Я не собирался говорить эти слова, они сами невольно вырвались, и она стала мне еще ближе. Мы зашли в сквер, сели на скамейку, и я стал целовать ее. Кипение города доносилось сюда приглушенно, мы были как бы отгорожены ото всего, но в то же время все радостью входило в нас. Темнота становилась все плотнее, и пахло холодным воздухом осени.

Немного опьяневшие от поцелуев, мы поднялись и пошли назад. Завтра рабочий день, ей вставать рано, мне — на лекции, мы встретимся через день, в субботу, и куда-нибудь пойдем, в театр или в кино.

В субботу Фаина спустилась ко мне в вестибюль и сказала, что ей никуда не хочется идти, она очень устала за неделю.

— Давай посидим дома. Девушки куда-то собираются, скоро уйдут, — добавила она.

У меня заколотилось сердце: мы будем одни. Фаина рождала во мне другие чувства, чем Рита, но все же мысли о близости с ней не могли не появляться.

— Ты что на меня так смотришь? — смущаясь, спросила Фаина и немного повела плечом; так она всегда делала, когда стеснялась.

Я отдал вахтерше студенческий билет, мы поднялись наверх и вошли в комнату. Девушки толпились у зеркала. Я хотел подождать за дверью, но они хором закричали, чтобы я входил. Они были уже одеты, причесаны и подкрашивали губы, подправляли брови и ресницы, стирали лишнюю пудру. Я видел на себе выразительные взгляды из зеркала, Фаина тоже замечала их. Лицо ее стало грустным. Наконец девушки ушли.

— Я пойду чайник поставлю, — сказала Фаина. — Ты хочешь чаю?

— Нет. Посиди со мной. Мне так хорошо.

— Мне тоже. Поэтому я никуда не пошла, чтобы быть с тобой вдвоем.

Сели рядом, и я обнял ее. Мы долго целовались.

— Фаина, я люблю тебя и хочу, чтобы ты была моей до конца… Все равно ты будешь моей женой… Почему не теперь, не сейчас?..

— Милый, Сережа, не надо.

— Зачем нам ждать?

— Мне стыдно, нехорошо. Я еще не стала твоей женой.

— Ты не любишь меня.

— Я люблю, люблю тебя!

— Ты думала об  э т о м, много думала?

— Да, думала. Э т о  должно быть, когда люди соединены навсегда.

Я видел, как она напряжена, готовая защищаться. Я выпустил ее и встал.

— Мы с тобой скоро поженимся. Зачем нам откладывать? Ты согласна?

— Да, — ответила Фаина.

Мы готовились к нашей супружеской жизни — отнесли заявление, написали родителям и подыскивали себе жилье. Нам удалось снять отдельную двухкомнатную квартиру и сравнительно недорого. Хозяева квартиры уехали на север.

В выходные мы бродили по музеям, я показывал ей город. Правда, погода все время стояла сырая и холодная, дул западный ветер, вздувалась Нева. Начинался уже ноябрь.

Квартиру мы сняли, но не ночевали в ней, а разъезжались по своим общежитиям.

Наступил день регистрации нашего брака. В свидетели я пригласил своего товарища и его девушку. Расписывалось много пар. Фаина в белом платье выглядела очень красивой, она была настоящей невестой, и все смотрели на нее. После регистрации мы поехали домой, где был накрыт стол.

— Я буду жениться, как вы, — позавидовал нам мой товарищ, — без машин, без застолий с морем разливанного, без пошлых речей.

Посидели за столом, выпили бутылку шампанского, причем, Фаина совсем не пила, и товарищ с девушкой ушли, пожелав нам счастья.

Мы слушали музыку, смотрели телевизор, и я почему-то со страхом ждал вечера, ночи. Что-то тосковало во мне. Я думал о том, что Фаина не станет мне ближе, чем была до этого. Страх я замечал и в ее глазах. Мы оттягивали минуту, когда должны лечь в постель.

