Волна сработала как надо, костянки осыпались на землю серым пеплом, но мой расчет оказался в корне неверным. Маны еще прибавилось! Да что ж такое-то?! Почему все так несвоевременно происходит! Этому телу еще развиваться и развиваться, а я сейчас последние контуры выжгу и могу раз и навсегда забыть про свои способности!

Срочно требовалось решение, которого просто не было и быть не могло. У меня уже потекла кровь из носа и ушей. Я трещал изнутри, как старенькое пальто на упитанном воре.

— Слышь, хреначь в меня! — вдруг предложил Павел и широко раскинул руки.

— Что? — не понял я, потому что меня уже начало мутить.

— Вот то, что ты делаешь, в меня направь, — объяснил папаша.

— Ты самоубийца?

— Нет, чисто по приколу. Да не менжуйся ты, жги на двести!

Последние секунды моей жизни как полноценного мага света истекали на глазах. Мой свет не мог навредить простому человеку. А поскольку в отце скверны не было, то и увеличенного возврата маны не должно было случиться. И я отоварил товарища светлым копьем.

— Ух, забористо пошло! — крикнул папаша, после чего не удержался на ногах и плюхнулся на землю, мотая головой.

Мне действительно полегчало, но я выиграл, возможно, минуты полторы, не больше. Энергетические контуры продолжали неуправляемо расширяться и вот-вот должны были начать рваться. И тогда я отбросил лопату и обратился к своей последней надежде.

— Лэгэнтэй, как хочешь, но окутай меня тьмой, очень надо! Иначе же сгорю свечкой к праматери!

Сына шамана дважды упрашивать не пришлось. Он направил на меня посох и…

Восприятие изменилось. До этого я видел мир в излишне ярких красках, будто бы зелень не нежно-салатовая, а изумрудная, паромот нестерпимо блестел металлическими деталями, хотя солнце скрылось за тучами, небо переливалось множеством оттенков от пронзительно-голубого до дождливо-серого. Теперь же все воспринималось будто бы через фильтр, сначала пришла сепия, затем графит. Бурлящий во мне свет прекратил поджаривать меня изнутри и начал делать то же самое снаружи, сражаясь с чужеродной магией и испаряясь на коже. Это было безумно неприятно, но я физически чувствовал, как уходит изнутри лишнее напряжение, а взбудораженные энергетические каналы перестают раздуваться. Еще через пару минут я поднял руку, и Кеша в тот же момент перестал облучать меня магией тьмы.

— Ты как? — бросилась ко мне Евдокия, когда я вслед за папашей грохнулся на пятую точку.

— Жить буду. Лэгэнтэй, тебе норм?

— Ночью пойду в кабинет, — нейтрально отозвался сын шамана, дав мне понять, что потратил много сил на мою стабилизацию и желает их восстановить с помощью кольца Милолики.

— Павел, тот же вопрос? — повернулся я к отцу.

— Во мне что-то изменилось, но что, понятия не имею, — честно признался он. — И кстати, а что это было-то вообще?

— Ты про себя или о ситуации в целом?

— И то, и другое. Мы приехали на кладбище, ко которому разгуливали мертвые люди, которые вообще-то должны смирно лежать в могилах. Из леса на нас едва не набросились очень странно выглядящие звери. А теперь здесь тишь и гладь, божья благодать. Это шляхетская родня тебя таким трюкам научила? Потому что у нас такого никто не умеет точно. И Милолика не умела, иначе бы я знал. Это же настоящее чародейство!

— Похоже, ты мало времени проводил со своим отчимом, — мстительно заложил я Сергея. — А то бы и не такое увидел.

— Так он тоже? — ахнул Павел. — Вот дела! Ну тогда понятно, чего его мать выбрала. Она всегда до чудес падкая была.

Я лишь вздохнул, не желая подтверждать или опровергать его выводы. В конце концов, историю знакомства Сергея Михайловича и Елизаветы Илларионовны я не знал, равно как и того, по какой причине ушел в мир иной ее первый муж Афанасий Борисович. Да и, признаться честно, знать не желал. Для меня они все были чужими людьми. Во многом, впрочем, как и для настоящего Демьяна.

— А из-за чего они поднялись? — не унимался папаша, махнув рукой в сторону кладбища.

— По воле того самого мерзавца, который убил Новаков, — просветил я его.

