В 1943 году Херши приступил к призыву людей в соответствии с меньшими уровнями и измененными конфигурациями, намеченными в схеме девяноста дивизий: 7 700 000 для армии, из которых 2 миллиона теперь предназначались для военно-воздушных сил; 3 600 000 для флота, почти 500 000 из них — морская пехота. К концу 1943 года он был почти у цели: 7 500 000 в армии, 2 800 000 в военноморском флоте и морской пехоте. Почти каждая пятая семья — 18,1 процента — отдала в вооруженные силы хотя бы одного своего члена. В целом, по данным, более 16 миллионов мужчин и женщин служили в военной форме во время войны. Пересмотр закона об избирательной службе, принятый через неделю после Перл-Харбора, обязывал их служить «на время войны», и в среднем они служили почти три года. Для многих из них эти военные годы стали поворотным пунктом в их жизни, определяющим моментом, значение которого возраст не мог уменьшить, а воспоминания — затуманить.[1020]
Однако даже при таких уровнях американская армия, особенно как часть американской живой силы, вряд ли была бы могущественной: немного больше японской армии (5,5 миллиона к концу войны), немного меньше вермахта (6,1 миллиона) и меньше половины Красной армии (которую немцы оценивали в более чем 12 миллионов к 1945 году).[1021]
В ТО ВРЕМЯ КАК Херши наводил хоть какой-то порядок в военной части кадрового уравнения, в гражданской части продолжал царить хаос, близкий к хаосу. По мере того как в 1942 году быстро испарялись остатки безработных, рынки труда сильно сузились. Конкурентная борьба за все более дефицитную рабочую силу вытягивала женщин из их домов и фермеров из сельской местности в ревущее горло бурно развивающейся промышленной экономики. Нехватка рабочей силы заставляла рабочих переезжать с завода на завод, из города в город, даже из региона в регион в поисках более высокой зарплаты. Их неугомонная мобильность нарушала производственные графики, а головокружительно левитирующие зарплаты грозили запустить циклоническую инфляционную спираль. В связи с этим администрация искала способы как уменьшить текучесть рабочей силы, так и контролировать зарплаты и цены.
Приказ Макнатта «работай или сражайся», провалившийся в 1943 году, дал кратковременную публичную демонстрацию одной из схем регулирования труда, которая таилась под поверхностью со времен Перл-Харбора: всеобъемлющая политика национальной службы, которая наложила бы руку правительства на всех граждан и заставила бы их выполнять любую работу, которую сочтут необходимой. Другие страны принимали такие принудительные призывы в армию в военное время, и сами Соединенные Штаты экспериментировали со слабой версией такой политики в Первую мировую войну. Но принуждение к труду глубоко противоречило американскому характеру, и в любом случае годы депрессии помогли организованному профсоюзному движению приобрести такое политическое влияние, которое затрудняло навязывание таких радикальных мер. Профсоюзные лидеры и администрация Рузвельта предпочитали менее жесткие методы. План по трудоустройству на Западном побережье, разработанный осенью 1943 года и распространенный на другие регионы, позволил несколько снизить текучесть кадров за счет заключения контрактов только там, где была подтверждена возможность трудоустройства, и регулирования смены рабочих мест через центральную службу по трудоустройству. Но проблемы заработной платы и цен, а также исключительно острые вопросы прерогатив и добросовестности профсоюзов не находили однозначного решения.
В дни после нападения на Перл-Харбор все крупные профсоюзные лидеры послушно объявили об отказе от забастовок, демонстрируя желание играть государственную роль в военном кризисе, а также настороженность по отношению к своим членам и страх перед правительственными репрессиями, если они не наведут порядок в собственном доме. Накануне войны в рядах лейбористов было неспокойно. Как и в 1937 году, когда первый всплеск подлинного экономического подъема вызвал массовые кампании по организации профсоюзов в сталелитейной и автомобильной промышленности, так и в 1941 году процветание, вызванное войной, вызвало кампании по завершению незаконченного дела профсоюзного движения. Около двух миллионов рабочих провели в 1941 году более четырех тысяч забастовок, многие из которых были связаны с организационными вопросами. В апреле Ford наконец-то признал UAW; сталевары объединились в профсоюз Bethlehem Steel; International Harvester, Weyerhauser и Allis-Chalmers капитулировали перед CIO в течение этого последнего мирного года.
