— Бежим! — закричала я, и мы понеслись в ту сторону, куда лёгкий ветерок пустыни уносил наши надежды добраться до проклятого города Магриб, который я лично уже ненавидела всей душой. Мы бежали, и бежали, и бежали — уже и дух выходил вон, и бабка отстала, и лёгкий Алтынбек упал, подвернув ногу, а мы всё бежали… Пока, наконец, не добежали до купы деревьев, на которых висели приличных таких размеров апельсины. В кроне одного дерева и запутался верный Путята вместе с бурдюком. Бурдюк терял летучесть, и медленно спускался к земле, как усталый дирижабль.

— Апельсины! — сказал Сэрв и протянул было руку к плодам, но я шлёпнула его по костяшкам. Он взвыл.

— Забыл, где мы? Тут вечно от груш уши растут, а от яблок — носы. Это же Аравия!

— А от апельсинов что? — спросил Алтынбек. Я честно хотела схохмить, но, повернувшись, убедилась, что дед-басурманин справился с этим без моей помощи. Видимо, оголодав, или от любопытства (откуда у степняков — апельсины?), он схомячил-таки пару плодов. И, судя по всему, апельсины были с сюрпризом, потому что сверху Алтынбек продолжил оставаться Алтынбеком, а ниже пояса он гарцевал сухощавым конским делом степняка: мохнатые бабки, шерстяной круп, высоко поднятый длинный чёрный хвост с очевидно подрезанной репицей. Красавчик-конь!

В общем, ответ не понадобился. Алтынбек встал на дыбы, закрутился вокруг себя, охая, причитая и бия копытами воздух.

— Не волнуйся, через недельку сойдёт, — густым басом сказал солидный мужик с окладистой чёрной бородой с седыми прядями. Одет был мужик не по погоде, странно: в свитер, как у советских геологов, шерстяные штаны и кожаные постолы. Он меланхолично дожёвывал апельсин.

— А ты кто, любезный? — с нервом в голосе поинтересовалась у него Баба Яга.

— Кто, кто… козёл в пальто, — нелюбезно ответил незнакомец, кося на меня жёлтым дьявольским глазом. Зрачок в глазу был вертикальный и прямоугольный.

— Не врёт, — сообщила я бабке, стараясь не потерять голову. Что за манера в этой местности кого-то во что-то превращать? Ответ, впрочем, опять не понадобился, потому что на нас, из-за апельсиновых деревьев, улюлюкая и подвывая вывалилась толпа воинов в шароварах, тюрбанах и загнутых туфлях. Они размахивали саблями, которые лично мне показались вполне настоящими и очень острыми.

Степной кентавр вырвался вперед и всем своим видом показал нападавшим, что затопчет их всех копытами, не имея никакого холодного и огнестрельного оружия.

— Куда, дурень?! — кинулась за ним Яга. — Зарубят же, старый пень!

Сэрв тоже был готов прийти на помощь, отломав от ближайшего апельсинового дерева ветку-дубинку, да и мелкий кийну ощерился не хуже пса. Путята просто стоял рядом с бурдюком, не выражая никаких эмоций: их у него и не было. Я же просто ждала, когда сарацины — а это были точно сарацины — подберутся поближе, и тогда я их придушу по одному.

Но душить не пришлось. При виде кентавра храбрые воины пали на колени, уткнулись лбом в землю и начали колотиться об эту самую землю лбом и подвывать.

— Не иначе, они тебя за бога приняли, — пошутила я, глядя на обалдевшего Алтынбека. Вот уж на кого, а на бога он не был похож нисколько. Разве что на демона-переростка, обзаведшегося второй парой ног с копытами.

— Э, да тут другое, — бабка подошла к ближайшему сарацину и начала… обнюхивать его.

— Яга, ты чего? — всполошился Сэрв.

— Не мешай, — отмахнулась бабка. И вдруг схватила сарацина за тюрбан, и сдёрнула его прочь. Пот плотной грязной тканью оказалось нечто, напоминавшее серо-розовую тюбетейку в складочку. Бабка подула на неё, и складочки начали расправляться, становясь большими ушами. Серыми снаружи и розовыми внутри. Яга довольно кивнула и, подойдя к сарацину сзади, отвесила ему смачный увесистый пинок. Несчастный пискнул, дёрнул задом, и вдруг из прорехи в штанах высунулся и распрямился как отпущенная пружина длинный розовый хвост в коричневых пятнах.

— Это крысы! — победно заявила бабка. — Они коней боятся, потому что те, если их поймают, едят. Только косточки хрустят.

Алтынбек скривился и отступил на пару шагов.

