— Какой добрый и мудрый человек! — воскликнула я. Как вы понимаете, двух вёдер было бы недостаточно, чтобы вместить весь яд из этой фразы. Но крыс не понял.

— Воистину! Как ты права, драгоценнейшая! Так я продолжаю. Колдун, узнав о смерти любимой дочери, разгневался, и навёл безумие на кормилицу, и та убежала в пустыню, унося младенца. Так в своё время поступила и мать Зу-Язана, но с другой целью — убить сына. И если бы не волчица, вскормившая…, но это уже другая история. Вернёмся же на пути праведные! Кормилица же та была из рода йехудов, которых называют ещё иудеями, и отнесла младенца в их становище. «Кто это? — спросил её глава рода, именем Ибрахим (а по-вашему — Авраам). — Откуда взяла ты младенца, нечестивая?» Помрачившаяся ответила: «Была замужней женой, родила двух сыновей, один умер, а второй — вот он». «Но младенец не обрезан, точно ли он племени йехудова?» «Точно, ведь я мать его!» А надобно знать, что у йехудов, народа мудрого сильне прочих, род ведётся по матери, потому что кто отец — ещё неизвестно, а мать уж нипочём не спутаешь.

— В этом что-то есть, — пробормотала я, слушая крыса. История начала меня понемногу затягивать.

— Я продолжу, о превосходнейшая! Так вот, правитель повелел обрезать младенца и нарек его именем Борух, что означает «благословенный», ибо мать его — а Ибрахим думал, что кормилица Боруха — его мать, — ибо мать его прошла невредимой сквозь пустыню с грудным младенцем, без воды и пищи. Так Борух рос среди йехудов, думая, что он один из них. Когда мальчику сравнялось четырнадцать лет, и он начал уже подумывать о женитьбе, в ночь перед Праздником Кущей, когда все йехуды покидают свои дома, чтобы уединиться с мыслями под сенью ветвей садов, явился магрибский колдун. И Ибрахим думал, что Борух с матерью своей, а та думала, что Борух слушает поучения Ибрахима, а на самом деле, мальчика увлёк в тайное место колдун. Он раскрыл ему тайну его рождения, но не всю: колдун поведал Боруху, что тот был украден у знатного человека той, что называла себя матерью Боруха. И тем лишила его богатства и знатности, бесчисленных стад и дворцов, пышного гарема и родовых садов. Возопил Борух и разодрал на себе одежды, и в помрачении ума убежал в пустыню, проклиная мать свою.

Но и там настиг его колдун, и убедил, что для того, чтобы получить наследство, должен Борух убить своего дядю, которого зовут Зу-Язан, и который обманом захватил богатства своего брата и женился на его жене. Борух поддался на льстивые речи и…

— А вот там что впереди, не Аграба ли? — вклинилась я в речи крыса. — Минут через сорок дойдем. Тебе придётся поторопиться, о медоречивый.

— Всё- всё, заканчиваю… Борух поддался на льстивые речи и пошёл убивать того, кого считал своим дядей, и кто на самом деле был его отцом. Три дня выслеживал Борух Зу-Язана и наконец на третий день, когда царь поехал охотится, Борух заманил его в ущелье, подражая крикам раненой горной серны. Встав перед Зу-Язаном, он хотел сказать обвинительную речь и прикончить царя, но не учёл одного: молодой Борух был на одно лицо с молодым же Зу-Язаном. И царь, увидев то, обмочился от счастья и воскликнул…

— Что сделал царь? — хохот так и рвался из меня.

— Обмочился. Это бывает от счастья, — укоризненно покачал головой крыс. — Ты, о могучая, видно, никогда не была счастливой. Так вот, Зу-Язан обмочился и упал навзничь. И тогда Борух подошёл ближе, и увидел, что они с царём похожи весьма. И тогда он тоже испустил воду, и упал без сознания.

— Картина маслом… Лежат оба, в мокрых штанах.

Крыс проигнорировал иронию, потому что городские ворота маячили уже совсем близко.

— Так их и нашли, и привели в чувство розовой водой, и они обнялись и были счастливы весьма. А магрибского колдуна Зу-Язан нашёл и повесил на первом суку. После же смерти царя Борух, который так и не сменил имени в честь той, что хоть и похитила его, но вырастила и выкормила, основал город Аграбу, к которому, о великая, мы сейчас и подходим…

— Аа-а-аграбаа-а-а! — раздался крик с башни. — Путники, вы входите в Аа-а-аграбу-у-у-у!

