Квартира, которая всегда дарила мне чувство безопасности, потеряла свои волшебные свойства. Я какое-то время постояла в дверях, глядя на аквариум и пытаясь найти тот самый дзен для спокойствия, но напряжение внутри лопнуло как мыльный пузырь. Бросив ключи на тумбу, я размашистым шагом пошла в гостиную, схватила диванную подушку и со всей силы закричала в нее.

Стало легче.

Весьма.

Улыбнувшись отражению в зеркале, я быстро стянула одежду и, отказавшись от плотного ужина, заварила себе огромную порцию кофе. Не удивлюсь, если к сорока годам мое сердце встанет от такого огромного количества кофеина.

Сев на свое любимое место у окна, я зашла на рабочий форум нашей компании, где происходили обсуждения сотрудников, и зашла в чат команды Виктории. Кто-то лишил меня статуса администратора, но забыл удалить вовсе, поэтому вечерние сообщения не стали секретными, как того хотели другие.

Вечерний воздух вдруг показался очень колючим.

Надо было набраться храбрости и выйти из чата самостоятельно. Надо было послать всех в задницу и с гордо поднятой головой закончить этот ненавистный день. Но сегодня мне хотелось поддаться волне мазохизма и добить себя чужим мнением.

Рошель: «Сразу видно, что у нее никогда не было друзей. Она даже не знает, как адекватно вести себя с другими».

Джимми: «Хорошо, что ее перевели».

Лайла: «Жаль другую команду. Им придется справляться с ее постоянными загонами».

Занятно, что никто из них не упоминал мое имя, используя таинственные «ее» и «она», будто никто в чате не знал, о ком именно они говорят.

Эта троица оскорбленных особ общалась между собой, пока остальные ставили смешные реакции или пальцы вверх. Было занятно наблюдать за сплоченной командой, которая быстро избавилась от меня, как от мусора.

На губах играла улыбка, но было в ней что-то натянутое. Вымученное. Я знала, что с ее помощью подавляю свое желание написать и напомнить о себе, высказать им все, что я о них думаю, но потом пробежала мысль: «Ты итак каждый день это делаешь».

Я уже хотела отложить ноутбук и заняться более приятными делами, чем подсматривание за бывшими коллегами, но тут пришло еще одно сообщение.

Рошель: «Почему она такая злобная и сухая? Неужели нельзя быть помягче?».

Все тело впало в анабиоз. Глаза то и дело перечитывали слова, брошенные со злости и достигшие цели. Против воли в голове возникли люди из прошлого, фрагменты, от которых почти тошнило и обрывки фраз.

«Почему ты такая добрая и мягкая?».

«Почему ты навязываешься, Шейлин?».

«Ты готова опускаться так низко, чтобы быть доброй и всем нравится?».

Если бы это не произошло раньше, то именно сейчас я бы поняла, что нравится всем — самая невозможная вещь на планете.

Когда-то Шейлин Картер была милой дурочкой, которая совершала добрые поступки, всегда приходила на выручку и улыбалась людям, которые вытирали об нее ноги.

Когда-то Шейлин Картер думала, что доброта способна растопить даже самые заледенелые сердца.

Когда-то у Шейлин Картер появился выбор — остаться удобной, милой и доброй или стать холодной, черствой эгоисткой.

Шейлин Картер выбрала последнее и ни разу об этом не пожалела.

Правило любовной новеллы № 2:

некоторые второстепенные персонажи сильно

влияют на развитие сюжета

На утренние собрания я всегда приходила первая. Это обескураживало остальных сотрудников и лишало их возможности коротать время за обсуждением несносной меня. Так было в команде Виктории, в которой я уже привыкла видеть недовольство, тщательно скрытое под натянутыми улыбками и попытками сделать вид, что Шейлин Картер вообще нет в комнате. Они льстили начальнице, не предлагали изменений, если Виктория того не желала, и превозносили ее мнение, даже, если это могло иметь ужасные последствия.