— И что, что крысы? — обиделся пнутый сарацин, вставая и расправляя шаровары. — Были крысы, стали люди. Хозяин нас месяц собирал, прежде чем апельсинами накормить. Отборные воины крысиного войска, самые крупные и зубастые бойцы, никому больше полугода нет!

И бросил остальным:

— Поднимайтесь!

На пару минут вокруг нас свершалось преображение: слетали тюрбаны, хлестали по воздуху хвосты, щерились чёрные глаза без зрачков, а кое у кого — и красные, носы жадно вдыхали воздух и дёргались совершенно по-крысиному.

— Зачем вы зашли в сад султана Аграбы? — спросил главный крыс.

— Аграбы? — Сэрв явно расстроился. — Мы же в Магриб шли.

— А почему мы туда не дошли, а, колдун-недоучка? — съязвила бабка. — Не потому ли, что некий мурмолка решил показать своё великое умение портить всё, к чему ни прикоснётся, а?

— Не без греха, — признался Сэрв. — Только от Аграбы до Магриба — неделя пути пешком. Что шли, то и зря.

— А вы идите сейчас к султану. Он вас накормит, напоит. Расскажете ему свою историю, так ещё и приютит, пока не отдохнёте, а там и в путь! — предложил крыс.

— Щас! — вызверилась Яга. — Мы только порог переступим вашего городишки, как нас тут же схватят и казнят.

— Да нет, нет! — замахал лапами крыс. — Султан уже всех казнил, кого мог. Теперь вот животных в людей превращает. Но казнил справедливо — они ему скучные истории рассказывали, до которых султан Борух большой охотник. А вы расскажите хорошую, и он вас пощадит и наградит!

— А то я султанов не знаю… — разворчалась бабка.

— А откуда тебе их знать-то? — спросила я. — На Руси султанов отродясь не водилось.

— Что султан, что царь, что князь — из одного гнезда выходят, одним кормом питаются, одни песни поют, — ответил за Ягу Алтынбек.

— Вашей безопасности порукой моя честь, — сказал крыс.

— Крысиная? — Сэрв умел язвить не хуже Яги.

— Воинская, ты, штафирка! — крыс схватился было за саблю, но вспомнил, что уже, вроде как, сдался.

— Мы тебе верим, — сказала я. — И ты прав: мы голые, голодные, заблудившиеся путники. Мы пойдём с тобой.

— Отлично! — крыс засуетился, выстраивая колонну, а я подошла к Путяте.

— Слушай, друг, — я шептала тихо-тихо, чтобы неу слышали чуткие крысиные уши, — оставайся тут, спрячься за деревом вместе с бурдюком. Если что пойдёт не так, я приду. Жди, не спи… а, да, тебе же не надо спать. Никуда не уходи!

Путята молча кивнул.

Удивительно, но отсутствия мертвеца никто не заметил. Крысы шли впереди попарно, чтобы процессия наша походила не на конвой, а на почётный караул. Следом шла я в неописуемой бабкиной рванине, потом — кийну в красном плаще на голое тело и мрачный Сэрв, а сзади гарцевал сильно стесняющийся новообретённых конских причиндалов Алтынбек.

— Слушайте, — обратилась я к ближайшему крысу, — а почему вашего султана зовут Борух? Это же не арабское имя.

Крыс тут же встал рядом со мной, приноровился к шагу, вострепетал ушами, и начал:

— Это великая и поучительная история, о прекрасная воительница! Склони свой слух к моему недостойному гласу, и слушай! Было это давно, в некоей крепости в отдалённой провинции Аравии жил-поживал знаменитый царевич Зу-Язан, который родился от нубийской невольницы-колдуньи и султана тех мест. Был Зу-Язан могуч: он победил царя демонов и женился на шести девах, чей стан был подобен иве, а лик — луне. Шесть лун поочерёдно восходили над ложен Зу-Язана, а иногда и все сразу, но ни одна из них не породила месяца. Очень печалился Зу-Язан, пока наконец не пришёл к нему некий магрибский колдун. «О, царь, — сказал колдун, — спокойно прогони всех своих жён, а сам возьми в жёны мою дочь, и она подарит тебе наследника». Царю Зу-Язану жалко было отдавать жён, но он сказал всем «талак-талак-талак», что значит — «мы разведены», и отдал их в жёны своим военачальникам и советникам. А сам женился на дочери колдуна: чёрной от солнца, кривой, страшной. Через положенное время дочь колдуна родила сына, и царь Зу-Язан, найдя молочную кормилицу, повелел утопить свою жену, дабы она больше не оскорбляла его взор…