Они шли через замёрзший, окаменевший лес, где чёрные, лишённые коры деревья тянулись к небу, как пальцы скелетов. Тишина здесь была плотной, давящей. И именно здесь их настигли.

Это не было похоже на лобовую атаку Ордена. Это было… тише. Коварнее. Тени между деревьями сгустились неестественно. Воздух похолодел, но это был не холод льда, а холод пустоты. Элара вскрикнула, когда иллюзорная стена возникла прямо перед ней, отрезая её и Варена от Мерунеса и Бормотуна. Почти одновременно из теней метнулись бесшумные фигуры в тёмных облегающих костюмах, их лица были скрыты масками без прорезей. В руках – короткие клинки, с которых капала тёмная, маслянистая жидкость. Ассасины.

Но это было только начало. Мерунес почувствовал другое – ментальную атаку. Не грубую попытку сломить волю, а тонкое, паучье проникновение в разум, ищущее слабости, страхи, пытающееся исказить восприятие. Сенат Теней. Они действовали наверняка, используя и физическую угрозу, и ментальное давление.

— Ой-ой! Незваные гости! И такие скучные! Все в чёрном, как тараканы на похоронах! — воскликнул Бормотун, но его глаза на мгновение утратили безумный блеск, став острыми и холодными. Он щёлкнул пальцами. — А ну-ка, детки, за мою спину! Дядя Бормотун покажет фокус!

Иллюзорная стена перед Вареном и Эларой замерцала и исчезла, но тут же вокруг них возник прозрачный, слегка дрожащий купол, искажающий пространство внутри. Ассасины, пытавшиеся атаковать их, промахнулись, их клинки прошли сквозь то место, где только что стояли Варен и Элара, или же их траектория внезапно искривлялась, заставляя их врезаться друг в друга. Бормотун хихикал, наблюдая за этим хаосом.

— Защищай их, — приказал Мерунес, его голос был лишён тепла. Он сосредоточился на основной угрозе.

Ассасины Сената были быстры, смертоносны и действовали слаженно, пытаясь окружить его. Одновременно он чувствовал, как ментальное давление усиливается, пытаясь вызвать панику, сомнения, воскресить призраков прошлого.

Но Мерунес был уже не тот, что прежде.

Он взревел – низким, гортанным звуком, в котором слились ярость Каэрона, холод Льда и голод Скверны. Равновесие внутри него сместилось по его воле – он не терял контроль, он позволял Скверне выйти на волю, направляя её всей своей мощью и обретённой дисциплиной.

Десятки теневых щупалец вырвались из земли вокруг него, хватая ассасинов за лодыжки, шеи, руки. Тела одетых в чёрное убийц поднимались в воздух, их кости ломались с отвратительным хрустом под давлением нематериальных пут. Тьма окутала их, и они закричали – не от боли, а от ужаса, когда Скверна начала проникать под маски, в их разум, показывая им воплощение их худших страхов.

Одновременно Мерунес ударил по источнику ментальной атаки. Он не стал ставить щиты. Он направил концентрированный поток своей воли, усиленный холодом Сердца Зимы, обратно по ментальному каналу – как ледяной шип, пронзающий разум невидимого врага. Где-то в лесу раздался короткий, захлёбывающийся вскрик, и ментальное давление мгновенно исчезло.

Несколько ассасинов, сумевших увернуться от щупалец, бросились на него с клинками. Мерунес двигался с нечеловеческой скоростью. Он не парировал – он ломал. Его рука, окутанная пульсирующей тьмой, встретила клинок одного убийцы – и оружие рассыпалось в прах вместе с кистью врага. Другого он просто схватил за горло и поднял над землёй – тело ассасина забилось в конвульсиях, кожа почернела и пошла пузырями, словно от кислоты, а через мгновение он обмяк, превратившись в иссохшую мумию. Третьего он заморозил на месте взглядом, превратив в статую из чёрного льда, которая тут же раскололась на мириады осколков от вибрации битвы.

Он был безжалостен. Ни капли сомнения, ни тени колебания. Каждый его удар был смертельным. Он использовал Скверну не как дикую силу, а как точный инструмент разрушения. Он использовал Лёд не только для защиты, но и для сковывания врагов. Он использовал своё обострённое восприятие, чтобы предугадывать каждое движение, каждый выпад.

Бой закончился так же быстро, как и начался. Поляна была усеяна изуродованными, искорёженными телами ассасинов Сената. Некоторые были раздавлены, другие иссушены, третьи превращены в ледяную крошку или поглощены тенями. Воздух был тяжёлым от запаха крови, озона и концентрированного страха.

