Аэродром был не только их целью, но и главным тактическим преимуществом. Уже через две недели после высадки он был готов принять первые самолеты — горстку пикирующих бомбардировщиков Dauntless и истребителей Wildcat. За ними последовали новые самолеты, и американцы медленно создавали «Кактусовые ВВС», названные так в честь кодового названия Гуадалканала.
Японцы, тем временем, не поняли намерений американцев на Гуадалканале. Даже после унижения на Мидуэе они считали американцев неспособными на крупную военную инициативу до 1943 года. Они не считались с нетерпеливой воинственностью Кинга. Они также не оценили правильно американские силы на острове. Неправильно оценив последствия битвы при Саво и поспешного отхода американских транспортов, японцы пришли к выводу, что на остров было высажено не более десяти тысяч американцев, а возможно, и того меньше, и что они в любом случае деморализованы, недоснабжены и брошены — примерно так же, как недавно побежденный филиппинский гарнизон.
Основываясь на этих ошибочных оценках, полковник Киёано Ичики безрассудно высадился на Гуадалканале с 917 бойцами в ночь с 18 на 19 августа и начал пробираться через несколько водотоков, отделявших его от американского периметра. В предрассветной темноте 21 августа он столкнулся с гораздо более многочисленными, чем предполагалось, силами морской пехоты, оснащенными пулеметами и несколькими легкими танками, в устье Аллигатор-Крик, которое стало ареной ужасающей бойни. Волны японских войск, предпринимавших безрассудные лобовые атаки, падали под пулями и минометами морской пехоты или погибали под протекторами танков. На рассвете Ичики совершил ритуальное самоубийство, а морские пехотинцы расстреляли оставшихся солдат, когда те поплыли прочь из окрашенной кровью лагуны. Когда несколько раненых японцев попытались убить приближающихся американских санитаров, морские пехотинцы планомерно расправились со всеми оставшимися в живых японцами. Погибло почти восемьсот японцев. Один сдался в плен. Остальные исчезли в джунглях или в море.
В этот момент ни американское, ни японское высшее командование, похоже, не имело четкого представления ни о военной ценности Гуадалканала, ни даже о конечной цели Соломоновой кампании, которая только начиналась. Постоянная неспособность как американцев, так и японцев определить точную стоимость Гуадалканала порождала колебания и постоянное смещение приоритетов на всех уровнях командования войсками обеих стран.
С американской стороны эта схема была смутно видна в поспешности и небрежности подготовки Вандегрифта к высадке и мрачно предвещала отступление Флетчера в ночь на 8 августа. Адмирал Гормли, осуществлявший общее командование в южной части Тихого океана, запертый в сырой изоляции на борту своего командного корабля в Нумеа, редко выходя на берег и не принимая участия в отдыхе, колебался между оборонительной и наступательной концепциями своего назначения в Соломонах. Была ли его миссия в защите морских путей в Австралию, и в этом случае он должен был просто запретить японцам использовать Гуадалканал и его аэродром? Или же ему предстояло подготовить Гуадалканал как базу, с которой можно будет перенести войну на север, в Рабаул, что было гораздо более сложной задачей? Гормли, похоже, был не в состоянии разобраться в этих вопросах и все глубже погружался в уныние и отчаяние. А над всей операцией нависала тень одновременного и гораздо более масштабного предприятия в Северной Африке, которое сильно ограничивало возможности адмирала Кинга по укреплению Гуадалканала, особенно с помощью критически важных воздушных сил.
Аналогичные двусмысленности и противоречивые претензии мучили японцев. Стремительность катастрофического рейда Ичика свидетельствовала о том, что Гуадалканал на данном этапе был лишь мазком на палитре японской стратегической доски. Главной целью Японии в юго-восточной части Тихого океана оставалось продвижение к Порт-Морсби в Папуа. Кроме того, Императорская армия Японии активно укрепляла свои позиции в оккупированных Малайе, Индокитае, Ост-Индии и на Филиппинах. Япония также осуществляла крупную инициативу в Бирме, не говоря уже об огромных обязательствах в Китае, который всегда был главным объектом японской стратегии. Что касается Императорского флота, то он все ещё кровоточил после Мидуэя, но ни в коем случае не отказывался от доктрины решающего сражения. Ямамото, в частности, не мог избавиться от искушения рассматривать Соломоны не как самостоятельную цель, а просто как место, где эта битва может наконец произойти.
