Я несколько даже принизил себя и не упомянул, что имею высшее образование.
Отослал объявление в газету и стал ждать. Ждать пришлось долго, пока напечатали. Но дальше пошло быстро: начал получать письма, и поток их с каждым днем увеличивался, так что даже растерялся. Первыми пришли письма из нашего города, последними — с Дальнего Востока. Прибалтийская газета благодаря своим брачным объявлениям распространялась по всей стране.
— Что это, Виталий Гаврилович, вас письмами завалили, точно вы знаменитость какая? — любопытствовала вахтерша.
— Однажды спел на эстраде, и теперь мне от девочек нет отбою, — отшучивался я.
Всего получил сорок семь писем, трех до полста не хватило! Я их храню, они очень интересные. За скупыми данными о себе угадывались несостоявшиеся судьбы и страстный порыв к счастью. Написали мне из Прибалтики, из Москвы, с Украины, Кавказа, из Сибири, три письма пришли из нашего города, а так как мне уезжать никуда не хотелось, да и не было денег, решил я попытать удачи вначале здесь.
В ближайшее воскресенье отправился по первому адресу. Когда сел в лифт и стал подниматься, страшно заволновался, как будто меня запускали в космос. Да что там! Может быть, в космос-то, не дрогнув, полетел бы. Ведь я шел на свидание с женщиной, которую еще ни разу не видел! Но не идти же на попятную. Собрал всю свою волю, подошел к двери, надавил на звонок и на шаг отступил, чтобы лицом к лицу не столкнуться.
Но напрасно этого опасался, потому что меня долго в глазок рассматривали, а потом дверь открылась на маленькую щелку, и немолодой голос не очень вежливо спросил:
— Чего надо?
— Да вот по письму пришел, — мялся я перед дверью.
— По какому письму?
— Что вы мне написали.
— Давайте его сюда.
В щель просунулись пальцы, выхватили у меня письмо и скрылись. Но и после этого еще долго не впускали, видно, проверяли — то письмо или не то. Я стоял и ждал, и мне хотелось уйти восвояси.
— Войдите. — С двери сняли цепочку, и она отворилась, но не очень широко, а так, чтобы пройти только боком.
Я вошел — передо мной стояла старуха с бигуди на непокрытой голове.
— Что же это вы, мамаша, — опешил я, — возраст свой неправильно указали. В письме сказано — тридцать, а вам все шестьдесят наберется.
— Речь идет о моей дочери.
— А-а, извиняюсь. — Мне стало еще неудобнее.
— Ботиночки ваши снимите, оденьте шлепанцы и проходите сюда. Давайте потолкуем.
Могла бы и не напоминать про ботинки, я и так нагнулся, чтобы снять их. Из роскошной прихожей с зеркалом во всю стену и вешалкой из оленьих рогов, по крайней мере, вело четыре двери, и все были приоткрыты. Я успел рассмотреть комнаты, плотно набитые мебелью, ковры на стенах и на полу. Мы вошли в гостиную, заставленную шкафами, ломившимися от хрусталя — рюмок, фужеров, ваз, салатниц и прочего. Старуха указала мне на стул, сама же опустилась в кресло.
— Ваши условия? — прощупывала она меня своими глазками.
— Какие условия? — не понял я.
— Я спрашиваю в том смысле, что у вас есть? Дача, машина, гараж, деньги на сберкнижке?..
— Я писал в объявлении: у меня даже жилья нет.
— В объявлении всего не скажешь… Так, выходит, мы вам квартиру со всеми удобствами, а вы нам — ничего. К тому же, и вид у вас неказистый. Неравный брак.
— А почему, собственно, я с вами переговоры веду, — разозлился я, — а не с вашей дочерью?
— Сейчас она встанет, — ответила старуха и постучала в стену. — Марина, Мариночка! Вставай, уже скоро двенадцать. К тебе пришли.
За стенкой завозились.
Пока мы ждали, старуха рассказывала:
— Нам не везло на зятьев. Уже три зятя перебывало, последний убежал и даже шапку позабыл. Хорошо еще, что приплоду нам не оставили.
В комнату вошла Марина и села возле матери. На пухлом младенческом лице ее оставались следы сна, но она уже успела причесаться. Габариты ее были крупные, рост — выше среднего. Она походила на птенца кукушки, взращенного малой птахой.
— Вот, деточка, твой новый женишок, — старуха указала ей на меня. — Но со всей откровенностью выскажу свое мнение, незавидный.
— Нейдет Федора за Егора, а и пошла бы Федора за Егора да Егор не берет, — сказал я, встал и пошагал к выходу.
