Старая пословица гласит: «Генералы всегда сражаются в последней войне», но увлечение воздушной мощью во Второй мировой войне опровергло это мнение. Стремление к крылатой победе проистекало, прежде всего, из сознательного стремления не возобновлять Первую мировую войну, кошмарную, статичную войну на истощение, уничтожавшую людей миллионами. Увлечение воздушной мощью охватило практически все страны, которые были втянуты в тот давний конфликт. Везде оно было вызвано отчаянным поиском средств, способных восстановить мощь наступления и сократить продолжительность войны. Этот же поиск побудил таких новаторов наземного боя, как Гудериан в Германии, Лиддел Харт в Британии, Де Голль во Франции и Паттон в Америке, сделать упор на механизированную, бронированную, мобильную войну, или блицкриг. Но воздушная война особенно подходила к отличительным политическим, стратегическим и экономическим условиям Соединенных Штатов. Народ, не склонный к войне, живущий на большом расстоянии от основных театров конфликтов и обладающий огромным производственным потенциалом, с радостью воспринял идею оружия, которое можно было бы развернуть вдали от американских берегов, подвергнуть опасности относительно небольшое число американцев и максимально использовать американскую промышленную мощь и технологические ноу-хау.
Главным теоретиком войны в воздухе был итальянец Джулио Дуэ. Его трактат 1921 года «Командование в воздухе» стал для зарождающейся науки о воздушных боях тем же, чем поколением ранее были работы Альфреда Тайера Мэхэна для военноморской доктрины. Духэ утверждал, что тупик на итало-австрийском фронте Первой мировой войны можно было бы наиболее эффективно преодолеть, не применяя больше сил в точках соприкосновения двух армий вдоль рек Изонцо и Пьяве, а уничтожив с воздуха источники снабжения противника — оружейные заводы в глубине чешских провинций Австро-Венгрии. Духэ без колебаний поддержал концепцию, согласно которой современная война — это не просто конфликт между бойцами в форме, а тотальная война между целыми народами, в которой «женщина, загружающая снаряды на заводе, фермер, выращивающий пшеницу, ученый, проводящий эксперименты в своей лаборатории» являются такими же законными целями, как и «солдат с автоматом». Духэ полагал, что воздушная война может быть направлена на нечто большее, чем просто физическое уничтожение экономических активов противника. Он утверждал, что с помощью воздушной мощи гораздо легче разрушить моральный дух гражданских лиц дома, чем обученных войск в поле. Таким образом, Доухет способствовал формированию концепции «тыла» — показательного неологизма, свидетельствующего о тотализирующих, всепоглощающих последствиях войны в современную эпоху. «Как может страна продолжать жить и работать, — спрашивал он, — угнетенная кошмаром неминуемого разрушения и смерти?»[971]
В тактической школе авиационного корпуса армии США в годы после Первой мировой войны тексты Доухета были обязательным чтением. Как и труды его американского коллеги, генерала Билли Митчелла, чья книга «Наши воздушные силы» вышла в том же году, что и «Воздушное командование». Американские энтузиасты авиации разработали свою собственную версию доктрины воздушной войны. Как и Доухет, они призывали к созданию независимой воздушной армии и отстаивали идею о том, что только воздушная мощь является ключом к военному успеху. Однако, существенно пересмотрев взгляды Дуэ, они отказались от идеи массовых нападений на гражданское население, сделав вместо этого упор на точные атаки на экономически важные цели, такие как транспортные сети, электростанции, поставки нефти и оружейные заводы. Однако с самого начала мысли Доухета о пугающем воздействии воздушных атак на моральный дух гражданского населения наложили тень на американские представления о воздушной войне. В учебном пособии 1926 года о воздушной мощи говорилось как о «методе навязывания воли путем устрашения всего населения». Руководство 1930 года признавало важность атак «на гражданское население в тыловых районах враждебной страны», хотя и предупреждало, что такие удары должны взвешиваться с «влиянием на общественное мнение», что было важным соображением в свете стремления авиаторов завоевать общественное и политическое одобрение, необходимое для создания независимой армии.