Команда Жаклин Хобс была другой. Такой же чокнутой, как она сама, предлагающей безумные идеи и устраивающей коллективные посиделки каждую пятницу в кафе недалеко. Их совместный чат назывался «ДетиЖак», в кабинете для обсуждений висели совестные фотографии с различных мероприятий и каждый знал, когда у другого день рождения.

Они считали себя сплоченным коллективом и выглядели сумасшедшими в глазах других, потому что держались друг за друга так сильно, что некоторые даже отказывались от повышения, только чтобы остаться под крылом Жаклин.

Итог: худшего коллектива для меня нельзя было представить. Со своим послужным списком я буду здесь не просто чужой. Здесь я стану врагом номер один, которому придется постоянно оглядываться, опасаясь за свою жизнь.

Нет, я не боялась всю команду Жаклин Хобс. Меня напрягало присутствие одного единственного человека, который по чистой случайности или воле судьбы стал первым, кто в итоге открыл дверь в зал совещаний и замер у входа.

Леона Ивинг.

Проблема, тянувшаяся за мной еще с первых курсов университета, где мы попробовали быть подругами, но провалились и стали соперницами.

Леона родилась в Америке, но имела сильные корейские корни, сказавшиеся на выразительном разрезе глаз, густых черных волосах с синими переливами и стройным телосложением, на которое не влиял ни один фаст-фуд в мире. А ела она его неприлично много.

Еще со времен университета Леона ненавидела свои карие глаза, поэтому каждый день приходила с линзами или декоративными очками, уводящими внимание от лица.

Что я запомнила лучше всего? Как кривились ее губы при виде людей, которых она терпеть не могла. Наверное, поэтому я не удивилась, увидев ее физиономию именно такой, какой она бывала во время наших столкновений в коридорах или на общих собраниях.

Всем своим видом эта сногсшибательная брюнетка показывала, что не желает находится со мной в одном энергетическом поле. Я не была против. Несмотря на нашу взаимную нелюбовь, Леона Ивинг все же обладала одним качеством, располагающим к себе даже меня.

И эти качеством был здоровый пофигизм. Леона не тратила время на обсуждение других сотрудников. Была зациклена только на работе и команде, и несколько раз ясно давала понять Рошель и остальным сплетникам, что не желает состоять в их клубе.

Вместо приветствия девушка кивнула, давала понять, что не станет игнорировать присутствие нового человека в команде, и молча села с противоположной стороны. Пока она листала толстую папку, я заметила наброски и рисунки незнакомых мне героев и локаций.

Когда-то мы вместе учились на факультете сценарного мастерства, но на третьем курсе Леона подала заявку на перевод, потому что рисовала так же хорошо, как и придумывала истории. Никто не знал деталей. Никто, кроме меня.

Мы обе желали попасть на стажировку в Норладс, но туда мог попасть только один сценарист с нашего потока. Преподаватели никогда не скрывали, что этим сценаристом стану я. Поэтому Леона решила попытать удачу как художник и не прогадала.

Мы обе получили то, что хотели, но я никогда не сомневалась: Леона стала художником не потому, что желала об этом все свою жизнь, а потому что у нее попросту не осталось шансов.

Раздумывая над нашим общим прошлым, я не заметила, как в зал вошли другие сотрудники. Девушка с яркими голубыми глазами и очень длинными светлыми волосами резко остановилась, специально привлекая внимание, и прекратила смеяться. Пока она придумывала, как кольнуть меня посильнее, я пыталась вспомнить, как ее зовут.

— Часть меня надеялась, что это шутка, и что нам в команду не могли перевести знаменитую рыжую фурию.

— Как досадно, что твои ожидания не оправдались, — спокойно ответила я, хотя уже приготовилась вести словесный бой.

Девушка рядом с ней наклонилась и прошептала: «Диана, не надо».

Но Диана останавливаться не собиралась. Она подождала, пока в зал зайдут двое парней, и сказала.

— Знаешь, тебе вообще-то здесь не рады.

— Знаешь, мне вообще-то пофиг.

Диана оказалась слабее Рошель или других из команды Виктории, потому что не стала продолжать и с высоко поднятой головой направилась к Леоне. Меня чуть не стошнило от приторного приветствия и широкой улыбки, которые появились у нее на лице.