— Генерал! — Маариф обращал на меня внимания не больше, чем на пуфик в углу. — Маариф аль-Сафиф!

Ноль. Просто ноль. Я треснула его по щеке — никакой реакции. Потрясла за плечи — генерал отмахнулся от меня, как от мухи. Ну что, оставлять его, что ли? Я бы и оставила, и никто бы в этом мире меня не осудил, здесь все — эгоисты, но я как представила себе процесс перемалывания человека этими миножьими зубами…

— Я — где? — спросила я сама у себя. — Я — в сказке. Вот и будем действовать сказочными методами.

Можете осуждать меня сколько угодно, но я поцеловала Маарифа аль Сафифа. Поцеловала по-настоящему, буквально вкладывая в поцелуй всю душу. И пропустила момент, когда он пришёл в себя и начал отвечать.

— Э-э-э, алё! — я отпихнула генерала подальше от себя, и, к счастью, подальше от Лейлы. — Особо не радуйтесь! Бежим, пока нас не сожрали!

Мозг у Маарифа работал что надо: отложив объяснения на потом, он молча нырнул за мной в лаз. Худой и гибкий, он не застрял ни на одном повороте, чего я втайне боялась, и через пять минут бесконечного ползания, я увидела решётку выхода.

— Ура! — шёпотом возликовала я, открыла решётку и победоносно выползла наружу. Следом за мной выполз Маариф — и замер. Да и было, от чего замереть: лаз вёл не куда-нибудь, а в ташлык. Где, как известно, проводят основное время жительницы гарема — за едой и общением. Порой там же хасеки — жёны султана — устраивают праздники и раздают подарки.

Ну так вот на один из таких праздников мы и попали.

В голове у меня мелькнули два варианта развития событий. Первый: сейчас тётки начнут орать, сбегутся евнухи с саблями и из нас сделают бешбармак. Второй: на нас сейчас накинутся изголодавшиеся по сексу тётки — Маариф скончается из-за перелома таза, а меня, наверное, порвут на клочки от ярости. На шёлковых малиновых занавесках окна я явственно различила лик Смерти: голый череп улыбался мне приветливо и нежно, а костлявый палец манил — сюда, сюда…

— Неужели Лейла теряет хватку? — лениво спросила полная женщина лет тридцати, лежащая на кушетке. Одета она была в полупрозрачные шаровары и кофточку, так что ничто не скрывало и складок живота, мягко наползавших друг на друга, ни округлых коленей, не груди титанического размера. Перед ней на коленях стояла девочка и разминала толстухе ступни, ещё две — растирали кисти рук, увешанных браслетами, которые звенели при каждом их движении, совсем малютка, лет шести, в белой сорочке в пол держала кубок с напитком, а высокая худая нубийка махала опахалом из павлиньих перьев.

Маариф выпучил глаза и сглотнул.

— Эй, генерал, не время для эротических фантазий, — шепнула я и ткнула союзника в бок.

— Это главная наложница, — сказал он мне уголком губ, стараясь одновременно улыбаться. — Она чувствительна как змея и жестока как скорпион. Постарайся очаровать её хотя бы своей молодостью, иначе Лейла покажется нам цветком любви…

— Хватит шептаться. Подойдите ближе. А вы, — толстуха кивнула кому-то за нашей спиной, — принесите им подушки.

Женщины начали собираться вокруг нас с Маарифом. Они перешёптывались, посмеивались, но не предпринимали никаких развратных действий, но одна так даже пошла и заперла все три двери, ведущие в ташлык. Опасно? Посмотрим! Полные и худые, в возрасте и совсем малышки, чёрные, белые, азиатки, жительницы Кавказа и коренные турчанки — их было много.

— Маариф, какого чёрта тут сотня баб? — тихо спросила я генерала. — Султан так горяч в постели?

— Это незамужние и вдовые родственницы, наложницы и кандидатки в наложницы, жёны, тётки, сёстры, няньки, служанки… А дальше — армия прислуги, евнухи, молодые мальчики для утех…

Меня слегка передёрнуло, когда я вспомнила все эти масляные взгляды и, особенно руки Маарифа во всех местах, куда он дотянулся во время нашего вынужденного общения. Так вот оно, в чём дело! Может, генерал-таки переключится на дам? Вон их, сколько!

— Принес нашим гостям шербета, — велела толстуха, пока мы усаживались на подушки, а вокруг нас гнездились гаремные девушки. Старухи остались стоять вдоль стен: одетые в чёрное, они, как вороны, жались по углам и ворчали. Женщины среднего возраста, в основном, беременные — как лежали на диванчиках, коврах и кушетках, так и остались. Настоящее тюленье лежбище! Они грызли засахаренные орехи, медовый чак-чак, лепестки роз в сахаре, какие-то палочки, по виду — вяленое мясо, но всё равно сладкое. Мерно двигались челюсти, глупо смотрели на нас большие, сильно накрашенные коровьи глаза…

— Как сеанс в кино, — шепнула я Маарифу.

