Казалось, Рузвельта покинули политические музы, которые так уверенно направляли его на протяжении всей карьеры. Он безотчетно усугубил свои и без того многочисленные ошибки, до последней минуты окутав свои намерения тайной и лишив себя незаменимой поддержки конгресса, которая могла бы прийти с ощущением участия законодателей в разработке плана. Впервые лидеры Конгресса услышали о плане Суда утром 5 февраля, когда Рузвельт провел для них формальный брифинг в Белом доме за несколько часов до того, как его специальное послание было отправлено на Капитолийский холм. Сенатор от штата Кентукки Альбен У. Баркли, обычно убежденный сторонник Рузвельта, позже вспоминал, что в данном случае Рузвельт был «плохим квотербеком. Он не подавал нам сигналы заранее». В машине вице-президента Гарнера, направлявшейся обратно в Капитолий, председатель судебного комитета Палаты представителей Хэттон Самнерс из Техаса обратился к остальным. «Парни, — сказал он, — вот где я получаю деньги». Когда в тот же день законопроект был зачитан в Сенате, Гарнер стоял в холле, демонстративно зажав нос и оттопырив большой палец.[567] Через несколько недель, испытывая отвращение как к молчанию Рузвельта по поводу сидячих забастовок, так и к законопроекту о Верховном суде, Гарнер отправился в длительный отпуск в Техас. Его уход лишил Рузвельта важнейшего лидерства в Конгрессе, где Гарнер долгое время был представителем, а теперь занимал пост председателя Сената. «Сейчас самое подходящее время для того, чтобы спрыгнуть с корабля… Какого черта Джеку понадобилось уходить в такое время?» недоумевал Рузвельт в разговоре с Джимом Фарли. «Я не думаю, что президент когда-либо простил Гарнера», — заключил Фарли.[568]
Самнерс и Гарнер были не единственными перебежчиками. Многие южные демократы отказались от президента, опасаясь, что более либеральный Суд может открыть дверь для второй Реконструкции, которая бросит вызов господству белой расы. Возможно, Рузвельт предвидел подобное отступление, но, к его огорчению, его предложение о реформе суда также оттолкнуло многих из его прежде надежных прогрессивных союзников, таких как сенатор от Монтаны Бертон Уилер. Хотя они и разделяли разочарование Рузвельта консерватизмом нынешнего состава суда, они принципиально возражали против любого компромисса в отношении независимости судебной власти. К удивлению президента, многие либералы-демократы также горячо осудили план Рузвельта. Среди них был и губернатор-демократ Нью-Йорка Герберт Леман, которого Рузвельт однажды назвал «моей сильной правой рукой». «На прошлой неделе», — сообщил один из новостных журналов, когда Леман объявил о своём несогласии с планом Суда, — «сильная правая рука нанесла Рузвельту сотрясающий удар между глаз». Что касается Уилера, то он стал главным противником плана Суда в Сенате. Во время «истерии Первой мировой войны», — с некоторой гиперболизацией утверждал Уилер, — «я видел, как людей вздергивали на дыбу. Только федеральные суды устояли, и Верховный суд лучше всех». Республиканцы сохраняли спокойствие, тихо смакуя братоубийство демократов.[569]
Уилер организовал блестящую серию ответных мер на предложение президента. Он подготовил потрясающе убедительное письмо от председателя Верховного суда Хьюза, почтенного бородатого человека с невозмутимым достоинством и объекта культового народного почитания как воплощенного духа законов. Хьюз убедительно опроверг сомнительные утверждения Рузвельта о неэффективности судебной системы. В ответ на предложение президента расширить судейский корпус Хьюз выступил с магическим обличением: «Больше судей для слушания, больше судей для совещания, больше судей для обсуждения, больше судей для убеждения и принятия решений», — сказал Хьюз, — вряд ли это формула для более быстрого судебного разбирательства.[570]
