— А ведь он куда-то её тащил, — сказал я сам себе.

— Его машина ждала, — сказал Флибер.

— А что же ты мне не сказал? — удивился я.

— Зачем. До машины вы не дошли. Там тебя вторая машина ждала. Они обе сразу уехали, как только ты его остановил. Алиби себе мастрячат.

— Но мы их знаем?

— Знаем-знаем… Всех знаем.

— Ну не хочется их убивать.

— Так и не надо. Они исправятся. Вы ещё вместе работать будете.

— Дожить до того времени ещё надо, — буркнул я. — И Лариску теперь щитить надо.

— Поехали, отвезёшь меня домой, — сказала Лариса. — Не хочется уже ничего.

— Пошли одеваться, — согласился я.

— Хорошо, что ты его не бил

Я дёрнул плечами. Мы вышли на крыльцо института, с которого ещё нужно спуститься по приличной лестнице по скользким ступенькам. Снежная крупка сыпала и сыпала. Но подошвы моих туфель совершено не скользили и я уверенно взял Ларису на буксир.

— Прокатимся вокруг? — спросил я. — Может на площадь? Там уже ёлка?

— Совсем нет настроения, — поморщилась Лариса. — Включи что-нибудь…

Я выбрал на цветном мониторе диск, на котором был концерт Жара «Кислород» — он нравился мне — и включил.

— У тебя машина, как космический корабль, — сказала Лариса. — Огонёчки в такт музыки бегают. Это — цветомузыка да?

— Это пульт управления космическим кораблём, — пошутил я. — Это мы летим, а вокруг силовые поля планет и звёзд.

— Очень похоже. Снежинки и правда, как звёзды.

Крупка летела навстречу автомашине, вспыхивая в свете очень мощных, для этого времени, фар. Я всё-таки поехал не прямой дорогой, а вокруг, через центр города.

— Вот, дурак, а, — то и дело говорила Лариса. — Какой дурак! Что натворил? Он же нормальный был! Что с ним случилось?

— Любовь с ним случилась, — подумал я. — Вот и снесло крышу. Кто же парню на службе говорит, что разлюбила? Терпи уже и жди, пока не отслужит.

Лариса, словно услышав мои мысли, сказала.

— Да мы и дружили-то немного. Никакой любви не было. Так… Пристал ко мне на тынцах… Он на мореходном учился… Отчислили его… Встречались в институте, в читалке сидели, разговаривали. Он вдруг стал говорить, что любит, чтобы я его из армии ждала. А я-то тут причём. Мы даже не целовались. Не нужен он мне был. Выдумал себе что-то… Я даже приехала к нему через полгода, чтобы проверить себя. Ну и поняла, что это чудо совсем не моё. Вот об этом написала ему после. Он пару писем написал и всё. Думала успокоилось всё, а оно вот оно, как вышло. Наверное, я дура. Надо было дождаться его… Так я, что? Вроде совсем не с кем… И как он про тебя узнал? Ты-то вообще тут причём? А он тебя поэтом-песенником назвал. Я про тебя только с Олей говорила. Это она сказала: «Тебе с ним детей не крестить, а платье сшить надо. Вот иди и…».

Я слушал и молчал. Заканчивался день среды двадцать восьмого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Я думал о будущем, о «свечном заводике на Тайване», о предстоящих событиях в Афганистане, о том, что ещё нужно наладить выпуск медицинских аптечек, специального обмундирования, а то даже разгрузочные лифчики им придётся шить самим… Девушка рассуждала о прошлом и настоящем, не видя меня в этом настоящем.

— Ну-ну, — хмыкнул я мысленно.

— Ты, что молчишь? — спросила Лариса.

— Думаю, какая жизнь сложная штука. Один любит, другой не любит. И как это трудно найти такого человека, которого бы и ты бы любил, и он тебя.

— Любовь заслужить надо, — сказала, насупившись, Лариса.

— Ну, да, — согласился я. — Это у женщин так. У мужчин иначе. Любовь с первого взгляда — это у мужчин.

— Ты так думаешь? — удивилась она и посмотрела мне в правое ухо.

Потом она вздохнула.

— Я про любовь ничего не знаю, — сказала она грустно. — Девчонки уже замуж повыходили некоторые. С парнями ходят. У меня почему-то по-другому.

— Ничего, — успокоил я. — Ещё встретишь единственного и неповторимого.

