Начало смеркаться. Я была близка к тому, чтобы взбеситься окончательно, но тут мы выехали на берег озера.

— Всем стоять! — раздался детский голос откуда-то из травы, примерно на уровне моего колена… ну, когда я была человеком. — Стоять, бояться, деньги отдавать!

— А если нет денег? — коварно спросила Баба Яга.

— Э-э-э, гаджо, кого ты хочешь надуть?! — трава раздвинулась, и на дорогу выступил обладатель голоса. Черноволосый, кудрявый, в красной рубахе, широких штанах, заправленных в хромовые сапоги, с гитарой за спиной и здоровенным золотым кольцом в ухе. Очень похож на киношного цыгана из моего мира. Вот только росточком — в полметра, не выше. Да во лбу — крохотные рожки, да сзади дорожную пыль нервно бьёт тонкий хвостик с кисточкой на конце.

— Не свезло, — крякнула Баба Яга. — Напоролись-таки на мурмолок.

В моём мире «мурмолка» — это средневековая русская шапчонка. Простая. Под шлем надеть, или быстро нацепить, чтобы за хлебом сбегать. А тут, видно, это что-то другое… Опять же, цыгане у нас — просто люди, со своим языком и манерами, но люди же, не черти.

— Кто это тут «мурмолка», а? — чертёнок с гитарой взбеленился. — Кэлдэрары мы! Древний народ, древнее самих гор!

Кэлдэрары! Точно! Румынские рома. В переводе — «котельщики», то есть те, кто чинит и клепает котлы. Или, может, потому, что кэлдэрары варили свою еду в огромных котлах — на весь табор, и возили с собой эти древние котлы чуть ли не столетиями, и были они у них и кухней, и медицинским учреждением, и акушерской помощью, и похорошшым бюро, и чего там только не придумаешь. Говорят, в котлах кэлдэрары парили больных детей, прогревали их, после чего дети никогда не болели, но я думаю, что это всё чепуха и просто россказни каких-то любителей хоррора в стиле Стивена Кинга. Кем бы ни были кэлдэрары в нашем мире (моём, то есть, нормальном мире), но совершенно точно — не чертями. Я бы поверила в вампиров ещё, или оборотней, но это…

— Не кричи, котельщик, я тебя знаю, — осадила чертёнка Баба Яга. — Тебя как звать, и кто послал?

— Сэрвом кличут, — послушно ответил тот. — А послал меня барон наш, Заргар Шоколад, чтобы я, значит, дань с торгового каравана взял.

— Ты торговцев где видишь? — спросила бабка ласково. — Ослеп совсем, ром? Где товары? Где вьюки?

— А вот в кибитке что?! Рома не проведёшь!

— Этим мы с тобой с радостью поделимся. Как тебя там… Орара? Озера? Оруля? Вылезь-ка, красавица!

Из кибитки высунулась ханская жена:

— Орон! Меня звать Орон!

Я высунула нос из-за кибитки, а с другой стороны высунулся козёл: любопытно же. Не знаю, что увидел рогатый, а я заметила, с каким восторгом пялится чёрт на ханскую жену.

— И что это вы хотите у меня забрать, чтобы отдать? Детей, что ли, а? — скандалила Орон.

— Красивая, и характер хороший, — прошептал чёрт. И добавил:

— А детей-то много?

— Трое, чёрт лохматый! Дочки все, да ещё и близнецы! — зарыдала Орон и улезла в кибитку.

— Ух ты, — восторженно присвистнул чёрт, — сразу по трое рожает! Да ещё и девчонок! Да я с такой женой сразу бы богатым стал! Ну не сразу, лет через пятнадцать-двадцать, но что кэлдэрару двадцать лет?

— Так я за тебя и вышла, — прокричала Орон из-за занавески, — от горшка — два вершка, рога, хвост, да детский понос!

Я даже присела, так грубо это прозвучало, но Сэрв хмыкнул, достал гитару, сыграл несколько аккордов, и вокруг него завертелось пыльное облако. А когда оно улеглось, перед нами стоял смуглый красавец вполне человеческого роста, даже повыше среднего: чёрные кудри — волнами, глаза — как агаты, стройный, гибкий… даже я залюбовалась.

— А теперь выйдешь, красавица? — и пальцами прищёлкнул. — Монисто подарю, если посмотришь!

Жадная Орон выглянула из кибитки, и мгновенно зарделась: вот уж точно она таких парней не видела у себя в стойбище. Чёрт обманывать не стал — достал из воздуха связку монеток, нанизанных на цепочку, кинул в направлении кибитки. Цепкая девичья ручонка метнулась в воздухе и поймала ожерелье.