Такая перспектива заманчиво открылась в битве за Восточные Соломоны 24 августа, третьем великом сражении авианосцев войны. В нём один легкий и два тяжелых японских авианосца под командованием незабвенного Нагумо противостояли трио кораблей Флетчера — Enterprise, Wasp и Saratoga. В ироничном повторении ситуации, в которую попал Флетчер двумя неделями ранее, Нагумо, якобы обеспечивая воздушное прикрытие конвоя с войсками, перевозившего подкрепления незадачливого Ичики, фактически бросил транспорты, чтобы дать бой американским авианосцам. И снова решающая кульминация решающего сражения ускользнула от него. Нагумо потерял свой легкий авианосец, повредив «Энтерпрайз» настолько, что отправил его обратно в Перл-Харбор на ремонт. Его неэкранированные транспорты, тем временем, так и не достигли своей цели.
Медленно, постепенно, неуверенно, обе стороны начали многомесячный процесс повышения своих ставок на Гуадалканале. Высокоскоростные конвои японских эсминцев, прозванные морскими пехотинцами «Токийским экспрессом», ежевечерне перебрасывали контингенты войск вниз по Слоту, высаживая их на берег на дальних окраинах Гуадалканала, в милях от крошечного плацдарма морской пехоты в Лунга-Пойнт. К началу сентября в джунглях шумело около шести тысяч японских солдат. Вандегрифт тем временем перебросил части с Тулаги в ожидании нового японского наземного наступления, на этот раз более мощного. Его морские пехотинцы, измученные жарой, насекомыми, плохим питанием, желтухой, дерматитом и грызущими опасениями, напрягались в ожидании действий. Многие из них уже были на грани нервного срыва из-за войны в джунглях. Некоторые начали проявлять признаки «азиатчины» — так морские пехотинцы называли симптомы боевого психоза. Японцы «полны хитростей», — сказал один из морских пехотинцев военному корреспонденту Джону Херси. «Они прячутся на деревьях, как дикие кошки. Иногда, когда они атакуют, они кричат, как куча перепуганного скота на бойне. В других случаях они наступают так тихо, что не испугают и змею. Один из их любимых трюков — стрелять из пулеметов в сторону. Тогда начинается стрельба. Затем они начинают свой основной огонь под шум вашей стрельбы. Иногда они используют петарды для отвлечения внимания. В других случаях они переговариваются, чтобы перекрыть шум своих людей, прорубающих мачете сквозь заросли. Вы наверняка слышали о том, что они используют белые флаги для сдачи, чтобы заманить нас в ловушки. Сейчас мы занимаемся этим вопросом».[897]
После изнурительного марша по дьявольски запутанным джунглям, в ночь на 13 сентября японские войска подползли к основанию невысокого бугристого хребта, ограничивающего сток реки Лунга к югу от Хендерсон-Филд. На вершине хребта их ждали элитные рейдерский и парашютный батальоны морской пехоты под командованием подполковника Мерритта Эдсона. Опираясь на харизматичного и бесстрашного Эдсона, который расхаживал по огневому рубежу, выкрикивая нецензурные слова, морские пехотинцы отразили несколько атак кричащих японских солдат. В перерывах между вражескими выпадами они бросали гранаты вниз по травянистому склону. С рассветом на обочине хребта обнаружилось жуткое месиво из пятисот японских трупов. Морские пехотинцы были потрясены и сильно обескровлены, но все ещё удерживали то, что вскоре стало известно как «Кровавый хребет» или «Хребет Эдсона».
Столкновение на Кровавом хребте подтолкнуло обе стороны к ускорению подкреплений. Ещё четыре тысячи морских пехотинцев прибыли 18 сентября. Четыре недели спустя высадился 164-й пехотный полк, три тысячи бывших национальных гвардейцев из Дакоты, выглядевшие на фоне почти юных морских пехотинцев как старики. Но солдаты 164-го полка имели на вооружении стандартные армейские полуавтоматические винтовки Garrand М–1, которые обеспечивали значительно большую огневую мощь, чем устаревшее оружие морских пехотинцев. К октябрю на Гуадалканал и Тулаги высадилось около двадцати семи тысяч американцев всех служб.