[972] Эти два совершенно разных представления о выборе целей воздушной войны — экономические активы или гражданское население — продолжали неуютно соседствовать в AWPD–1, составленном в контексте обсуждения Программы победы в конце 1941 года. AWPD–1, основополагающий документ, которым руководствовалась Америка в воздушной войне, провозглашал, что первой целью воздушного флота является немецкая экономика. Но «когда моральный дух Германии начнёт давать трещину», допускалось, что террористические рейды на гражданское население могут ускорить окончательный крах. В частности, AWPD–1 призывала к тому, что может быть «очень выгодно провести крупномасштабную, тотальную атаку на гражданское население Берлина».[973]
В 1933 году армия США, частью которой в то время являлась и до конца войны будет являться воздушная армия, организовала конкурс на разработку технических средств, с помощью которых можно было бы реализовать большие амбиции авиаторов. Победителем стал Boeing Model 299. К 1937 году самолет Боинга был запущен в производство как B–17, первое оружие Соединенных Штатов, разработанное для выполнения «стратегической» миссии. Известный в народе как «Летающая крепость», B–17 оправдывал своё прозвище. Созданный для самообороны, он был хорошо вооружен и бронирован. Модели, выпускавшиеся к моменту вступления США в войну, оснащались тринадцатью пулеметами. Они предназначались для полетов в плотном строю из ста и более самолетов, чья совокупная огневая мощь могла извергать до тридцати тонн пулеметных пуль 50-го калибра в минуту. Эта смертоносная завеса оборонительного огня считалась достаточной для отражения атак истребителей, а тяжелая стальная обшивка и пуленепробиваемые окна из плексигласа должны были защитить от зенитного огня с земли. Хотя B–17 жертвовали местом для бомбовоза ради оборонительных возможностей, ВВС армии США (USAAF) рассчитывали, что «Форты» проникнут глубоко на вражескую территорию, точно уложат свой разрушительный груз и вернутся домой, чтобы снова бомбить в другой день.
К тому времени, когда американцы вступили в войну, грубый опыт уже научил британцев, что «точное бомбометание» чрезвычайно сложно и невыносимо дорого. Тяжелые потери в начале войны заставили Королевские ВВС бомбить только под покровом темноты, что сильно снижало точность. Исследование, проведенное летом 1941 года, показало, что лишь каждому третьему британскому бомбардировщику удается приблизиться к цели на расстояние до пяти миль, а в сильно обороняемом Руре — лишь каждому десятому. Поэтому в феврале 1942 года Имперский штаб ВВС распорядился, чтобы британское бомбардировочное командование отныне сосредоточилось на уничтожении «морального духа гражданского населения противника и, в частности, промышленных рабочих». Британцы эвфемистически назвали эту новую практику «бомбардировкой по площадям», но истина заключалась в том, что официальной политикой Британии теперь были бомбардировки террора, а не точные прицельные удары.
Когда весной 1942 года первые подразделения USAAF появились в Британии, они отвергли британский подход не столько по моральным, сколько по военным и политическим соображениям. Они считали, что скудные ресурсы лучше всего использовать против дорогостоящих целей и что в любом случае «бомбардировки по площадям» окажут пагубное влияние на американское общественное мнение и подорвут кампанию по признанию авиаторов в качестве независимой службы. Поэтому глава USAAF генерал Хэп Арнольд приветствовал принятое в Касабланке обязательство о «круглосуточных» воздушных атаках, при этом британцы продолжат ночные бомбардировки, а американцы — дневные высокоточные бомбардировки. Касабланка стала «крупной победой», — сказал Арнольд, — «поскольку мы будем бомбить в соответствии с американскими принципами, используя методы, для которых были разработаны наши самолеты».[974]
