Это были значительные требования, и в основном за счет Китая. Рузвельт согласился на все, показав, насколько сильно он стал рассматривать Китай в качестве государства-клиента Америки. В обмен на обещание Сталина объявить войну Японии в течение двух-трех месяцев после капитуляции Германии Рузвельт обязался «проинформировать» Чана об этих договоренностях в соответствующее время. Когда это произойдет, оставалось неясным. Это будет не скоро. Обещанная переброска двадцати пяти советских дивизий в Восточную Сибирь должна быть осуществлена в тайне, а «одна из трудностей в разговоре с китайцами, — сказал Рузвельт Сталину, — заключается в том, что все сказанное им становится известно всему миру через двадцать четыре часа». Рузвельт также не сразу проинформировал Черчилля об условиях этого соглашения.[1284]
Рузвельт покинул Ялту 11 февраля. В качестве постскриптума к безрезультатным препирательствам «большой тройки» и напоминания о глобальных потрясениях, вызванных войной, Рузвельт вернулся на судно «Куинси», пришвартованное у озера Грейт-Биттер в Суэцком канале, для кратких переговоров с тремя королями: Ибн Саудом из Саудовской Аравии, Фаруком из Египта и Хайле Селассие из Эфиопии. Черчилль был потрясен неожиданным заявлением Рузвельта в последний день Ялтинской конференции о том, что он собирается вмешаться в сложный клубок ближневосточных дел, традиционно являвшихся прерогативой Великобритании. В итоге королевские визиты Рузвельта в Суэц оказались не более убедительными, чем переговоры в Крыму. Беседа с ибн Саудом, как записал Гарри Хопкинс, «была короткой и по существу». Спросил Рузвельт, позволит ли ибн Сауд впустить в Палестину больше еврейских беженцев? «Нет», — ответил Ибн Сауд и добавил, что арабы возьмут в руки оружие, чтобы предотвратить дальнейшую еврейскую иммиграцию в Палестину.[1285]
1 марта Рузвельт выступил на совместном заседании Конгресса с докладом о Ялтинской встрече. Весьма необычно упомянув о своей инвалидности, он начал своё выступление с того, что попросил прощения у слушателей за то, что обращается к ним в сидячем положении. «Мне гораздо легче, когда не приходится носить около десяти фунтов стали на ногах», — объяснил президент. Затем он произнёс обрывочную, невнятную речь, изобилующую фразами, которые один из близких соратников назвал «совершенно неуместными, а некоторые из них почти граничили с нелепостью». Временами он произносил слова невнятно, а его руки дрожали. Он много говорил о перспективах свободных выборов в Польше и о Декларации об освобожденной Европе. Он превозносил договоренности об Организации Объединенных Наций, которая должна впервые собраться в СанФранциско 25 апреля. Он не упомянул о своей сделке со Сталиным по поводу вступления СССР в войну против Японии. Он также не упомянул о своём согласии на требование Сталина о двух дополнительных советских голосах в Генеральной Ассамблее ООН. Тем не менее, слухи об этой странной уступке быстро просочились, придав убедительность распространившимся вскоре подозрениям, что Рузвельт привёз из Крыма ящик Пандоры, полный «ялтинских секретов», которые ставили под угрозу интересы Соединенных Штатов.[1286]
Споры вокруг Ялтинской конференции не утихали и в послевоенные годы, когда утверждалось, что Рузвельт, больной и психически неполноценный, возможно, введенный в заблуждение интригами прокоммунистических советников, бездумно поклонился Сталину, заключил закулисные сделки, предал Польшу, отдал Восточную Европу в руки СССР и продал Чан Кайши, открыв дверь для возможного захвата власти коммунистами в Китае. Все эти обвинения были сильно преувеличены. Если Ялта и представляла собой американскую дипломатическую неудачу, то она объяснялась не слабостью ума и тела Франклина Рузвельта в феврале 1945 года, и уж точно не махинациями якобы подрывных помощников, а закономерностью более чем пятилетней войны, которая оставила американскому президенту мало вариантов. «Я не говорил, что результат был хорошим, — признался Рузвельт одному из помощников, — я сказал, что это лучшее, что я мог сделать».[1287]
Президент, несомненно, был болен в Ялте, но он не сделал там ничего такого, чего бы он не заявил о своей готовности сделать в Тегеране, когда он полностью владел своими способностями, и не сделал ничего иного, чем мог бы сделать любой американский лидер на данном этапе. Его сокрытие информации о голосовании в Организации Объединенных Наций было прискорбным, но по-человечески понятным, учитывая его смущение по этому поводу, и в любом случае по существу не имело значения. Возможно, он неверно оценил свою способность откровенно говорить с американским народом о советском господстве в Восточной Европе, но, несомненно, правильно рассудил, что Соединенные Штаты не могут ничего с этим поделать. Что касается Германии, то его уловки позволили избежать официального раздела и отложили вопрос о репарациях для обсуждения в другой, предположительно более благоприятный день. В Китае режим Чана уже настолько прогнил, что его было не спасти. Ничто из обещанного в Ялте не способствовало его окончательному краху.