Было уже поздно. Я выключил свет, но в комнате все равно оставалось светло от уличного фонаря, горевшего напротив. Фаина попросила, чтобы я отвернулся. Я слышал, как она зашуршала одеялом. С замирающим трепещущим сердцем я подошел и не успел прикоснуться к ней, как она вздрогнула, лицо ее исказилось, волна прошлась по нему от внутреннего толчка, Я держал Фаину за руки, и такая неземная бесовская сила была в ее руках, что я не мог их удержать. Меня охватил ужас, чувство непоправимой беды. Включил свет, и он больно ударил меня по глазам. В ярком свете все предстало еще страшнее: бледная, Фаина лежала без сознания, и тело ее было сведено судорогой. Я метался но квартире, хотелось кричать, звать на помощь. Я намочил полотенце холодной водой и приложил к ее лбу. Фаина тихо застонала, стала дышать ровнее, тело расслабилось, она открыла глаза, в которых еще оставалась боль.

— Теперь я тебе неприятна, — заговорила она слабым голосом.

— Фаина, милая, успокойся. — Я старался делать вид, что ничего не произошло.

Только теперь я до конца понял душу Фаины, прозрачную и чистую, словно вода в роднике. Ничего больше не нужно, только чувствовать ее душу, любившую меня огромной любовью, и самому давать такую же любовь.

Так мы провели свою первую брачную ночь, лежа без сна, тихо переговариваясь.

С Фаиной случился, как я узнал позднее, эпилептический припадок.

Все наши попытки близости заканчивались припадками Фаины, и с каждым разом они становились продолжительнее и тяжелей.

— Что ты испытываешь? — спросил я Фаину.

— Страшный стыд.

Фаина таяла, худела на глазах. Я был близок к помешательству. Я не мог спать, и у меня начались сильные головные боли. За какие-то две-три недели она могла довести себя до могилы.

— Фаина, почему бы тебе не уехать домой? — предложил я ей. — Через несколько месяцев мы будем вместе. Учиться осталось недолго. Дома ты поправишься, окрепнешь.

— Только я опять стану сильно скучать по тебе, — сказала она.

— Мы теперь муж и жена и, наверно, по-другому перенесем разлуку.

Через три дня я ее провожал.

— Это пройдет, — сказал я, на прощание целуя ее.

Она уехала, я остался и пошел по пустым улицам.

На этот раз мы не так остро переживали разлуку. Я целый месяц жил один в квартире, потому что деньги были уплачены вперед, и после шумного общежития наслаждался тишиной. Долгими осенними вечерами я лежал на диване и думал о Фаине. Вернее — не думал, а чувствовал. Ее дух был рядом со мной и грел мне сердце. Да, странно, не как у всех людей сложились у нас супружеские отношения. Но я был счастлив. Только тревожно делалось за Фаину: как там она, горюет, думает обо мне?

Началась зима, морозный воздух бодрил, дышалось легче. Скоро Новый год, а там пойдет, словно под уклон с горы, все быстрее и быстрее, к весне, лету.

В середине декабря я получил от Фаины телеграмму, где стояло одно слово: «Приезжай». В нем мне чудилась мольба, тревога, надежда. Она торопилась, и я понимал это, когда ехал на поезде и глядел на заснеженные поля и черный голый лес, но я не мог не поехать, раз меня звали.

Зима в городке была еще морозней, и щеки Фаины розовели. Она часа полтора дожидалась меня на перроне. Мы шли по улицам, и я не узнавал их: на крышах домов, на деревьях, на заборах — всюду — снег.

В честь моего приезда родители Фаины устроили пир. Собрались мои родители, родственники, и гуляли до поздней ночи.

Все разошлись, старики легли спать в небольшой комнате через коридор.

— Я не буду тебя трогать, — сказал я Фаине.

— Все это время я хорошо себя чувствовала. Я думаю, болезнь прошла, — ответила она, смущаясь.

Нет, болезнь не прошла! Припадок был очень сильный. Проснулись ее родители, закричали, заохали, запричитали, они впервые видели дочь такой и подумали, что она умирает. Отец побежал к соседям звонить. Весь этот шум невыносимо действовал на нервы. Приехала скорая помощь и увезла Фаину в больницу.

Я навестил ее рано утром. Она вышла в коридор бледная и увядшая.

— Прости меня, что я позвала тебя. Теперь я знаю, что это никогда не пройдет. Нам надо разойтись, — Фаина заплакала.

Потерять ее навсегда?! Нет, нет, ни за что!

— Фаина, что бы ни было, я никогда тебя не оставлю, — сказал я.

— Ты уезжай. Я пролежу здесь долго.

— Да, я уеду. Но скоро мы будем вместе.