Несколько таких забастовок в 1941 году предупреждали о грядущих опасностях. Рабочие покинули завод Allis-Chalmers в Милуоки зимой 1940–41 годов как раз в тот момент, когда компания готовилась к выполнению контракта на 40 миллионов долларов по строительству турбин для военно-морских эсминцев — леденящее душу свидетельство того, что трудовые беспорядки способны сорвать программу перевооружения. Не менее зловещей и даже более драматичной по своим последствиям была июньская забастовка на заводе North American Aviation в Инглвуде, штат Калифорния. Ситуация на North American была запутанной, представляя собой мешанину юрисдикционных споров между организаторами CIO и AFL, пытавшимися примириться с тысячами новых рабочих, хлынувших в авиационную промышленность, с недовольством по поводу заработной платы и рабочих мест, а также с коммунистическими интригами.[1022] Но остановка работы, грозившая прекратить 25 процентов всего производства истребителей, была нетерпима для правительства, какими бы ни были причины. По настоянию секретаря Стимсона администрация взяла пример с североамериканских забастовщиков. Херши отменил их профессиональные отсрочки и пригрозил им немедленным призывом в ряды вооруженных сил. 9 июня 1941 года двадцать пять сотен солдат с примкнутыми штыками захватили североамериканский завод. Покоренные рабочие вскоре вернулись к своим токарным и сверлильным станкам. Но перспектива вновь и вновь подавлять труд под армейским кулаком была не из приятных. Не радовали и новые выходки Джона Л. Льюиса. Он продемонстрировал свою способность к озорству в 1941 году, когда призвал своих «Объединенных шахтеров» к общенациональной забастовке, чтобы обеспечить профсоюзный цех на так называемых шахтах, принадлежащих сталелитейным компаниям и исключенных из угольных соглашений 1930-х годов. После долгого, ожесточенного противостояния, на фоне растущей нехватки угля в зимнее время и горьких обличений Льюиса как предателя и саботажника, шахтеры наконец вернулись к работе — 7 декабря 1941 года.
В военное время у рабочих было два больших страха: что цены будут расти, а возможности рабочих вести переговоры о повышении зарплаты будут ограничены; и что великие промышленные профсоюзы, родившиеся в 1930-х годах, распадутся под тройным бременем давления со стороны руководства, враждебности общества и безразличия рабочих. Изоляционизм многих профсоюзных лидеров, включая, в частности, Льюиса, во многом объяснялся их воспоминаниями о неудачах профсоюзов во время Первой мировой войны, когда инфляция с лихвой поглотила все достижения рабочих в области заработной платы, а настроения гиперпатриотизма помогли руководству подавить мощные кампании AFL по привлечению членов, в частности, в сталелитейной промышленности.
В 1941 году ИТ-директор, в частности, был незрелым и нестабильным учреждением. Сама стремительность её роста привела к тому, что она превратилась в пустотелую организационную оболочку. Её штаб-квартира располагала лишь самым тонким аппаратом для управления далеко разбросанными и теперь очень мобильными членами, а во многих населенных пунктах она имела лишь небольшой штат сотрудников. Как этот молодой, неопытный профсоюз мог справиться с огромным демографическим всплеском, который захлестнул рабочие места страны в военное время? Лидеры CIO справедливо опасались, что миллионам новых рабочих, хлынувших через заводские ворота на пульсирующие военные заводы, не хватит той приверженности профсоюзу, которая сделала возможными исторические успехи 1930-х годов. На заводе North American Aviation в Инглвуде, штат Калифорния, работало так много «зелёных», впервые пришедших на производство, что смена смены, как говорят, напоминала школьный выпускной. Подросткам, женщинам, чернокожим, беженцам из «Пыльного чаша» и другим сельским мигрантам, которые сейчас толпились на своих первых промышленных рабочих местах, были чужды и неактуальны такие понятия, как солидарность рабочих, гарантии заработной платы, правила стажа, разница в оплате труда, коллективные переговоры, юрисдикционные границы, стюарды, процедуры рассмотрения жалоб и профсоюзное сознание — то есть все то, чем живут профсоюзы и что послужило причиной существования профсоюзного движения. В той бурно развивающейся, стабильно работающей и высокооплачиваемой среде, в которой оказались эти новые работники, кому нужен был профсоюз?