К началу марта Рузвельт отказался от аргументов о неэффективности и старческом маразме и начал приводить свои доводы, опираясь на философию судопроизводства, что, вероятно, было бы лучше сделать с самого начала. К этому времени было уже слишком поздно. Изворотливость президента и реакция, которую рефлекторно вызвало его первоначальное послание, поставили историю с реформой суда в такие рамки, из которых было невозможно выбраться: Рузвельт стремился к диктаторской власти, обвиняли его критики, возможно, не для себя, но так, чтобы будущий президент мог легко злоупотребить. Как сказал Уилер в своём радиообращении: «Создайте сейчас политический суд, который будет повторять идеи исполнительной власти, и вы создадите оружие; оружие, которое в руках другого президента может… разрушить те гарантии свободы, которые написаны кровью ваших предков».[571]
Конгресс, включая значительную часть партии самого президента, к этому времени открыто восстал против плана реформирования суда. Суд сам нанес добивающие удары, хотя, положив конец плану Рузвельта, он также открыл новую конституционную эру. В пасхальный понедельник, 29 марта, суд вынес решение по делу, которое одновременно стало звонком для предложения Рузвельта и предвещало зарю судебной революции. Как и многие другие великие дела, это зародилось в самых обычных житейских мелочах. Элси Пэрриш была горничной, которая почти два года подметала ковры и чистила туалеты в отеле «Каскадиан» в Уэнатчи, штат Вашингтон, пыльном фермерском городке на плато реки Колумбия. После увольнения в 1935 году она потребовала вернуть ей 216,19 долларов, которые ей причитались по закону о минимальной заработной плате штата Вашингтон, принятому в 1913 году. Корпорация West Coast Hotel Corporation, материнская компания Cascadian, предложила ей заплатить семнадцать долларов. Элси Пэрриш подала иск на всю сумму. После этого корпорация оспорила конституционность вашингтонского закона.
Главный судья Хьюз сам выступил с мнением большинства в деле West Coast Hotel v. Parrish. Суд принял решение в пользу Элси Пэрриш, заявил Хьюз, выступая с олимпийским авторитетом на языке, который свидетельствовал о новой готовности подчиняться законодательным органам в экономических вопросах. Постепенно значение заявления Хьюза осознавалось. Поразительно, но судьи большинством голосов пять к четырем поддержали закон о минимальной заработной плате в штате Вашингтон — закон, фактически идентичный закону Нью-Йорка, который тот же суд с таким же перевесом признал недействительным в Типальдо всего годом ранее!
Решение по делу Пэрриша стало «величайшим конституционным переворотом в истории», заявил один из комментаторов. «В пасхальное воскресенье, — сказал другой, — законы штата о минимальной заработной плате были неконституционными, но около полудня в пасхальный понедельник эти законы стали конституционными». Ключом к этому захватывающему дух повороту стало изменение в один голос. Если раньше судья Робертс был на стороне консервативного квартета в Типальдо, то теперь он последовал за Хьюзом и присоединился к либеральному трио. Позже выяснилось, что Робертс подал свой решающий голос по делу Пэрриша на совещании судей 19 декабря 1936 года — более чем за семь недель до обращения Рузвельта к Конгрессу 5 февраля. Но если Робертс изменил свой курс не из-за конкретной бури, развязанной планом Рузвельта по комплектованию Суда, то вывод о том, что на него, как и на Хьюза, не повлиял фронт высокого давления, создававшийся в течение многих месяцев, а то и лет, в связи с обструкционистской тактикой Суда, кажется правдоподобным. Как бы то ни было, действия Робертса решительно сместили идеологический центр тяжести Суда. «Кивнув головой вместо того, чтобы покачать ею, — заметил один обозреватель, — Оуэн Робертс, один-единственный человек, внес поправки в Конституцию Соединенных Штатов». Судебный пируэт Робертса обозреватели сразу же назвали «переключением времени, которое спасло девять человек», ловким маневром, который затормозил судебную реформу Рузвельта и положил начало новому правовому режиму.[572]