— Да мы, мол, без тебя не знаем, — пробурчала Яга. — Умник.

Но никуда мы не вошли, потому что ворота, кованные из золота и меди, оказались намертво заперты. Из маленького окошечка, прорезанного в створке, глядел хитрый карий глаз.

— Фиг вам, а не Аграба! — захихикал невидимый сторож. — О вас уже доложили. Идите в обход, шаромыжники!

И в окошечко просунулось дуло пищали — первого огнестрельного оружия, которое я видела в этом мире. И, возможно, последнего, потому что ствол уперся прямо мне в грудь: хитрые крысы разбежались в стороны при первых звуках голоса.

— Здрасьте, — единственное, что я додумалась сказать. И грянул гром.

В учебниках для шпионов есть параграф о том, как следует использовать местное население для проникновения в закрытые города: классический пример блудницы Раав. Та жила со своей матерью в городе Иерихон, и была не очень любима местными женщинами. Прямо скажем — те кидались в неё камнями, но иного способа заработать себе и больной матери на еду Раав не знала. Власти пошли на компромисс: выселили Раав с родительницей в муниципальные помещения в городской стене. Тогда стены строили шириной в современный дом, так что внутри можно было и квартирки разместить, и храмы, и кабаки. Так, собственно, и делали, хотя зачем защитную стену делать полупустой — загадка.

Короче говоря, блуднице жилось несладко. И тут с другой стороны стены ей начали бросать в окно камушки лазутчики Иисуса Навина. Мол, пусти, девица. А Раав только и рада насолить горожанам: спустила из окна корзину, и поскольку была девица сильная да умная, в этой корзине по очереди парней и подняла. Об остальном история умалчивает, главное, что денег лазутчики ей дали, обещали защиту, сами не попались, и узнали об укреплениях Иерихона всё, что надо. В том числе, что достаточно небольшого землетрясения, чтобы пустые внутри стены сами упали. Так, в общем, и произошло. Ангел вострубил, случилось 8-балльное землетрясение по шкале Рихтера, и иерихонцы остались без стены и без голов.

И я бы ни за что не вспомнила эту поучительную историю, если бы не выстрел из ворот Аграбы, от которого я увернулась чудом. А стоявший сзади Алтынбек получил длинную царапину на боку. Ох, и дунули мы от ворот подальше, не хуже крысюков!

— И что будем делать дальше? — вежливо поинтересовался Сэрв. — Могу выкрасть ключ от города.

— В Аграбе ворам руки рубят, — сообщил взявшийся будто из воздуха крыс, тот самый, что рассказывал мне историю Боруха Милостивого. — В первый раз — правую, во второй — левую, в третий — голову.

— А что тогда делать-то?

— Знаю один ход, но надо будет заплатить.

— Да у нас нет ничего! — вспылила Баба Яга.

— Там сочтёмся… — крыс был загадочен и даже приобрёл какой-то шарм с этой своей загадочностью. Тюрбан, весь в пятнах земли и апельсинового сока, он уже успел опять намотать на голову.

— Пошли, что ли.

И мы пошли вдоль крепостной стены: спустились в овраг, сухой, но на самом дне — липкий. Как пояснил крыс, в него скидывали помои и нечистоты, а также трупы коров и лошадей, так что лучше не нюхать. И мы не нюхали, но ноги по щиколотку покрылись чёрной, вонючей и антисанитарной грязью. Потом мы ползли по кустам терновника, и моё платье превратилось в сетку, а Алтынбекова грудь — та, которая лошадиная, — покрылась царапинами, будто несчастному степному кентавру делали аллергическую пробу. Потом, к счастью, мы вышли к ручью, бившему к Аграбе, а не от неё, что, как объяснил крыс, имело существенное значение. Напились, умылись, счистили трупный яд с ног и копыт, и наконец вышли к малоприметной дверце, выбитой прямо в стене.

Крыс постучал особым стуком, и дверь чуть приоткрылась:

— Нюх-нюх ибн Саид аль Омар? — раздался слабый шепоток, в трёх шагах не услышишь. К счастью, я стояла в одном.

— Он самый.