Постепенно за разговором, который перетёк на учёбу, нервы девушки успокаивались и она даже в каком-то месте рассмеялась, вспомнив случай на экзамене. Однако я понял, что она совсем не любит свою будущую специальность — технологию рыбных продуктов.

— Я ненавижу рыбу, — вдруг сказала она. — Особенно её разделывать. Эти опыты в лаборатории, где одежда прованивается запахами рыбьего тука и химией… Бррр…

— А что же пошла на технологию. Шла бы на экономиста.

— Цифры я ещё больше не люблю, а в институт меня папа запихнул. Он у меня моряк. Сказал, что лучше знает и что не все технологи занимаются наукой. Многие сидят в управлении и занимаются бумажками и контролем качества.

— Правильно говорит. У меня мама, например, преподаёт. Даже иногда в Дальрыбвтузе, когда подменить кого-то надо. А так в рыбном институте повышения квалификации.

— Да? Есть и такой? — удивилась Лариса.

— Да. Там технологи производств повышают свой уровень. И не только технологи, да.

— Но ведь надо всё равно ещё три года ковыряться в этой вонище: фарш, мука, консервы-пресервы, брррр… Как вспомню Шикотан и как мы сайру ножами резали… Мама родная! Весь одетый в халат и фартук непромокаемый, сапоги выше колен. Бррр… И двенадцать часов… И музыка бодрая играет.

— Что вы на Шикотане делали?

— Практика производственная… Вас это тоже ожидает после первого курса. Как ты к сессии выходишь? Все зачёты?

— Ещё нет, но получу — однозначно. Сдавать много лекций приходится. И уезжал… По делам спорта. В Москву. Там учреждали федерацию каратэ и квалификационную комиссию. Японцы приезжали, меня приглашали… Я мастер по их меркам. Вот и звали, продемонстрировать, кхе-кхе, японское искусство адаптированное к советским реалиям.

— Продемонстрировал?

— Ага. Я же самбо занимался, вот и скрестил, э-э-э, ежа с ужом. Сделал прикладной вид спорта. Чтобы и на каратэ было похожим и для армии-милиции полезным.

— Получилось? — заинтересованно спросила Лариса и усмехнулась. — Скрестить ужа с ежом?

— Изучают сейчас предложенную мной методику тренировок и защиты спортсменов от случайных попаданий рук и ног. Я там ещё и экипировку привез: шлемы, перчатки. Мне в Японии специально под русское каратэ сделали. Я предложил его называть «рукопашный бой».

— Хм. Молодец, — сказала девушка и стала смотреть в стекло перед собой. — У тебя в жизни всё понятно? Ты знаешь, кем ты хочешь быть?

— Да, ну, — хмыкнул я. — Я тоже не знаю, зачем пошёл на механика-технолога. Тоже мамино влияние. Ну и папа… Механик — и в Африке — механик. А механика — это точно не моё призвание. Меня тоже от запаха рыбного тука тошнит. Нанюхался в детстве в маминой лаборатории.

— И что будешь делать? — спросила, улыбнувшись, Лариса. —

— Привыкну, наверное. Мне больше спорт нравится. Может, на второе высшее поступлю.

Мы доехали до центральной площади, на которой стояла ёлка, горящая огнями разноцветных лампочек. За невысокими бортиками катались на коньках дети и взрослые, с деревянной горки скатывались на фанерках и на картонках любители более острых ощущений.

— Идиллия, — сказал я.

— Хорошо, — согласилась Лариса.

Чувствовалось, что она уже совсем успокоилась.

Мы свернули на Океанский проспект и поехали вверх, вверх, вверх… Выехали на Партизанский проспект, проехали мимо всегда серого здания «тюрьмы», и стали спускаться к Некрасовской. Путепровод уже строили, но… Выехали на Снеговую. Мы сделали приличную петлю, проехав через центр.

— Хорошо, что ты так поехал, — сказала Лариса. — Я хоть немного успокоилась.

— Да, слава богу, что так закончилось, — подумал я, но промолчал, не желая её «нервировать», как говорила моя мама. Человек сам с собой договорится, если его не будоражить.

Мы расстались у её подъезда. Она просто пожала мне руку и сказала:

— Спасибо тебе за всё. И за песню тоже. Хорошая песня, жаль, я её не до конца послушала. Сам сочинил?

Я покрутил головой.

— Юрий Антонов.

— Не слышала. У него хорошие песни.