— Ах, — восхитился Сэрв, — ловка, как гадалка, быстра, как базарная умелица! Наша девка! Моей будет! Так согласна?

Орон кивнула.

— Дурища, спроси, сколько у него ещё жён есть! — всплеснула бабка руками.

— А какая разница? — спросила Орон. — У моего мужа я восемнадцатой была. Это он врал всем, что четвёртой. Он же с женой как разводился — сразу новую брал, но и старую оставлял. А здесь… ну, какая, чёрт? Какой женой я у тебя буду?

— Третьей, — улыбнулся Сэрв, — а с девчонками коль приходишь, станешь первой — у моих первых жён детей нет ещё. Главной станешь у моего очага, так-то.

Меня немного затошнило: то ли от аира, то ли от простоты, с какой жители этого мира решали свои семейные проблемы. Людей продавали и покупали, дарили и выменивали, жизнь ценилась в миску похлёбки из проросшей пшеницы, а смерть принималась так же легко, как насморк… Да как так-то?

— Эй, кийну, а сколько у человека жизней?

Полулис наклонился ко мне с козла и посмотрел как на сумасшедшую:

— Одна.

— А почему вы смерти не боитесь?

— А чего её бояться? Пока я жив — её нет, она придёт — меня не будет. Мы не встретимся никогда. Разве что на краткий миг. Но, говорят, она такая красотка, что не жалко и обняться с ней. Для женщин, понятно, — красавец. Высокий, светловолосый, глаза цвета неба, руки мягкие, голос добрый… Подарит тебе ромашку, да и всё. Превратится душа твоя в пташку и улетит высоко-высоко. Или в искорку. Или в травинку.

— Фу! Нет, я уж лучше подольше поживу… — пока болтала с кийну, чуть не пропустила важный момент: бабка о чём-то договаривалась с чёртом. То есть с кэлдэраром. Хотя наши кэлдэрары — это совсем не то, что тут. Хотя немного похожи. Хотя и не совсем. Запуталась я! Надо послушать, о чём они говорят. Я навострила круглое пушистое ухо: медведи только видят плохо, а слышат очень хорошо. Надеюсь, бабка затребовала за скандальную Орон выкуп…

— А завтра с утра и двинемся в путь, — вещал Сэрв-чёрт. — Как раз время собраться будет.

Куда это он собрался собираться? Не с нами же?!

Яга кивнула:

— Жён своих в кибитку посади, сам верхами поедешь.

Аа-а-а, нет! Наш караван пополнится ещё тремя недотыкомками! А зачем кэлдэрару с нами? Бабка продолжила:

— И вот как доедем до Усть-Соколинска, ты вбок возьмёшь, там через десять вёрст пастбища ничейные. Вот табор и ставь.

— Да, давно я о своём таборе-то мечтал, — промурлыкал Сэрв, закинул гитару за спину, и кивнул. — И раз вы мечту мою приблизили, то окажу вам наше кэлдэрарское гостеприимство: раскинете шатры между табором и озером. Вечером у костра споём, поедим жареного мяска да вина выпьем. Утром — в путь.

Мяска! Мяска! Жрать!!! О, как же я была голодна, а тут ещё чёрт этот растравил меня мыслями о еде! И еле сдерживаясь, я потрусила вслед за головными всадниками, думая только о том, как буду обгладывать чью-то кость или мосол. Рррр….

У озера и вправду раскинулся табор. Большой! Цыганок в цветастых юбках сновало не менье сотни, везде бегали голые смуглые дети, подростки предлагали погадать (всем, кроме меня). Цыгане в ярких рубашках и кожаных жилетках стояли, похлопывая по голенищам сапог кнутовищами. Невдалеке паслись кони — тоже голов сорок, не меньше, и наверняка все — краденые. Ночь спустилась быстро, и в центре табора уже горел большой костёр. Нам представили Заргару, барону табора, и он одобрил и Орон, и её дочек, а меня долго трепал по загривку и уговаривал сплясать: пришлось подчиниться.

Когда все уже изрядно напились, я спустилась к озеру и присела на брёвнышко. Несмотря на солидный кус мяса в желудке, живот всё так же подводило от голода, и надо было хотя бы попить, чтобы утихомирить это ощущение. Спустившись к самому обрезу воды, я было опустила в воду лапу — не умею я лакать, ну! — и замерла, услышав голоса. Говорили голоса с присвистом и шипением.