— Чего? — рассеянно откликнулся он, разглядывая выпирающие из-под тонких тканей пышные округлые зады, торчащие и дынеобразные груди, языки, облизывающие пухлые губы, тонкие руки, поправляющие то, что не надо поправлять… Понятно. Мужик в ауте. Немудрено, если он на таком голодном пайке, что бросается на мальчиков.

Девочка в белой рубахе принесла нам два бокала, но прежде, чем передать нам, отпила из каждого:

— Эй, малышка! — возмутилась я. — Ты не лопнешь, деточка?

— Оставь Эли в покое, юноша, — лениво протянула главная наложница. — Она просто рабыня, которая пробует все блюда на яд. Тут знаешь, сколько мерзавок и свиней Иблиса среди этих прекрасных тел?

Она злобно зыркнула на толпу других наложниц:

— Отравят — не чихнут. А я с вами хочу поговорить. Отравить всегда успею.

— Погодите, — оторопела я. — Но если в еде будет яд, то девочка умрёт?

— Умрёт, — равнодушно подтвердила толстуха. — Это её предназначение в жизни. Она уже седьмая Эли, которую я завела. Предыдущая прожила всего два месяца, представляешь?!

Наложница захохотала, и сквозь смех рассказала, как расправилась со служанкой, посмевшей подсыпать ей мышьяка: зашила в мешок с известью и кинула в море.

— Одновременно сгореть и утонуть — достойная кара для такой дряни! Старый, проверенный способ, — закончила она, утирая слёзы смеха.

— Но хватит обо мне. Пока госпожи Вторая, Третья и Четвёртая спят, вы должны рассказать нам всем свою историю. Кто вы и как попали в ташлык? Потом я решу, что с вами сделать, и если история окажется скучной, у вас будет выбор: отправиться обратно к милашке Лейле или мы придушим вас здесь…

— А почему не сдать нас страже? — спросила я, стараясь не замечать, как блондинка лет двадцати пяти старательно прижимается ко мне, и оглаживает плечо.

— О, юноша! — толстуха улыбнулась. — Видишь ли, потом будет трудно доказать, что вы с доблестным генералом Маарифом аль-Сафифа, которого мы здесь все знаем в лицо, не перепортили весь гарем. Нас просто спишут в утиль: кого попроще — утопят, старух — повесят, самых любимых — раздадут в гаремы чиновников в провинции на правах приживалок, с жёнами султан разведётся, и они тоже уйдут к другим мужьям, только не жёнами, а наложницами или даже служанками. Борух милосерден. Его отец попросту передушил бы нас всех шёлковым шнурком.

Она протянула пухлую руку, в перетяжках, как у новорождённого младенца, взяла с блюда сливу без косточки и кожи, и всосала её в себя, как змея всасывает птичье яйцо.

— Начинай ты, Маариф аль-Сафиф, и не зли меня…

— да, госпожа Ханума, — ответил Маариф, и лицо у него было такое, будто он разговаривает с ангелом божиим. Да с чего? Она же огромная, злющая, подлая баба! Во мне поднялась волна гнева, но ситуация была не в нашу пользу. Что было делать-то — да ещё и без оружия? Девица слева повисла на мне ещё сильнее, а Маарифа со спины облапал клон главной наложницы, только не в фиолетовой, а в зелёной кисее. Он не протестовал, даже когда короткопалая лапка пролезла за пояс его шаровар. Всё. Как боевая единица генерал кончился. Вон, даже голос дрожит…

Ханума — вот как её, оказывается, звали — цыкнула на бабу в зелёном и поманила Маарифа к себе на диванчик.

— Рассказывай, о смелейший и храбрейший воин султана. Как ты попал к Лейле?

И этот дурак начал всё рассказывать с того момента, как его посадили рядом с принцем, которого визирь вознамерился отравить — вон принц сидит, этот самый! — а Маариф помешал, а потом догадался, что всё это заговор, и пошёл посмотреть, что заговорщики задумали. Рассказал буквально всё: и про банщика со старухой, и что мариды у Клинка пропали, а сам Клинок по кустам ищут, и что султан велел скормить принца Лейле, и самого Маарифа — за компанию, потому что, во-первых, колдуну-отравителю не визирь приказы отдаёт, а сам Борух. А, во-вторых, Маариф оказался свидетелем того, чего он не должен был видеть вообще. В частности — Таниту.