По полной экипируем… И посмотрим. Сколько такой комплект обходится в производстве?

— С минимальной рентабельностью — сто долларов.

— Шестьдесят рублей? Хорошо. Наколенники, налокотники, перчатки и разгрузки впечатлили даже Юрия Владимировича. Знаешь, что он сказал?

Я пожал плечами.

— Сказал, что и самому хочется надеть такой костюм. И что бойцы в них кажутся особенно мужественными и готовыми на всё. А ведь ощущение, когда наденешь именно такое: «Готов на всё».

Я вздохнул, но не стал кокетничать, умаляя достоинства обмундирования. Они были очевидны. Главное, чтобы его приняли хотя бы в эксперимент. А там как-нибудь приживётся.

— А что дроны-то? — меня интересовали больше всего они и особенно большой, бензино-электрический, способный пролететь в автономном режиме до двух тысяч километров, неся под собой четыре тонны груза. У него стояло аж восемь электродвигателей и он сам был чуть меньше размеров сорокафутового контейнера, в котором он прибыл. Под эти габариты и делали, но был вариант совмещения двух коптеров и тогда грузоподъемность, естественно удваивалась, можно было цеплять двадцатифутовый контейнер с грузом, или собственную кабину управления.

Я самолично испытал полноразмерный аппарат и он мне понравился своей маневренностью, устойчивостью и автоматической стабилизацией полёта. Им можно было управлять, а можно было и не управлять. Полётная компьютерная программа его всё равно куда-нибудь бы, но привела. Причём в него я напихал всё, что было апробировано в две тысячи восемьдесят первом году. А это — более шестидесяти лет опыта изготовления и эксплуатации аэродронов. Жаль что нет тех спутников-навигаторов, обеспечивающих ориентацию дронов, но, как сказал Флибер, СССР в этом мире уже запустил тестовую серию подобных спутников. Оставалось их, хе-хе, «поженить»: те спутники и мои дроны.

На экспериментальный и очень-очень засекреченный аэродром мы поехали под вечер. Около пяти часов в Москве уже смеркалось, а летать мы собирались ночью. Ну, как летать? Вверх — вниз, вправо — влево, вперёд — назад. Посадка. Что мной и было продемонстрировано. С ужасом в глазах руководитель полётов допустил меня к демонстрационному вылету. Под личную «ответственность» Юрия Владимировича Андропова, ха-ха, который лично приехал посмотреть на чудо инновационной техники.

Но я сначала продемонстрировал полёт дрона с пульта. И коптер не подвёл. Он был так стабилен в полёте, что Андропов только развёл руками, вроде как говоря: «Ну вот, а вы боялись».

— За полётом следит программа. И если она видит, что что-то пошло не так или вообще произошёл сбой, то коптер садится на биосе, работающим на вот такой батарейке. Крушения физически не может состоятся.

Я показал кончик мизинца и «слегка» приврал. Садиться коптер будет всё-таки на больших батареях, но у винтов есть воздушный тормоз, а аккумуляторов был не один, не два и не три, а тридцать три. А поэтому выйти из строя они никак не могли. Если только от попадания ракеты? Но и от них стояли инфракрасные средства противодействия. Бензиновый генератор был полностью изолирован кожухом-холодильником, а электродвигатели и батареи — керамическими баллистическими корпусами.

Зато, когда я сел в кабину и хорошо пристегнувшись, включил «демонстрационный полёт», коптер рванул с перегрузкой в восемь «Ж» вперёд магнитным курсом двести семьдесят три градуса, развив за две секунды шестисот километров в час, а потом резко вверх, не меняя положения корпуса относительно горизонта. Его бесколлекторные электродвигатели позволяли дрону подниматься на высоту до двадцати километров, что он и сделал, стартанув по восходящей наклонной спирали со скоростью пятьсот километров в час, имея герметичность кабины и её обеспечение дыхательной смесью на три часа для десятерых человек.