Мерунес стоял в центре этого кошмара. Тёмные щупальца медленно втягивались обратно в землю. Холодный свет в его глазах постепенно гас, сменяясь привычной непроницаемостью. Он оглядел поле боя – ни одного выжившего. Он не оставил никого, кто мог бы рассказать Сенату о его истинной силе.

Купол вокруг Варена и Элары исчез. Бормотун перестал хихикать и подошёл к Мерунесу, с любопытством разглядывая останки ассасинов.

— Ух ты! Вот это уборка! — он присвистнул. — Решительно! Радикально! Мне нравится! Никаких полумер! Хотя… немного неаккуратно. Пятна на снегу плохо отстирываются, знаешь ли!

Варен и Элара подошли следом. Варен смотрел на Мерунеса с плохо скрываемым ужасом. Он видел его силу и раньше, но такой холодной, методичной и абсолютной жестокости – никогда. Элара была бледна, она прижимала к себе свои заметки, словно пытаясь укрыться за ними от увиденного.

— Это… это было необходимо? — тихо спросил Варен.

— Они пришли убить нас, Варен, — ответил Мерунес, не глядя на него. — Они служат тем, кто плетёт интриги во тьме. Полумеры в борьбе с такими врагами – это самоубийство. Они знают, что я здесь. И они пришлют других. Мы должны стать сильнее. Быстрее.

Он посмотрел в ту сторону, куда указывал Бормотун до нападения. — Шепчущий Ледник ждёт. Идём.

Он двинулся вперёд, оставляя за спиной поле смерти. Варен и Элара обменялись тревожными взглядами и последовали за ним. Бормотун же, прежде чем пойти за ними, нагнулся над одним из изуродованных тел, вытащил из-за пояса ассасина маленький серебряный значок в виде змеи, кусающей свой хвост, повертел его в руках и с довольным хмыканьем сунул в свой карман, после чего вприпрыжку догнал остальных, снова насвистывая нелепую мелодию. Путешествие продолжалось, но ставки возросли, а тьма – и внешняя, и внутренняя – казалось, сгущалась с каждым шагом.

Путь от Северного Приюта к Шепчущему Леднику пролегал через земли, становившиеся всё более чуждыми и первозданными. Казалось, сама цивилизация, даже в её искажённом Скверной виде, никогда не касалась этих мест. Ветер здесь пел иные песни – не просто завывания стужи, а протяжные, меланхоличные мелодии, рождавшиеся в лабиринтах выветренных скал и ущелий. Небо было высоким, чистым и холодным, а воздух таким прозрачным, что далёкие, покрытые вечными льдами пики казались неестественно близкими.

Молчание, последовавшее за кровавой бойней в окаменевшем лесу, было тяжёлым. Варен, чьи раны медленно затягивались, но всё ещё причиняли боль при каждом резком движении, часто бросал на Мерунеса косые, тревожные взгляды. Наконец, во время одного из коротких привалов у замёрзшего водопада, он не выдержал.

— Мерунес… — начал он, голос его был хриплым. — То, что было там… с ассасинами Сената… Это была не битва. Это была резня. Ты не оставил никого. Ни единого шанса.

Мерунес медленно повернул голову, его глаза, казалось, отражали холодное небо.

— Они были инструментами, Варен. Сломанный инструмент выбрасывают, чтобы он не поранил руку при следующей работе. Сенат Теней опасен своей скрытностью. Оставленный в живых шпион или раненый убийца – это нить, которая приведёт к нам новых врагов, возможно, более подготовленных. Жестокость – это тоже инструмент. Иногда – самый эффективный.

— Но грань… — Варен покачал головой, его лицо омрачилось. — Грань между эффективностью и… чудовищностью. Она тонка. Скверна внутри тебя… она питается этим? Этой жестокостью? Ты уверен, что всё ещё контролируешь её, а не она направляет твою руку?

— Я контролирую то, что необходимо контролировать, — голос Мерунеса был ровным, почти безжизненным. — Скверна – это Хаос. Я придаю ему форму и цель. Мою цель. Сентиментальность – это слабость, которую использовали те, кто правил до меня. Они жалели, сомневались, искали компромиссы – и мир сгнил под их руками. Я не повторю их ошибок. Чтобы перестроить этот мир, нужно сначала сломать старый до основания. Безжалостно.