— А где он сам?..

Хороший вопрос. Замечательный просто. Знал бы на него ответ, первый бы побежал туда с лопатой наперевес, чтобы лично выразить Властелину свою горячую благодарность. Я скосил глаза на Кешу, тот отрицательно помотал головой. Понятно, тоже не засек.

— Мы не знаем. Но это далеко не первая и не последняя его пакость, как понимаешь. Убирать последствия того, что он творит, можем только мы с Кешей. Вот тебе еще один ответ на вопрос, чем я занимаюсь в свободное время. А теперь, раз уж мы здесь покончили с делами, давайте возвращаться в усадьбу. Мне настоятельно требуется прилечь.

— Раз такое дело, может, я паромот поведу? — тут же вызвался Павел.

— А ты умеешь?

Полный обиды и недоумения взгляд был мне ответом.

— А как рассаживаться будем?

— Я постою сзади, — предложила Евдокия. — Я сегодня вообще ничего не делала, а вам всем нелегко пришлось.

— Ты, кстати, никого поблизости не засекла?

— Нет, иначе бы сразу сказала. Тот, кто это сделал, ушел отсюда минимум за час до того, как мы появились. Скорей всего, он был верхом, не в экипаже. Куда именно ускакал, сказать не могу, слишком много следов вокруг.

— Плохо, — стукнул я кулаком по земле. — Опять время теряем. Нам предупреждать шаги Властелина надо, а не устранять последствия его выходок. Вот только у нас нет ни малейшего представления ни где его искать, ни как он выглядит.

— Плащ, — пожал плечами Иннокентий.

— Разве что, — кивнул я. — Только он плащ снимет, и мы снова окажемся без малейших ориентиров. И опять же: вот зачем он это устроил? — обвел я рукой кладбище и лес. — Чтобы на нас в деле посмотреть? Или чтобы засечь, за какое время мы среагируем и до места доберемся? К чему эта бессмысленная демонстрация умений?

— Я ничего не понимаю, но очень интересно, — заверил нас Павел, фингал которого после вчерашнего успел поменять оттенок на фиолетово-багровый, из-за чего выглядел папаша откровенно стремно. — Если что, я в деле.

— Тебе-то это зачем? — вздохнул я.

— Когда бы еще я поглядел на то, как действуют чародеи! — с жаром отозвался отец, а я подумал, что яблочко от яблони недалеко укатилось, сам же сказал, что Елизавета Илларионовна падка до чудес.

Одно только радует безусловно. После того, как я шибанул по папаше копьем, ему никакая скверна не страшна. Просто не прицепится. Хм, может мне всех домашних, того? Превентивно, так сказать, светом обработать? Ладно, это мы обсудим позднее, а пока пора возвращаться.

Павел аккуратно развернул паромот, который, на наше счастье, не успел остыть, мы с Кешей расселись слева и справа от папаши, Евдокия встала в багажное отделение и схватилась за средний подголовник, и мы тронулись в путь. О том, что недавно произошло, напоминали только раскопанные изнутри могилы, да опавшая пожухшая листва.

На одной из кочек паромот подпрыгнул, и я едва успел заметить, что Иннокентий вот-вот вывалится на дорогу. Я протянул руку прямо за отцовской спиной и схватил шаманского сына за плечо.

— Эй, ты там как? — переговариваться через водителя было неудобно, но я должен был убедиться, что с моим соратником все в порядке.

— Я… всё…

— Тормози! — рявкнул я на Павла, и как только паромот остановился, спрыгнул и подбежал к Кеше. Ровно затем, чтобы успеть поймать его на руки и осторожно положить на обочине.

— Что с ним? — рядом спрыгнула Евдокия.

— Понятия не имею, — честно признался я, глядя на белое как мел лицо друга. — Но подозреваю, пока он нейтрализовал мою магию, надорвался сам. И ничего не сказал, партизан.

— Спаси его! — потребовала Огдооччуйа.

— Если бы я знал, как! И не забывай, я — свет, он — ночь. Я могу навредить ему, сам того не желая.

— Но ты же видишь, он лишился чувств! — я впервые видел выдержанную Евдокию в таком взвинченном состоянии. — Ему плохо!

Я ничего не ответил, просто взял Кешин посох и вложил ему в руки, обняв своей ладонью его ладонь так, чтобы она крепко его сжала.