Что касается вступления СССР в войну против Японии, то Рузвельт преследовал две цели. Он хотел связать русским руки в Европе, отвлекая хотя бы часть их внимания на Азию сразу после капитуляции Германии. Что касается самой Азии, то главнокомандующий следовал лучшим советам своих старших военных советников, стремясь любыми средствами избавить американские войска от дальнейшего кровопролития во все более жестокой войне на Тихом океане. По оценкам Объединенного комитета начальников штабов, объявление войны Советским Союзом может сократить сроки боевых действий на год или более и тем самым предотвратить страшное вторжение в саму Японию. Атомная бомба, все ещё не испытанная, все ещё не изготовленная, её возможные тактические эффекты неизвестны, а её потенциальное стратегическое воздействие все ещё предположительно, почти не фигурировала в этих расчетах.[1288]
20 марта Рузвельт провел свою последнюю пресс-конференцию в Белом доме. Он выглядел бодрым, но для того, чтобы держать руку достаточно уверенно, чтобы зажечь сигарету, ему пришлось засунуть локоть в частично закрытый ящик стола. Посетители в последние дни марта заметили, что он повторяется, невольно рассказывая одни и те же длинные анекдоты одним и тем же слушателям по одному и тому же поводу. Доктор Бруенн посоветовал полный покой. 29 марта судно «Фердинанд Магеллан» доставило Рузвельта в его убежище в Уорм-Спрингс, штат Джорджия. Когда сотрудники Секретной службы пересаживали его в автомобиль на железнодорожной платформе в Уорм-Спрингс, он сильно хромал, а наблюдатели задыхались, когда голова президента странно покачивалась. 12 апреля Рузвельт проснулся с жалобами на головную боль, но продолжил работу за своим импровизированным столом в «Маленьком Белом доме» в Уорм-Спрингс. Вскоре после часа дня он рывком провел рукой по лбу и упал вперёд, потеряв сознание. В 15:35 доктор Бруэнн констатировал его смерть от кровоизлияния в мозг. У его смертного одра лежала Люси Мерсер, возлюбленная, которую он обещал бросить двадцать семь лет назад.
Менее чем через четыре часа, стоя в зале заседаний кабинета министров Белого дома под портретом Вудро Вильсона, Гарри С. Трумэн положил руку на недорогую Библию Гидеона и принёс президентскую присягу. «Во всей истории было мало людей, равных тому, на чье место я ступаю», — сказал он на следующий день. «Молю Бога, чтобы я смог справиться с этой задачей». В Грандвью, штат Миссури, мать Трумэна сказала журналистам: «У Гарри все получится».[1289]
Пока американцы оплакивали своего павшего лидера, итальянские партизаны 28 апреля застрелили Бенито Муссолини и бросили его тело на площади Лорето в Милане. После того как несколько женщин присели на корточки над мертвым дуче и подняли свои юбки, чтобы помочиться ему в лицо, толпа повесила его за пятки. На следующий день немецкие войска в Италии капитулировали после секретных переговоров, в которых Советский Союз не участвовал. Это вызвало горький обмен мнениями между Сталиным и умирающим Рузвельтом. «Немцы на Западном фронте фактически прекратили войну против Великобритании и Америки», — писал Сталин. «В то же время они продолжают войну против России, союзницы Великобритании и США». В свою очередь, в предпоследнем общении со Сталиным Рузвельт ответил, что испытывает «горькую обиду на ваших информаторов, кем бы они ни были, за столь гнусное искажение моих действий» на переговорах о капитуляции Италии, хотя и не предложил убедительного объяснения, почему он исключил Советы. «Это было бы одной из величайших трагедий истории, — заключил Рузвельт, — если бы в самый момент победы… такое недоверие нанесло ущерб всему начинанию после колоссальных потерь жизни, материальных средств и сокровищ».[1290]