Целую неделю я переваривал свое сватовство и никуда не ходил.
В следующее воскресенье отправился по второму адресу, где проживала Елена Георгиевна Амосова, тридцати двух лет от роду, бездетная, как она о себе сообщала. Волновался я сильнее прежнего. Что меня за этой дверью поджидало? Позвонил. Дверь нараспашку — и на пороге женщина редкой красоты, прямо-таки Елена Прекрасная. Я подумал, что ошибся дверью. Чтобы такая женщина да одна, без мужа?! Быть этого не может! Я хотел извиниться и уйти, но она первая заговорила:
— Вы — тот самый мужчина небольшого роста, которому я написала?
— Тот самый, — ответил я. — Но, извините, я ведь предупреждал, что у меня фасад самый средний. А вы — настоящая красавица!
— Почему мы через порог говорим? Проходите, — пригласила она меня. — Выпить ничего не захватили?
— Я не пьющий. И о сложных вопросах жизни предпочитаю говорить на трезвую голову… У вас, наверно, много поклонников?
— Верно, много… Вы думаете, красота — счастье. Красота — это проклятие. Недаром говорится, не родись красивой, а родись счастливой. Я работала в одном учреждении. Начальники любят красивых женщин, и мой шеф часто вызывал меня к себе в кабинет. Там он долго беседовал со мной на разные темы, давая понять, что он ко мне не равнодушен. Я тоже давала понять, что я замужняя женщина и он мне не нужен. Возможно, мне надо было бы быть решительнее, но дело в том, что я стояла в очереди на получение квартиры. Поэтому я отклоняла его ухаживания тактично, чтобы не обидеть его. Он был уже с вылинявшей головой и седой. Квартиру я получила в порядке очереди, но в учреждении обо мне распространилась сплетня. Она дошла до мужа, и он бросил меня вместе с вот этой квартирой… Что мне оставалось делать? Чуть ли не каждый мужчина приставал ко мне со своей любовью.
Я глядел на нее во все глаза. Она должна была бы наплодить, по крайней мере, с пяток детишек, чтобы разлить в народе красоту, а у нее не было даже одного ребенка.
— Я вам нравлюсь? Вы возьмете меня замуж? — прижалась она ко мне своей мягкой грудью.
— Если бы мы встретились раньше… — с горечью вымолвил я.
— Всегда в жизни вот так: то слишком рано, то слишком поздно и никогда — вовремя.
С тяжелым сердцем я вышел от нее. Такая женщина, такая женщина!..
Прежде чем идти по третьему адресу, я сотни раз перечитал письмо. Оно было написано аккуратным почерком, некая Вера Власьевна Петрова сообщала о себе скудные биографические данные: была замужем, муж погиб в автодорожной катастрофе, живет с ребенком в однокомнатной квартире, хотела бы найти себе спутника, чтобы вместе шествовать по жизненному пути.
Письмо ее представлялось мне скромным, застенчивым, чувствовалось, что женщина долго мучилась и колебалась, прежде чем решилась написать, и сочинение этого письма заняло у нее несколько вечеров.
Когда подходил к ее двери, что-то подсказывало мне, что здесь не ошибусь. Я позвонил. Дверь отворилась. Увидев меня и сразу догадавшись, кто я, маленького роста женщина сильно смутилась, отчего ее довольно миловидное лицо покраснело.
— Вы — Вера Власьевна? — спросил я.
— Да, — ответила она.
— А я — Виталий Гаврилович, — отрекомендовался я. — Но почему вы так заволновались?
— Мне стыдно. Что вы можете обо мне подумать?
— Я думаю, что вы очень хорошая женщина. Вы мне сразу понравились. Давайте поговорим.
Она пригласила меня в единственную комнату. На полу играла девочка лет трех, укладывала многочисленное семейство из кукол спать.
— Это моя дочка Машенька, — сказала Вера Власьевна.
Я поднял девочку. Она напоминала мне мою дочку, с которой я не виделся больше года. Девочка доверчиво прижалась ко мне.
Мы сели с Верой друг против друга, и потек неторопливый разговор. Я рассказывал ей о себе, о том, как неудачно сложился брак, кем работаю, о своем скромном заработке, из которого высчитывают двадцать пять процентов. Вера повествовала о себе, она — работница трикотажной фабрики, смерть мужа ошеломила ее, и целый год она никуда не ходила и только недавно пришла в себя. Я видел ее натруженные руки, отдыхавшие на коленях. Все в ней было очень скромно: простая прическа и платье, складно сидевшее на ее миниатюрном пропорционально сложенном теле.
